Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

• Название: Земная оболочка
• Автор: Рейнолдс Прайс
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Роман американского писателя Рейнольдса Прайса «Земная оболочка» вышел в 1973 году. В книге подробно и достоверно воссоздана атмосфера глухих южных городков. На этом фоне — история двух южных семей, Кендалов и Мейфилдов. Главная тема романа — отчуждение личности, слабеющие связи между людьми. Для книги характерен большой хронологический размах: первая сцена — май 1903 года, последняя — июнь 1944 года.

---

Роб полежал еще секунду, потом поцеловал мальчика в ухо, скатился с него и лег рядом на кровати (той самой, где они с Рейчел когда-то зачали Хатча, хотя он никогда не говорил об этом сыну, да и сам уже за давностью позабыл).

Хатч приподнялся на локтях — он спал до пояса голый — и посмотрел на Роба сверху вниз, широко улыбаясь. Он (продолжая жить во сне) уже открыл было рот, чтоб сказать: «Ты как раз вовремя», — но вместо этого выговорил: — Ты прозевал банановое мороженое фирмы Хатча. Мы тебя до темноты прождали.

— У меня испортилась помпа. Ее чинили до десяти, и я страшно устал, так что пришлось мне заночевать в мотеле, не доезжая Уилтона. Но на рассвете я уже проснулся (когда он в конце концов спросил у Сильви: «Можно мне переночевать у тебя?» — она долго думала и наконец сказала: «От всех по секрету»).

Хатч сказал: — Ты бы лучше деньги берег.

— Зачем?

— На случай, если мы поедем.

— Куда? — спросил Роб.

— По мне, можно бы и на какую-нибудь звезду, но ты Ричмонд поминал. Когда поедем — сегодня?

— Нет, завтра. А может, в среду. Мне нужно повидать кое-кого.

— Кого?

— Не твое дело. — Сказав это, Роб улыбнулся, но улыбка чуть запоздала, и Хатч успел заметить, как в отцовских глазах промелькнула знакомая робость, желание уйти от прямого ответа. — Да, насчет работы, — сказал Роб. — Что, если мне вернуться домой или хотя бы в Фонтейн?

— Или ты мог бы переехать в Ричмонд, и я с тобой.

— А что уж такого хорошего в Ричмонде?

— Я там родился, — сказал Хатч.

— И там умерла твоя мать.

Хатч обшарил глазами лицо отца, высматривая, нет ли в нем отчуждения, которого всю жизнь опасался: «Убил ее и теперь расплачивайся». Нет, ничего. Пока нет. — Она похоронена в Гошене, — сказал он.

— Правильно.

— И я ни разу не был на ее могиле.

Роб смог улыбнуться и сказать: — Могила никуда не уйдет, дорогой мой.

Снизу донесся голос Евы: — Через две минуты завтрак будет на столе.

Хатч всматривался в отца без малейшего поползновения встать. Он сознавал, что ожидает важного решения, которое, возможно, повлияет на всю его жизнь; сознавал, что если кто может принять это решение, то только отец, что сам он, несмотря на то что тело его сильно и непрерывно наливается силой, зависит от других и будет зависеть еще несколько лет. А может, и всегда (он не стремился к свободе ни в мечтах, ни в действительности).

Роб сказал: — Позови меня домой. — Сказал шепотом.

— Что ты говоришь?

— Позови меня сюда жить.

— В этом доме? — спросил Хатч.

— Только для начала. К осени мы могли бы перебраться в кендаловский дом.

— Мы с тобой и еще кто? — спросил Хатч.

— Может, Грейнджер. Или Мин.

Хатч посмотрел в его просящие глаза. Наконец-то они просили о чем-то Хатча. Только он чувствовал, что исполнить их просьбу он не может. Не в его это власти. Он еще не дорос. Однако он не сказал: «Я еще мальчик. Мне все это непонятно». Он только потряс отрицательно головой. — Нет, папа! — а сам встал и пошел к стулу, на котором лежала его одежда, и повернулся к Робу спиной.

— Я думал, тебе хорошо здесь.

— Нет, папа, мне нехорошо. — Он снял пижамные штаны и стоял голый, по-прежнему спиной к отцу.

— Хатч, ведь мне нужно прокормить нас обоих — ты понимаешь?

— Этим домом я сыт по горло, — сказал Хатч. — Ты мог бы забрать меня к себе. И кормить меня там. — Он повернулся к отцу. — Сколько раз уже ты мне это обещал.

Роб сказал: — Ты нужен бабушке. У нее больше ничего нет в жизни.

— У тебя тоже нет ничего, кроме меня, — сказал Хатч все так же серьезно. Он верил — как это иногда бывает с детьми, — что он для отца единственный спет и окошке, и больше других имел на это оснований.

Робу хотелось сказать ему раз и навсегда: «Ты ошибаешься, вот послушай…» — но, взглянув в лицо сына (черты Рейчел, а глаза, несомненно, его), сказал: — Раз так, никогда не покидай меня.

— А я и не покидал, — сказал Хатч. — Ты меня покинул. Сперва мама, а потом ты.

— Это не от нас зависело. Когда-нибудь поймешь.

