Матвей Курилкин - Сын лекаря

• Название: Сын лекаря
• Автор: Матвей Курилкин
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-099556-1

Иногда, для того чтобы человек изменился, ему недостаточно даже попасть в другой мир. Да и зачем, если жизнь по большому счету осталась прежней? Если дома ты был студентом медицинского вуза, а, попав в другой мир, оказался учеником лучшего в городе лекаря, если в обоих мирах тебе не нужно зарабатывать на кусок хлеба, о каких изменениях идет речь? Всех изменений, что в прошлой жизни у тебя было много друзей, а в нынешней таковых почему-то нет: ну не любят твоего наставника в городе. Впрочем, недостаток общения Эрик компенсирует чтением, ведь что может быть интереснее, чем погрузиться в литературу другого мира?

Люди редко меняются без серьезной причины. Вот только иногда жизнь делает резкий поворот, и события, которые до сих пор случались исключительно с кем-то, начинают происходить с тобой. Попасть в армию, которая уже год ведет войну, терпя поражение за поражением, воевать против тех, кто даже не считает людей разумными… Тяжелое испытание для того, кто знает жизнь исключительно по книжкам. Но шанс есть у каждого. Зато теперь можно испытать настоящие чувства. Понять, что такое верность долгу, дружба и, может, даже встретить настоящую любовь.

---

Последнее, что я помню, – это ощущение тепла, переходящего в обжигающий жар. Мне доводилось читать, что замерзающему человеку может показаться, что ему очень жарко, что он горит, – но как тогда объяснить, что я видел языки пламени, которое охватывает сначала мои руки, а потом поднимается все выше, к самому лицу.

Может быть, это были галлюцинации, а может, все было на самом деле, в одном я уверен – в ту ночь я умер. Может быть, наутро друзья нашли мое замерзшее тело, а может быть, это был обгорелый труп – такой же, как тела тех бедолаг, которых находили здесь раньше. Я этого так и не узнал.

То, что было потом, было похоже на выход из комы. Думаю, это и было выходом из комы. Сначала я ничего не чувствовал – вокруг была чернота и в ней я. Никакие воспоминания меня не тревожили, я не пытался вырваться из этой черноты, не задавался вопросом, что происходит. Потом я начал слышать голос – голос был мужской, незнакомый, но я почему-то знал, что имя этого человека – Яков. Я старался выполнять все его указания, но по-прежнему не осознавал происходящего. Когда мне велели открыть рот, я открывал и послушно глотал жидкую кашицу, когда просили поднять руку или совершить какое-то другое простое действие, я выполнял и это. Я помню, как мне проверяли реакцию зрачков на свет, почему-то свечой, а не фонариком, – впрочем, тогда меня это тоже не удивляло. И больше ничего.

Воспоминания пришли неожиданно – однажды утром я проснулся и понял, что обстановка вокруг незнакомая. В поле зрения попадал только дощатый потолок со слегка закопченными стенами и край печки с фарфоровыми изразцами, как в краеведческом музее, вот только орнамент там был совсем другой, не имеющий ничего общего с русскими мотивами. С трудом приподняв голову, я смог увидеть край окна, состоявшего из мелких мутных стеклышек, переплетенных свинцовой оплеткой. Тяжелые бархатные портьеры темно-бордового цвета были отодвинуты в стороны и подвязаны толстыми блестящими шнурами, так что в комнате было достаточно светло – лучи солнца легко проходили сквозь мутноватые стеклышки. Однако рассмотреть обстановку комнаты я так и не смог. Усилие, чтобы приподнять голову, потребовалось запредельное, больше ни на что сил не хватило, и я снова упал на подушку. Я так устал от этого движения, что чуть не заснул от изнеможения, однако в этот момент я услышал, как где-то рядом со мной открылась дверь, и через пару секунд надо мной склонился человек.

– Как ты себя чувствуешь, Эрик? – спросил мужчина. Я узнал голос, и в голове сразу всплыло имя – Яков, и еще почему-то «отец», хотя на моего отца этот человек был совсем не похож. Вопрос его звучал участливо, но по интонации было понятно, что ответа от меня не ждут. Тем сильнее было удивление Якова, когда я с трудом прохрипел стандартный вопрос всех только что очнувшихся:

– Что со мной?

Лицо Якова осталось спокойным, но в глазах промелькнула дикая радость.

– Очнулся! – прошептал он, и по щекам его поползли слезы.

Потом Яков объяснил мне, что я долгое время пробыл без сознания после тяжелой травмы головы, что с тех пор прошло более полугода, и что мы переехали из столицы и теперь снимаем домик в глубокой провинции. Он никогда не уточнял, при каких обстоятельствах я получил эту травму, а я опасался слишком пристрастно выяснять подробности. Сначала боялся, что Яков поймет, что я совсем не тот, за кого он меня принимает, а когда понял, что любые мои странности будут списаны на последствия травмы, не хотел тревожить его явно тяжелыми воспоминаниями.

