Маре Кандре - Женщина и доктор Дрейф

• Название: Женщина и доктор Дрейф
• Автор: Маре Кандре
• Издательство: Журнал «Звезда»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94214-071-5

Женщина на диване у психоаналитика проходит все стадии женской судьбы всех времен и эпох.

---

Не померещилось ли ему?

Не потерял ли он рассудок?

Неужели и вправду, чудовище как раз в этот момент поманило его к себе одной из своих волосатых ножек?

Дрейф стоял, упершись взглядом в одну точку,

бесконечно маленький, седой и бессильный,

глубоко, глубоко на дне своей странно скошенной, пыльной приемной.

Он постоял еще несколько секунд, уставившись на паучиху, сидящую в центре сети из паутины над креслом, а потом начал осторожно пятиться к двери.

Он снова зашарил одной рукой по банкам и случайно задел банку с зародышем девочки…

Посудина покачнулась на краю полки и упала на пол,

крышка отскочила, старая-престарая банка раскололась на тысячу кусков, весь ковер залило вонючим, старым, желтым спиртом, а зародыш девочки подкатился к крохотным ножкам Дрейфа.

Тут из него наконец вырвался полузадушенный отчаянный крик:

— Накурс, Накурс!

Женщина на диване не шевельнулась.

В состоянии глубокого транса, в котором она пребывала, до нее не доходил никакой внешний шум.

Она еще более побледнела, за окном началась гроза,

а в кухне госпожа Накурс, услышав крик доктора, от ужаса уронила на пол фарфоровую тарелку.

Дрейф по-прежнему стоял, уставясь на чертову паучиху, которая неизвестно каким образом и бог знает сколько времени из своего угла над креслом для чтения наблюдала за всем, что разыгрывалось внизу

(вот именно, она видела, как он ковырял в носу, и все такое-прочее, о чем и говорить-то стыдно!).

Она годами втихомолку таращилась на него, когда он, ничего не подозревая, сидел и попивал яичный грог, и читал вслух из «Короля Лира»!

Секунду спустя дверь распахнулась и в комнату ворвалась госпожа Накурс

(даже недавно пришедшая пациентка, которая до того просто сидела и ждала в холле, поднялась, вытянулась и попыталась разглядеть, что же там такое происходит).

Комнату наполнял удушающий запах спирта и вонь от пожелтевшей плоти недоразвитого зародыша девочки.

Женщина на диване лежала неподвижно, широко распахнув глаза, и что-то тихо бормотала, совершенно не обращая внимания на то, что происходило вокруг нее.

— И вот их уже нет!

Госпожа Накурс вначале не поняла, что случилось, но потом, увидев разбитую старую банку и зародыш девочки, ринулась в кухню за совком и шваброй.

Пациентка в холле осторожно заглянула в комнату, но увидела только пару женских ног, а вслед за этим услышала, как женский голос бормочет:

— У меня, кажется, кровь идет,

да, там, внизу.

Услышать больше она не успела,

так как в ту же секунду прилетела госпожа Накурс, оттолкнула любопытную, вошла в приемную и закрыла за собой дверь.

Ей пришлось очень аккуратно отодвинуть в сторону доктора, чтобы добраться до зародыша и вымести его, вместе с осколками банки.

— Накурс, там…

Она совершенно не понимала, что он хочет сказать.

Голос у него был полузадушенный и тонкий как у маленького ребенка!

Но потом она все-таки увидела, что он уставился на книжную полку над креслом, где на ниточках между двумя книгами висел микроскопически маленький, очень хорошенький, отливающий серебром паучок.

— Вы хотите, чтобы я убрала его, господин,

вы паучка имеете в виду?

Дрейф сглотнул и молча кивнул.

— А теперь идет снег, —

прошептала женщина на диване, в то время, когда Накурс, к неописуемому ужасу и восхищению Дрейфа, просто-напросто встала на кресло и очень осторожно сняла и паучка и паутину, и положила все это в карман передника.

— В лесу так темно, и теперь идет снег.

Под действием этих слов в комнате, казалось, тоже воцарился покой.

Накурс спустилась с кресла.

В совке лежал зародыш девочки и осколки разбитой банки,

воздух в приемной почти дрожал от сильного до одури запаха спирта и тления,

на ковре у кресла расползлось огромное, черное, безобразное пятно, и даже небольшая книжечка, валявшаяся рядом на полу, была немного забрызгана.

— Вам действительно СЛЕДУЕТ подумать, о том, чтобы проветрить здесь, господин доктор, —

кисло заявила госпожа Накурс перед тем, как с зародышем девочки в совке и пауком в кармане исчезнуть из комнаты и прикрыть за собой дверь.

