Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино

• Название: Двойное преступление на линии Мажино
• Автор: Пьер Нор
• Издательство: Республика
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-250-01781-9

Остросюжетный роман Пьера Нора «Двойное преступление на линии Мажино» является первым французским шпионским романом. В связи с угрозой нападения фашистской Германии Франция на северо-востоке строит мощные оборонительные сооружения, так называемая линия Мажино. Все опасались проникновения немецких шпионов в оборонительные тайны этого чуда военной техники. Герой романа — вовсе не Великий Детектив, а лишь хороший солдат на службе своей родине.

---

— Кажется, нужно, чтобы никто не уходил с объекта — впредь до нового распоряжения. Видимо, мы все должны оставаться на местах. Это нелепо. К счастью, для нас предусмотрели все-таки холодный завтрак.

Казалось, жизнь снова пошла своим чередом с ее мелкими делами и заботами в двух шагах от места, где только что, всего полчаса назад, грубо и глупо были оборваны две жизни, где упали как подкошенные любимый командир и хороший товарищ. Жизнь продолжалась — прямо как на войне.

Но ведь войны-то не было. И если никто не расчувствовался, то только потому, что было не место и не время для проявления эмоций.

Три лейтенанта, понурив голову, разошлись по своим боевым постам. Брюшо подождал, пока стихнут в ротонде их шаги, сердце его сжалось от наступившего одиночества, и он погрузился в мрачные мысли.

Глава IV Расследование

В два часа пополудни на объект прибыли судебный следователь, секретарь суда, судебно-медицинский эксперт и комиссар полиции ближайшей супрефектуры в сопровождении двух инспекторов. Возглавлял эту группу начальник генерального штаба дивизии, которому официально было поручено следить за расследованием, а неофициально — уберечь секреты форта от праздного любопытства чужаков. Когда привезшие их три машины подъехали к изгибу большой галереи, офицеры четвертой роты вздохнули с облегчением. Им пришлось провести вместе несколько тягостных часов в кабинете Брюшо. По молчаливому уговору о драме они не упоминали, а думать о чем-либо другом не могли, поэтому вынуждены были довольно скоро отказаться от всякого разговора вообще. Им оставалось только молча курить, считая минуты, мечтая хоть чем-нибудь отвлечься. Несмотря на то что они хорошо знали друг друга, питали взаимную симпатию и полностью друг другу доверяли, в воздухе витало неуловимое, неосознанное подозрение. Ничего не могло быть хуже этого. Вот почему они так охотно бросились встречать вновь прибывших.

Они были уже знакомы с судебным следователем Эстевом, с которым виделись только накануне. Мысль о том, что они расстались с ним всего каких-то двенадцать часов назад при совершенно других обстоятельствах, казалась им нереальной. Но любезный, очень бойкий старик, веселый малый вчерашней вечеринки превратился в холодного, сдержанного, подозрительного человечка.

Они не любили (да им никому и в голову не могла прийти такая идея) начальника штаба подполковника Барбе, печального и сурового сапера. Он являлся олицетворением того наводящего тоску долга, который становится не только повседневным, но ежечасным, давящим и угрюмым.

Что касается комиссара Финуа, этот был очень несимпатичной личностью от природы. Он был одним из тех людей, полное отсутствие деликатности у которых приводит к столкновению с ними всех, с кем бы они ни общались, и они же бывают Удивлены и возмущены полученными ответными толчками. Финуа сразу же стал им неприятен тем командным тоном, который взял с ними будто для того, чтобы утвердить свою власть, которую все, в том числе даже сам следователь, и так готовы были ему временно уступить.

Он оборвал взаимное представление с крайне озабоченным видом:

— Итак, мы не можем терять время. Об этом деле нам известно только то, что в лифте обнаружены два трупа, пораженных выстрелами. Я хотел бы, чтобы самый компетентный из вас, я имею в виду — тот, кто видел больше и лучше всех, сделал мне первый отчет о фактах, дабы можно было во всем разобраться.

Трое лейтенантов повернулись к Брюшо, и все взгляды сразу устремились на него. Он страшно побледнел, и ему пришлось сделать невероятное усилие, чтобы взять себя в руки. Это ему удалось. Понемногу голос его окреп, его рассказ был объективен, ясен и лаконичен.

— Майор д'Эспинак в сопровождении своего заместителя капитана Дюбуа сегодня утром, в девять часов, должен был произвести инспекцию моей роты на боевых постах — на нижнем этаже, то есть на этом. Перед тем он обходил третий и четвертый этажи. Около девяти часов он позвонил мне и предупредил, что будет у меня только в десять часов, приказав собрать к этому времени на моем тыловом КП командиров взводов. О чем я и распорядился.

