Юрий Яровой - Подарить вам город?

• Название: Подарить вам город?
• Автор: Юрий Яровой
• Жанр: Научная Фантастика

---

Пообедали они тут же, в соседнем доме была столовая. Впрочем, обедал он один. Томи заказала себе лишь Черный кофе.

— Не хочется, — сказала она и объяснила, почему не хочется: — В этом доме «Астерия».

— Ну и что? — удивился Лавров, а про себя подумал: «Плохо готовят здесь, что ли?»

— В «Астории» жил Есенин, — ответила она на его «ну и что?», чуть запнувшись на слове «жил». Но он опять ничего не понял.

— Он жил здесь в последний раз, — не очень внятно и опять споткнувшись, теперь уже на слове «последний», объяснила она, и Лавров наконец сообразил:

— А! То-то мне знакомо это название… Значит, он здесь и покончил с юдолью земною?

Она ничего не ответила и отвернулась к окну. А он почувствовал, что есть ему в этой роскошной столовой расхотелось совершенно.

— Что бы вы хотели посмотреть в Ленинграде? — спросила она, когда они вышли из столовой под дождь.

— Ну что… Музеи, конечно.

— В Ленинграде сорок восемь музеев, — сказала она, чуть улыбнувшись.

— Вот как? Ну тогда в Эрмитаж.

Она подумала о чем-то своем и стала рассказывать об Исаакии, о его архитекторе Монферране, о памятнике Петру I, напротив которого они стояли… А потом вдруг перебила сама себя:

— Давайте лучше пойдем в Русский музей.

— Всегда готов! — шутливо отсалютовал Лавров и взял своего гида под руку.

После обеда настроение у Лаврова исправилось совершенно. Да и почему бы нет? Номер в гостинице отличный, с видом на этот самый Исаакии, о котором она наговорила столько любопытного, обед тоже был превосходный… Так почему не сделать приятное для пичуги, которая все это ему организовала? Русский так Русский, пешком так пешком. Вот только дождь…

— Вы в самом деле любите дождь?

На этот раз он, кажется, угадал — его спутница оживилась.

— Вам повезло, — сказала она с улыбкой. — Настоящий Ленинград можно увидеть только в такой дождь. Видите, — обвела она вокруг себя рукой, как смягчены, размыты все краски и линии? Он и есть такой, мой город, мягкий, нежный…

— Ого! — воскликнул Лавров. — Вы прямо как в любви объясняетесь.

— А я люблю мой город. — В ее голосе прорвались вызывающие нотки. — И вы, если бы пожили дольше у нас, тоже бы его полюбили.

— Да? Возможно, — согласился Лавров и вновь, теперь уже с интересом, оглядел своего гида: высокий чистый лоб, на бровях блестят капельки дождя… «А в ней, пожалуй, что-то есть, — решил он. — Да и лет ей не меньше двадцати пяти», — сообразил он, разглядев у глаз морщинки, и это открытие неизвестно почему его обрадовало.

Русский музей поразил Лаврова своей грандиозностью, пышностью, бесконечностью…

— Откуда вы все это знаете? — окончательно запутавшись в именах художников, в картинах, течениях, школах и модах, сказал Лавров, и против воли в его голосе прорвалось раздражение. Она уловила эти нотки раздражения, бросила на него внимательный, а ему показалось — насмешливый взгляд и взяла его под руку:

— А Эрмитаж в два раза больше Русского. Пойдемте, я устала.

Они присели на диванчик в зале Айвазовского, и Лавров сообразил, что этот отдых она устроила не себе, а ему.

— Вы что — штатный гид в СКБ? — спросил он грубовато, давая разрядку своему раздражению.

Она опять на него глянула — быстро, с улыбкой и сказала:

— Я закончила модель крана. Следующая работа — ваша машина. Вы привезли чертежи общего вида?

— Привез, — буркнул Лавров — не ожидал, что дизайнером его машины будет эта пигалица.

— Я вам придумаю хороший силуэт, — рассмеялась она. — Вы не будете на меня сердиться. У вас будет красивая машина.

Лавров молчал. И тогда она снова рассмеялась — тихо, в кулачок:

— Я ведь закончила институт имени Репина. Это, знаете, бывшая Российская академия художеств. И у меня уже есть диплом за автопогрузчик. Диплом первой степени, между прочим, второе место.

Лавров усмехнулся:

— А вы умеете…

— Подать себя? — опять рассмеялась она, теперь уже открыто.

— Не городите чепухи, — рассердился он. — Как вас звать?

— Томи.

— А правильно?

— Томи.

— Но отчество-то у вас есть?

— Есть. Но я не люблю, когда меня зовут с отчеством. И вы меня не зовите, ладно?