Хатч выслушал его, но так и не начал одеваться. — Я ведь уже большой, папа, — сказал он. — Достаточно большой, чтобы умереть. Мальчики умирают ежедневно — тонут, разбиваются, попадают под машины. Вот сейчас, сию минуту. Шестнадцатилетние мальчики умирают в Италии, крошечных детей по всей земле морят голодом. Вдруг у меня времени не останется — вот чего я боюсь. Лучше скажи мне сейчас — я пойму. — Он распалялся от собственных слов, был на грани отчаяния, хотя лег вечером спать в хорошем настроении, предвкушая встречу с отцом наутро.

Роб больше смотрел, чем слушал, он увидел, что его сын стал уже почти во всех отношениях мужчиной (в тех отношениях, которые зависят от природы). И все же он вторично солгал. — Я просто хотел сказать тебе, что многое покажется тебе совсем иным, когда ты взрослым оглянешься назад, многое из того, что ты всегда знал, но не до конца — понимаешь, мальчик, не до конца. Это все, больше ничего.

— Я не уверен, доживу ли до сегодняшнего вечера, что уж там загадывать на тридцать лет вперед.

Роб сказал: — А ты надейся.

Хатч постоял, затем взял трусы и уже занес было ногу, но приостановился и сказал: — Нет!

— Что нет?

— Я не могу ждать. Ты у меня весь в долгах. Ты выплати хоть эту маленькую часть.

— Что именно?

— Объясни, почему ты бросил меня здесь на этих женщин и не хочешь, чтобы я жил с тобой; почему ты до сих пор не можешь простить мне маминой смерти — ведь я же был маленький. — Он остался спокоен, непоколебим, как дерево, и столь же недоступен взрослому пониманию. И победил — только благодаря своему лицу, всему своему облику, будь он другим в четырнадцать лет, не досталась бы ему эта победа.

Отец сказал: — Я попытаюсь. Во время поездки. У нас будет для этого время.

— Значит, обещаешь? — сказал Хатч.

Роб кивнул: — Обещаю, — не представляя, как он исполнит свое обещание, не зная правдивого ответа ни на один вопрос, не видя возможности вообще ответить на них.

Хатч начал одеваться — надел трусы, шорты цвета хаки и белую рубашку с короткими рукавами.

Снова раздался голос Евы: — Хатч, ты забываешь свои обязанности. Веди сюда папу.

— Веду, — отозвался Хатч.

10

Мисс Хили Спенсер стояла над своим старым кофейником: ждала, пока он закипит, когда Роб постучался в открытую дверь. Она резко обернулась, словно ее застигли за занятием куда хуже, чем кофепитие в рабочее время, — даже карандаш, воткнутый в ее растрепанные седые волосы, выскочил и покатился по полу. Все же она сказала: — Какая радость! А я тебя видела во сне.

— Надеюсь, хорошо?

— Так хорошо, что вслух не скажешь, — рассмеялась Хили, обладательница самого вольного языка в городе. — Хочешь кофе? — и потянулась за второй кружкой.

— Уже накофейничался, — сказал Роб. — Нервы ни к черту!

— Тогда ты пришел не по адресу — здесь сегодня и без тебя сумасшедший дом. Он подводит итоги посещаемости шести областных школ, а это может стоить ему одного учителя. Дети оставались дома пачками: все радио — я ему говорила. Слишком много сенсационных новостей. — Хили ткнула большим пальцем в сторону закрытой двери в кабинет директора.

— И все-таки мне нужно повидать его.

Она наполнила тем временем свою кружку, выключала кофейник и уселась за стол. Отхлебнула черного горячего пойла и снова впилась в Роба беспощадным взглядом. — Переступи порог, сделай милость.

Он подошел вплотную к ее столу.

— Хочешь вернуться домой? — Говорить шепотом она так и не научилась.

— Не исключено, что понадобится, — сказал он.

— Это не ответ. Мало ли кому ты можешь здесь понадобиться. А я спрашиваю — хочешь ли ты?

— Надеюсь, что да, — сказал он.

Хили посмотрела на него и так неожиданно, так приветливо улыбнулась во весь рот, что он даже оторопел. — Подожди минутку, — сказала она, прошествовала к закрытой двери, стукнула в нее раз и открыла. — Бодритесь, мистер Брэдли, к вам какой-то незнакомец.

— По какому делу?

Она повернулась к Робу. — Насчет выпивки.

Торн Брэдли сказал: — Хили, нельзя ли без шуток… — все же встал, подошел к двери и выглянул. Он сразу узнал Роба, которого знал с четырех или пяти месяцев, но сказал лишь: — Незнакомец…

— Мистер Брэдли, — сказал Роб, — я вижу, вы заняты. Я могу прийти в другой раз.

Брэдли вытащил часы и внимательно посмотрел на них. — Нет, ничего, входи. — Он улыбнулся коротко и сухо, словно открыл и захлопнул крышку шкатулки.

Роб последовал за ним. Проходя, он улыбнулся Хили (она сказала: «Возвращайся!») и вошел в кабинет, в котором никогда прежде не был. Большая светлая комната, большой письменный стол, два кресла, кожаная кушетка, громоздкие деревянные шкафы для хранения бумаг, книжные полки вдоль стен, а над ними потемневшие гравюры, изображавшие развалины римских храмов. Пока Брэдли усаживался в свое вращающееся кресло, Роб задержался у одной гравюры — «Венера-родительница»: покосившиеся каменные плиты, обрубки потемневших колонн.