Я находился в своем кабинете. Без десяти минут десять — я взглянул на часы за несколько мгновений до этого, что позволяет фиксировать точное время происшествия, — я услышал короткую автоматную очередь. Одновременно погас свет.

Я выскочил и… — Его голос сорвался, — …и при свете своего электрического фонарика увидел их обоих лежащими в лифте, уже мертвыми.

— Вы видели или слышали кого-нибудь в коридоре? спросил комиссар.

— Никого. Правда, в галерее было совершенно темно, а когда взгляд мой упал на лифт, то я уже не мог его отвести.

— А потом?

— Прибежали люди, было несколько минут неразберихи. Наконец кто-то зажег карманный фонарик (свой я уронил, и он разбился), и я приказал вынести оба тела наружу.

— Зачем вы это сделали? Вы сказали, что нисколько не сомневались, что они мертвы. И что же? Вы лишили следствие, быть может, очень ценных данных без всякого на то основания. Почему, боже правый?

— Я не знал, я не подумал…

— Это очень серьезно, месье, очень серьезно, это даже безрассудно…

— Извините, — вмешался Кунц. — Я беру на себя ответственность за эту меру. Это я отдал такое распоряжение. Как уже сказал капитан, имела место минутная паника. Я хотел положить ей конец, заняв всех делом. Рефлекс побудил меня заставить унести тела. Я никак не могу это объяснить, разве только, может быть, тем, что мы не каждый день обнаруживаем трупы в лифте. Я ни секунды не подумал о… короче, о расследовании и всем прочем.

— А я полагаю, что вы здесь ни при чем, — сказал Брюшо, внезапно придя в ярость. — Здесь командую я и за все, что происходит, несу ответственность сам.

Не допускающий возражений угрожающий вид полицейского чина выводил его из себя. Он разошелся:

— И предупреждаю вас, месье, я не привык, чтобы со мной разговаривали таким тоном, со мной — Брюшо.

— О, извините. То, что мы здесь разбираем — не военный вопрос, но происшествие, поразительно похожее на убийство. Я, таким образом, совсем не разбираюсь в вашей субординации и порядках и должен видеть перед собой обычных людей. Ответственность, ответственность… в таком случае расследование будет завершено быстро; вы возьмете на себя ответственность за убийство, вас посадят в тюрьму, и все будет кончено.

— Комиссар прав, — сказал начальник штаба. — Успокойтесь, Брюшо, это дело нам уже не принадлежит.

— Итак, лейтенант распорядился убрать улики преступления. Так я и зафиксирую этот факт, — заключил Финуа.

Он вошел в лифт, заставив подробно объяснить ему, каким было положение жертв, и скрупулезно осмотрел все внутри. Кабина машины была металлической. На задней стенке видны были пять следов от пуль, идущих по одной вертикали и неровно отстоящих друг от друга: самый нижний — примерно в полутора метрах от пола, самый верхний — вровень с потолком, то есть в трех метрах. Железный лист выдержал. Пять пуль со сплющенным и частично оплавленным острием беспорядочно валялись на полу.

Продолжив осмотр, Финуа в правом дальнем углу обнаружил еще одну пулю, срезанный бок которой ясно говорил о рикошете: она наткнулась на один из прутьев решетчатой двери, чиркнула по правой стене, где обнаружили от нее царапину, и завершила полет у задней стенки. Она явно принадлежала к той же очереди, что и груда остальных. Несмотря на тщательные поиски, никаких новых следов или точек попадания найти не удалось.

Комиссар размышлял поспешно, слишком поспешно. Он был неглупым. Но двадцать лет непрерывных успехов в делах о краже кроликов или о таких проступках, как нарушение тишины ночью в городке, где все знали кроликокрадов и трех-четырех ночных гуляк с рождения, породили у него большое самомнение. Это было его первое крупное дело. Он хотел разрешить его одним махом, и сам.

Внезапно осененный какой-то мыслью, он буквально накинулся на Брюшо:

— Капитан, какова скорость этого лифта?

— Ровно два метра в секунду.

— Так. Вы видите, не так ли, что стреляли тогда, когда лифт уже остановился. Представьте его в движении. Сделайте жест стрелка, который прицелился и следит за двумя людьми, передвигающимися сверху вниз со скоростью два метра в секунду. Вы отдаете себе отчет, что пули пришлись бы на заднюю стенку под очень разными углами и часть из них отрикошетила бы. Однако ни одного рикошета, за исключением пули, попавшей в прут двери. Пункт первый: лифт стоял — вот так, как мы его видим сейчас. Предположив это, я заключаю: чтобы дать очередь, следы которой мы здесь обнаруживаем, человек мог находиться только там, где стою я, — менее чем в десяти метрах от вашего кабинета. Согласны? Итак, вы признали, что выскочили из этого помещения при первых выстрелах? И якобы никого не увидели и не услышали? Разве это возможно, я вас спрашиваю?