Жуткое напряжение медленно отпускало Дрейфа,

шок постепенно отпускал его.

На дрожащих ногах он дошел до письменного стола, в то время как пациентка слабым голосом подходила к концу рассказа:

— Светит луна,

она выглядит до странности большой,

почти раздутой,

но это, должно быть, просто потому, что я медленно умираю.

Вы когда-нибудь замерзали насмерть, доктор?

Если нет, то я скажу вам, что это необычайно странное переживание,

ни на что другое не похожее,

потому что сначала тебе холодно, словно лежишь на большом каменном дне, а потом делается жарко, и под конец ты словно медленно сгораешь,

только изнутри,

а снег все валит,

а лес такой темный,

или я говорю о бессмысленности и пустоте всей вселенной,

я не знаю

и не помню,

только мне больше не больно, потому что теперь я снова умру,

и в смерти сольюсь с почвой, с землей, снегом и светом горящих, маленьких, далеких звезд!

Дождь разносило сильным ветром, от которого почерневшее яблоко на ветке било в мокрое оконное стекло.

Дрейф сидел у письменного стола, подняв ручку со стальным пером, и все еще смотрел перед собой в пустоту.

Ужасное видение паучихи упрямо не исчезало у него из головы.

Он то и дело кидал быстрые испуганные взгляды в сторону книжной полки,

но там теперь болтались лишь отдельные белые нити.

— Перед тем как уйти, они запихали мне в рот большой камень.

Голос женщины звучал невнятно,

словно рот у нее был набит бумагой, или ватой, или землей.

Дрейф по-прежнему сидел, упершись взглядом в книжную полку, и поэтому не сумел скрыть свою рассеянность.

— Что?

— Мужчины, доктор!

Нет, ему нужно взять себя в руки,

стряхнуть с себя все это,

собраться,

ведь чудовище исчезло,

уничтожено,

убито,

стерто с лица земли

(как раз в этом Дрейф ошибался,

потому что в кухне госпожа Накурс бросила зародыш девочки в пламя печи, паучка же очень осторожно вынула из кармана и выпустила на полку в кладовке:

он ведь никому не мешал своей невинной паутиной,

и у нее рука не поднималась его убить).

— Мужчины, — повторил Дрейф,

и когда он произнес это слово, комната вновь, во всяком случае частично, обрела свою привычную, уютную, замкнутость.

— Да-да…

Женщина вышла из своего оцепенения и задумчиво водила пальцами по губам.

— И хотя это было так давно и на самом деле случилось не со мной лично,

вы понимаете меня, доктор,

но мне все же кажется, что во рту у меня камень,

здесь и теперь!

Дрейф сделал глубокий вдох, чтобы совершенно очистить голову, и записал слово «камень».

Однако рука его так дрожала, что ему пришлось переписать слово по крайней мере раза три, чтобы его хоть как-то можно было разобрать.

— Я чувствую его, доктор,

да, сейчас, именно в эту секунду!

Она широко открыла рот,

будто пытаясь показать, какой именно величины был камень.

— Я словно не могу как следует говорить, доктор,

словно не могу как следует высказаться, потому что какая-то часть меня все еще лежит замерзшая, поруганная и умирающая в густом лесу с камнем, засунутым в рот!

Дрейф записывал.

Однако он, казалось, не слышал ее толком.

У него никак не получалось перестать время от времени посматривать на книжную полку, к тому же, ужасное, потаенное чувство ужаса из-за того, что некий посторонний элемент вторгся в его когда-то такую надежную комнату, все не проходило.

— Я не могу сказать, что в самом деле чувствую и хочу, доктор,

страх и холод мешают мне говорить,

кричать я по-прежнему не могу,

потому что крик, точно так же как и голод, — я не могу допустить, чтобы он вырвался,

и если я когда-нибудь поддамся ему, то я не знаю, что тогда случится,

может быть, обрушатся дома, а ничтожные самовлюбленные мужчины вроде вас испарятся!

Дрейф механически все записывал, дрожь в руках постепенно утихала.

С каждым словом он чувствовал себя немного спокойнее.

— Иногда я, словно от толчка, просыпаюсь среди ночи от того, что что-то засело у меня глубоко в горле и воздух в него не попадает,

тогда я вдруг понимаю, что заткнута камнем,

то есть понимаю не обычным, осознанным, разумным образом,

а совершенно отчетливо чувствую камень,

грубый такой, серый, покрытый землей, он сидит в горле,

и мне приходится встать и выпить по крайней мере три стакана воды, чтобы меня отпустило это призрачное чувство,