Борис Житков - Без совести

• Название: Без совести
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Прочая детская литература

---

И удивительная вещь - казалось бы, от дыму в такой маленькой кабинке можно пропасть, полсигары - и хоть топор вешай. Ничуть не бывало: поглотители съедали дым не хуже, чем открытая форточка, или как будто я сидел бы в каком-нибудь зале. И я вдруг на минуту посмелел и взялся за наушники, закрыл глаза и с сигарой во рту стал слушать. "Зум-зум-зум"-гудел какой-то телеграф. Настройка была у меня справа, здесь, под локтем. Я зажег свет и поставил на ту самую волну, на которой работала наша немецкая станция. И сразу ясно, чертовской силой зазудела передача. Я давно не слушал телеграмм, с тех самых пор, как плавал радистом на советском пароходе; а этот немец стучал, как пулемет, и я ничего сначала не понимал. Но потом стали помаленьку пробиваться в мою голову отдельные буквы. Я обрадовался - хоть буквы послушаю, и вдруг стали в голове из этих букв складываться слова: "Бургомистр Мюллер..." разобрал я. Слушал про этого прохвоста, наш бургомистр "внес предложение...", вноси, черти тебя вынесут, - так я думал, и вдруг: "Внезапное сумасшествие шуцмана на посту - точка. Стоявший на Вюртембергской площади (тьфу, это как раз, где был мой гараж) шуцман рассказывает сейчас в приемном покое психиатрической больницы, что он был потрясен необычайным явлением. Рухнула внезапно стена здания, занимаемого гаражом Шарлотты Мельцер (ого! верно - это моя теща Шарлотта), и оттуда выбежало железное чудовище, вроде исполинской ящерицы. Чудовище выбежало на площадь, испуская ослепительный свет. Здание гаража оказалось совершенно разрушенным - обвалилась вся стена по Вюртембергской улице, и там возник пожар. Предполагают взрыв в помещении, где работал иностранец-изобретатель. Сумасшествие шуцмана приписывают потрясению после взрыва. Предполагают, что изобретатель сам произвел взрыв, отчаявшись в своей работе. Последний день он проявлял, по отзывам рабочих гаража, явные признаки душевного расстройства. Есть опасение, что он погиб под обломками здания. После покойного остались жена и только что родившийся сын - что-то вроде этого". Это я все понял. Затем пошли какие-то цены на картошку в Базеле и всякая там рвань, я уж не вслушивался. Я даже засмеялся в голос, и меня это привело в память. Я мигом вспомнил, что я в Паспарту, на высоте 250 метров лечу куда-то к черту в зубы, и охватило меня какое-то дреманже маленький мороз в хребте. Зажег свет: штифт указывал, что сейчас кончается море, а на часах было шесть минут седьмого. Я старательно нацелился в кнопочку и нажал - и поползла вбок заслонка левого окна. Только чуть она пошла - уж из щелки кровавым огнем глянул красный свет. Увидел солнце, оно только всходило, и до самого горизонта было синее море: синее, как в корыте с синькой. Я так обрадовался солнцу, как будто теперь уж и бояться нечего. Я открыл все окна, погасил освещение, впереди были видны далекие горы - в лиловом дыму. А может, облака такие. Но по карте было ясно, что Паспарту летит к этим горам, а за горами Африка. Я вам говорю, я так осмелел тогда от солнца, что мне казалось, что я все могу. И я двинул рычажок вниз и заметил, как сейчас же стрелка на циферблате пошла по цифрам 200, 150. Стоп! Довольно!

И я выровнял рычаг и стал оглядываться вправо, влево, вертеться на кресле, попробовал наддать ходу. Штифтик встрепенулся и пошел по карте живее. Я уменьшил ход и спустил Паспарту к самой воде. Я несся над самыми волнами, попробовал повернуть - Паспарту наклонился, и солнце ушло из одного окна и показалось в другом.

Я вертелся, носился. То выше, то ниже заставлял я взлетать Паспарту, я вовсе обалдел от радости, как будто карманщика выпустили из допра. Я бесился в воздухе, как щенок на сене. Раза два я задевал воду, и брызги от удара летели, как от взрыва, - выше моих окон. Но сесть на воду я боялся, хотя знал, что по расчету Камкина Паспарту не должен тонуть.

Море было совсем спокойное, вода стояла, как в ванне. Я попробовал пустить Паспарту над самой водой, пустить так низко, чтобы он брюхом скользил по воде.

Я достиг того, что Паспарту летел вперед как по воздуху, чуть погрузившись в воду, и две небольшие струи отходили синим валом - вправо и влево. Я летел против солнца, бросил управлять, и Паспарту несся не выше, не ниже, строго по прямой, как по мягким рельсам.

Я развалился, зажмурясь, на моем кресле, подставив щеку солнцу. И меня стало клонить ко сну. Я глянул сквозь сон на карту: штифтик полз на восток и впереди было до черта открытого моря. Я, должно быть, задремал. Проснулся от звука, будто мычала корова. Я глянул вперед, солнце ушло уже вправо, а впереди по моему пути шел мне навстречу пароход; я сейчас же узнал-это был военный крейсер, и это он давал мне гудки. Еще две минуты, и я налечу на крейсер. Я сейчас же тронул рычажок, и Паспарту взмыл вверх, но я не успел еще открыть нижнего окна, чтоб поглядеть, как подо мною пройдет. крейсер, как сразу раздался снизу выстрел и - раз! раз! раз! - застучала внизу пальба.