Лавров усмехнулся и посмотрел на нее ее же взглядом внимательно-изучающим. Томи выдержала взгляд, осторожно дотронулась до его руки и сказала:

— Посмотрите, какая уравновешенность в картинах Айвазовского. Да и вообще все старые мастера очень много уделяли внимания уравновешенности композиции… А мне, знаете, за что присудили диплом? За четкость и лаконичность силуэта. Я ведь скульптор. Скульптор-неудачник, да?

Лавров, мельком глянувший на «Девятый вал», на который она показала рукой, теперь озадаченно, с удивлением рассматривал ее лицо: тот же высокий лоб, те же серо-голубые глаза, тот же длинный безвольный рот… Но сколько жизни, сколько радости в облике этого серого воробышка!

— Знаете что, — поднялся Лавров неожиданно для самого себя. — Я страшно не люблю гидов. И музеи в том числе. Пойдемте отсюда на свежий воздух — я хочу посмотреть ваш любимый город. И вообще: давайте лучше я буду вашим гидом. А то смешная ситуация: такой огромный детина на поводке у…

— У моськи! — выпалила Томи и рассмеялась, зажав рот рукой.

Они пробродили по улицам остаток дня и весь вечер. Лавров слушал ее рассказы, не очень вслушиваясь, — пусть говорит! Где-то на ходу, в кафетерии, они поужинали, и Томи на этот раз взяла себе наравне с ним: два бутерброда и слойку. Лавров затащил ее в огромный магазин, и они долго ходили между витрин, а Томи отказывалась от всяких подарков, но вдруг он по какому-то наитию, не спрашивая ее, купил сувенирное бра в форме старинного уличного фонаря, и Томи расцвела.

Потом они очутились в каком-то парке. Играла музыка, шел дождь, и с недалекого проспекта доносился чуть приглушенный деревьями шум машин.

— Давайте посидим, — сказала Томи. — Тут есть детские качели, они под крышей… Посидим?

Она нашла эти качели под крышей, бросила на них коробку с бра и пригласила:

— Садитесь, здесь сухо.

Лавров сел рядом, качели качнулись…

Кто-то стучал в дверь.

— Да! — крикнул Лавров, вскакивая с кровати. — Войдите.

Пришел сосед.

— Извините, вот это моя кровать? Извините, пожалуйста, а курить в номере можно? Нет, нет, раз вы не курите… Извините, а горячая вода есть? Извините, пожалуйста, вы сейчас не будете принимать душ?..

Лавров сбежал от этого «извините» через пять минут. Ушел из теплого, уютного номера, почти не отдохнувший, злой и хмурый. И погода была под стать его настроению — шел мелкий, почти невидимый и неощутимый дождь. «Как тогда», — мелькнуло воспоминание, и Лавров с удивлением огляделся: да, этот проспект ему был хорошо знаком. И парк… Парк…

Он перешел проспект, огляделся, увидел широкую аллею, украшенную фонарями в виде белых зонтов, а дальше ноги понесли сами: по аллее до поворота направо, потом еще один поворот… «Детская площадка», — прочел он и через десять-пятнадцать шагов стоял перед качелями под крышей. «Тут есть детские качели, они под крышей… Посидим?»

Он колебался — это было неожиданно, он почти забыл ее голос, не говоря уже о лице… «Садитесь, здесь сухо».

Он сел, качели качнулись… Она, кажется, вскрикнула, а может, ему показалось — все получилось слишком быстро. Он только почувствовал у себя на подбородке ее мокрые волосы и провел по ним ладонью…

Она не отпрянула, не пошевелилась. Замерла. И он, почти не соображая, что делает, осторожно прикоснулся ладонью к ее щеке.

— Какой вы нежный! — прошептала она тихо, чуть повернула голову, и он на своей ладони ощутил ее губы. — Поцелуйте меня, — прошептала она ему в ладонь так тихо, что он едва расслышал…

Здесь, на качелях, они просидели до глубокой ночи. Шел мелкий, въедливый дождь, но у них под крышей было сухо. Постепенно смолкли все звуки: сначала музыка, потом голоса людей, потом начал стихать шум машин на проспекте. И был такой миг, когда она очнулась, отпрянула и спросила, почти выкрикнула с вызовом:

— Я хорошо целуюсь, правда?

Он не стал ей отвечать, а привлек к себе и опять, как в первый миг, осторожно, ощущая дрожь в пальцах, провел по ее мокрой от волос щеке.

— Вы правда нежный, — услышал он шепот, и этот доверчивый шепот вдруг отдался в его сердце болью. «Как все глупо, не нужно… Зачем мне это? Вот тебе и гид…» — подумал он, впервые за весь вечер вспомнив о жене и детях.

А потом она плакала — необъяснимо, беззвучно, давясь слезами, и он ее успокаивал, говорил какую-то чепуху. Она притихла, словно согрелась у него на груди, и вдруг сказала:

— Спеть вам песенку? Старую шотландскую песенку о Томи, который любит качели.