Я быстро восстанавливался. Уже через несколько дней я мог вставать с кровати, и тогда обнаружил, что мои воспоминания абсолютно не совпадают с реальностью. Прежде всего – тело. Я помнил себя восемнадцатилетним молодым человеком, чуть полноватым брюнетом с карими глазами и носом картошкой, в то время как большое серебряное зеркало в гостиной показывало болезненно-худого мальчишку лет четырнадцати, русоволосого, с голубыми глазами и породистым лицом, больше похожим на изображения со старых, дореволюционных фотографий. Честно говоря, я потом еще совершенно неприличным образом любовался этим лицом, так оно мне нравилось. Хорошо, что речь в полной мере вернулась ко мне несколько позже, чем я начал ходить, так что я не успел задать все те вопросы, которые могли выдать мою чуждость. Вряд ли это сильно изменило бы отношение Якова ко мне. Он-то видел перед собой своего сына, и даже самые горячие мои уверения в обратном не заставили бы его поверить в то, что я восемнадцатилетний пришелец из другого мира, занявший тело его сына. Впрочем, я и так еще долго демонстрировал полное отсутствие знаний об окружающем мире. Полнейшую неприспособленность к жизни Яков объяснял последствиями травмы и долгим кислородным голоданием. Он был хорошим врачом и прекрасно знал о роли кислорода в питании мозга, хотя и изъяснялся непривычными для меня терминами. Спустя время я и сам засомневался в своих воспоминаниях. Я вспомнил, как читал (еще в прошлой жизни) о случаях, необъяснимых наукой, когда пациент после клинической смерти начинал говорить на мертвых или и вовсе не существующих языках, или когда больной вспоминал подробности жизни какой-нибудь персоны, умершей несколько десятков или даже сотен лет назад… Но все же все эти люди не теряли свою собственную личность, их память только дополнялась новыми воспоминаниями. Мне же от прошлого владельца тела досталось только знание языка – ни памяти, ни навыков жизни в мире не осталось. Все это пришлось нарабатывать самому, благо Яков снисходительно относился к своему резко поглупевшему после комы «сыну».

Я предпочитал не задумываться о причинах своего попадания в другой мир. Сначала я был в шоке, не мог понять, реально ли то, что происходит вокруг меня, или все это – необыкновенно правдоподобные и длительные галлюцинации умирающего от переохлаждения, а потом решил, что это не имеет значения. Так или иначе, там, где я жил прежде, меня больше нет. Я умер, и никогда не смогу вернуться к прежней жизни, зато у меня есть новая, тоже вполне благополучная и интересная.

Нельзя сказать, что для меня многое изменилось. Странно, но такая, казалось бы, кардинальная перемена, как смена тела и мира, не слишком повлияла на мой образ жизни. А может быть, это и не удивительно – человеком-то я остался тем же. Как только я встал на ноги и немного освоился со всякими бытовыми мелочами, Яков начал учить меня лекарскому делу. Он был уверен, что я должен пойти по его стопам, тоже стать лекарем – я не имел ничего против. Даже в этом изменений было мало, ведь в прошлой жизни я был студентом-медиком. Со временем я перестал воспринимать Якова, как чужого человека. Очень чувствовались его глубокая отцовская любовь, по-видимому, обострившаяся после того, как он почти потерял надежду вернуть сына к жизни. Он никогда не проявлял излишней заботы, бывал даже суров, но то, как тщательно он заботился обо мне, какой тревогой вспыхивал его взгляд, когда я в очередной раз демонстрировал свои «провалы в памяти»! Не заметить было нельзя, как и не ответить взаимностью на такое отношение.

Лекарская наука давалась мне достаточно легко, особенно после того, как я освоился с местной терминологией – все-таки какие-то знания у меня уже были. Загадкой для меня оставалась область медицины, связанная с магией. Поначалу меня эта тема очень заинтересовала, – как же, магия! – но я быстро охладел. Я честно выполнял упражнения, которые мне показывал отец, но каких-то зримых результатов это не приносило, и постепенно я решил, что у меня к этому просто нет способностей, и успокоился. Жизнь давала мне еще один шанс, и я снова не спешил им воспользоваться. Сколько прекрасных, добрых и храбрых парней не чета мне я мог бы спасти, если бы в свое время тренировался сам, а не наблюдал с вялым любопытством, как отец виртуозно вырезает воспалившийся аппендикс, как одним мановением руки он уничтожает заразу в ране! Конечно, совсем уж бесполезным мое обучение не было. Нет, я прекрасно знал свойства трав и их сочетаний, неплохо мог обработать рану, избавить от простуды, вывести чирей и еще дюжину других болезней. Думаю, при некоторой доле удачи я даже смог бы принять роды – ну, в том случае, если бы роженица была настолько здорова, что могла бы обойтись вообще без помощи лекаря. В общем, к семнадцати годам я мог похвастаться стандартным набором умений любого деревенского знахаря. Как только передо мной ставилась хоть сколько-нибудь нетривиальная задача, которая предполагала использование хоть толики магии или каплю инициативы, я тут же терялся, и забывал все наставления. Отец начинал злиться, брался за дело сам, и, конечно, с легкостью решал проблему. Меня это, в принципе, полностью устраивало. Зачем выбиваться из сил, если отец все прекрасно сделает сам? У меня еще вполне достаточно времени, чтобы научиться, ведь отец, слава всем богам, на тот свет в ближайшие десятилетия не собирается.