Я вместо того, чтоб свернуть или взять..."

Здесь целый лист рукописи написан очень неразборчиво, поэтому я пропустил его и стал читать дальше.

"Я решил, что надо все же Паспарту дать хорошую пробу. Устроить ему приемку. Чтоб уж наверняка знать, что эта машина может. Пока-то все ладно, а вдруг этот сумасшедший где и проврался, и вот приспичит тебе тягу дать, ну хоть под землю с ней надо провалиться: ты ее туда гонишь, а она не лезет. Что тогда? И я. решил найти свободное место, чтоб никого кругом не было, и тут дать этому Паспарту гонку.

Я видел на карте, что на юг горы, а дальше свободная земля и никаких городов. Значит, никто там не живет. Порожняя земля. Я дал десять километров высоты и взял полным ходом прямо на юг. Солнце было чуть не над самой маковкой. Внизу я видел, как берег идет вертляво и фестонисто, а море прямо дочерна синее. Город на берегу. Белый весь. Указатель на карте правильно налез - как раз на него. Я прочел - Алжир. Только указатель пер по карте сумасшедше. Значит, там, внизу, сейчас эти зелененькие проповинки кончатся и пойдут горы. Верно, под низом гляжу - горы. Уж вижу, что вся эта музыка поднялась, ближе стало: лучше видно. Вон дорога идет. Факт - дорога: змейкой крутит. А вон и люди, везут чего-то. Вроде таракашки. Я открыл лючик внизу, гляжу в бинокль. Бинокль мой замечательный, у Цейса по заказу сделан. Людишки идут, и хоть кто б башку вверх задрал. Ничего и не знают, что сверху плюнуть на них могу. Я крикнул. Ну и дурак: разве чего услышишь, километров шесть туда. Я задержал ход, взял скорей маузер и давай садить. Глянул в бинокль - ни черта! Шагают, в землю пялятся. Ну, к шуту, сперва надо опробовать машину. Двинул дальше. Но дальше я видел уж, да просто ничего: серо, желто и вроде кустики кое-где. Сыпь дальше! Во! Теперь с десятка километров высоты никаких кустиков не видать, будто море. Вота, что надо. Поставил на спуск. Ух, черт! Тут уж ни черта, ни черта и жить тут не может. Тут вижу, что и муравьев нет, песок и каменья. Да и каменьев-то мало, а все больше песок. Вот тут мы и начнем. Паспарту очень легко стал на песок. Правду сказать, мне очень хотелось просто походить по земле. Пешком этак потопать. С самого вылета на землю не ступал. Вот открываю я дверь. Тьфу ты, чтоб тебе! Жарина! Пропасть! У меня в кабине поставил регулятор на 20 Цельсия, оно уж так и дзржит, жара там или холод кругом. Я и не ждал, что такое пекло снаружи. Солнце жжет в самое темя, я тут сразу и вспотел и опять в кабину. Разделся, в одном исподнем белье выскочил, но как встал босыми ногами на этот песок - мама моя! Прижгло, как на плите. Я прямо обезьяной в кабину сызнова. Натянул щеблеты, взял этот аппарат, которым с воли можно командовать Паспарту, захлопнул дверь и давай.

Поднял его на метр от земли. Поднялся и так стоит. Теперь пусть круги делает вокруг меня. И начал он ходить, махина эта, как лошадь на корде. Он ходит, а я за ним глазами слежу, как он на солнце сверкает. Потом закрою глаза, думаю, неужто ходит? Открою: верно, ходит. Черт возьми, это я спать могу лечь, а он должен все равно ходить и ходить вокруг меня над самой землей.

Я вперед прошел, шагов с десяток, и он за мной, только все равно кружит, как я аппаратиком ему приказал.

А ну, пусть вперед идет! И он с круга сорвался и двинулся вдаль. Вот вдруг мне стало не того: а ну как не вернется? Пока я думал, он уже в блесточку одну превратился. И чего, вперед всего? Про брюки я вспомнил! Будто брюками в этих песках проживешь. Я скорее приказал: назад. Со спеху сначала не за то схватился и поднял его было вверх метров на сто. Когда уж он совсем был тут, я перевел дух. И тогда уж заставил самым малым ходом ко мне подойти. Тут я его постукал пальцем по носу. Гляди, говорю, ты у меня не балуй. Ишь, обрадовался, да запустился как! Я даже в кабину залез. Кстати, и от жары отдышаться. Ну, думаю, теперь главное надо пробовать: под землю. Со мною, думаю, или одного? А вдруг как со мной-то да там он и завязнет. Это значит заживо погибать мне в стальном гробу. Нема такого дела! А без меня он завязнет? Отсюда бегом года два бежать до кустиков до тех. Я выпил воды, пожрал немного консервов. Нет, думаю, пробовать надо все равно. Эх, дернул я рюмахи три коньяку, захватил банки две консервов и с аппаратиком снова выскочил на жару. Это то самое, что из топленной комнаты выскочить на мороз трескучий. Только наоборот. Попробовал я каблуком этот песок - ни черта, песок он и есть песок.