Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

• Название: Колымский котлован. Из записок гидростроителя
• Автор: Леонид Кокоулин
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

Большая трудовая жизнь автора нашла правдивое отражение в первой крупной его книге. В ней в художественной форме рассказывается о первопроходцах сибирской тайги, строителях линии электропередачи на Алдане, самой северной в нашей стране ГЭС — Колымской. Поэтично изображая трудовые будни людей, автор вместе с тем ставит злободневные вопросы организации труда, методов управления.

За книгу «Колымский котлован» Леонид Кокоулин удостоен премии Всесоюзного конкурса ВЦСПС и СП СССР на лучшее произведение художественной прозы о современном советском рабочем классе.

---

Капитан включил мотор, и палуба мелко задрожала. Водомет несколько раз судорожно дернулся, подавая назад, и круто свалил нос в реку — тут же глотнул бортом воду. Я едва успел ухватиться за скобу. Водомет бросило в волны. Он всхлипнул и, дрожа всем корпусом, лег на течение. Тут же, словно споткнулся, замер на какую-то секунду, потом вильнул кормой и, бычась, стал зарываться в бурун, выбрасывая за кормой струю воды. Некоторое время он бился, как попавший в силок снегирь. Берег то вставал черной стеной, то косо убегал к горизонту, и перед глазами сверкали и укали буруны.

Капитан по-прежнему окаменело стоял у штурвала, и только работали руки. Но вот наконец захлопали по борту кусты, желтоглазая верба, и «Гидролог» юркнул в заводь на правом берегу.

Мы протопали по скользкой мокрой палубе и спрыгнули на плоский, как лепешка, камень. Перевели дух.

Водомет уже опять бился, барахтался, купался в бурунах посреди реки. Когда он одолел Колыму и под берегом прокрался в свою бухточку, мы поднялись на террасу, по которой круто шагали опоры высоковольтной линии к створу. Провода блестели на солнце, и казалось, не провода, а асфальтная дорога стелется в распадке, взбегает на крутяк к самому горизонту.

Мы карабкаемся по камню: я на четвереньках, Андрей прыжками. Одолели подъем, подобрались к анкерной опоре.

На берегу сверкали льдины. А здесь было жарко.

На «пасынке» лежала прикрытая корой пачка соли, рядом нетронутый муравейник. Как он сохранился? Опору ведь поднимали. И я вспомнил, что Димка сказал трактористу, когда тот наехал на муравейник: «Собратьев давишь, парень, соображать надо».

Мы посмотрели вниз. Распадок был настолько глубок и крут, что казалось, спуститься отсюда можно только на веревке. А вот и ручей Дьявол, истинный Дьявол — рвет и стонет…

Андрей уже впереди.

— Дед, давай буду тебя подстраховывать!

Спускаться всегда труднее.

Внизу как в погребе. На взломе ручья наледь высосала, вытянула мхи и образовала во льду прорезь. Андрей стал на колени и заглянул туда.

— Ого-го, дед, темная ночь. Интересно, давай измерим глубину.

Я принес длинную палку и сунул в пасть Дьяволу, дна не достал. Вот вражина!

— Хорошо бы, дед, здесь арочный мост перекинуть? В одном клубке красное, черное, белое.

— Что ты, милый, обойдемся бетонными калачами.

— Мост интереснее: дикость и воздушный мост.

— Фантазер ты, Андрюха.

— А ты охто? А помнишь, дед, ту хрустальную вазу изо льда на Патыме? Вот было здорово. Я в Кишиневе рассказывал ребятам, не верили. Девчонки говорили — сочиняешь, но все равно просили рассказать.

…Это было давно. Однажды, уже в конце лета мы возвращались с трассы, смеркалось, как вдруг Андрейка закричал:

— Дед, смотри, уже светает.

Я поразился: из распадка струился свет. Что это? И мы пошли к загадочному свечению. Продрались через густой чапыжник. Перед нами в неширокой долине светилось ледяное поле, посредине ледяная гигантская ваза. Она стояла на толстой ледяной ноге, исходила капелью и светилась предзакатным заплутавшим лучом. Это было феерическое зрелище. Здесь было тихо, прохладно и не так одолевал гнус. Множество лежек: видно, облюбовал это место зверь для отдыха.

— Чудесно! Давай выберем, где посуше, и бросим якорь — переночуем.

— Смотри, смотри, дед, рыбины! Ого сколько.

Здесь, по-видимому, брала начало речка. В протаявших лунках стояли косяки и, ртутью вздрагивая, поводили подкрашенными плавниками.

— Порыбачим?

— Штанами будем ловить или чем?

— Чего ты, дед? Майкой можно.

— А пожалуй, верно.

Спешно соорудили корчагу, на тальниковый обод натянули майку, перекрыли узкое место и принялись загонять рыбу ветками. Сразу влетело в ловушку несколько хариусов, вытряхнули их на берег.

— Хватит, дед. Так не пойдет: на беззащитных нападать.

— А и верно.

К спуску горы лед тончал, рябило ерником, островками голубичника. Ягода рясная, будто выплеснули синьку. На берегах второй раз цвела верба — осенняя. Как шмели, сидели редкие желто-белые цветы.

— Съем один?

Я тоже сорвал и положил мохнатый цветок в рот, верба отдавала медом и тальником.

— Я же говорил — как пчела. А вот, дед, и оладьи, — Андрей присел. Во мху росли грибы.

— Похоже, Андрей. Подберезовики…

— Правда? Давай их сюда, на супчик.

Вы выбрали тогда повыше и посуше бугорок, натаскали валежин, распалили костер. Тут и заночевали…

— Ну, отдохнул? — прервал Андрей мои воспоминания.

Перебрались через Дьявол, одолели подъем, в сразу нам открылся большой порог Колымы. А на берегу вагончики да желтая коробка экскаватора без стрелы. Стрела и ковш валялись рядом. Несколько человек топталось тут же.

— Ну вот, Андрюха, исторический момент: перед тобой створ нашей будущей ГЭС.

— Смотрится, — ответил Андрей.

— А знаешь, если все кубометры, которые лягут в плотину, вытянуть в одну линию, то ими можно опоясать земной шар и еще останется на галстуки.

— Впечатляет, честно, дед! А как сюда перетащили БелАЗы, экскаватор?

— Это зимой через Колыму по льду переправляли, было мороки.

Мы спустились на берег.

— Ну, я побегу вперед. Больно медленно ты идешь.

— Вали, и я этим часом подрулю.

У экскаватора я увидел Славку. Он мне сразу стал выговаривать:

— Нехорошо, дед, сбегать. Вертолет был. Иди сейчас, ужинай. Дотемна ишачить будем. Бугор говорит, чтобы крутились на триста шестьдесят.

— Вот и катер. Ну, ладно, пойду. Андрюху отправить надо.

— Надо ему было тащиться, — ворчит Славка.

— Заночую здесь, дед, а завтра уеду, ведь послезавтра в школу.

— А заниматься?

— Да-а, успею…

Пронзительно воет сирена.

— Больше ждать не буду! — кричит Коля-капитан. — Мне еще надо масло сменить. Где электрики? Андрей, шурни на их!

Коля нервничает и снова запускает сирену.

— Брось, Никола, душу рвать.

— Порядок должен быть. Расписание. Или отвал — кому как вздумается?

Бегут электрики. И опять Коля ругается:

— Белая кость, че вы так долго? Жди вас тут! Отдавай чалку! Андрей, слезь с борта, че пялишься? За борт охота? Дед, ну скажи ему. А то несовершеннолетнего не повезу. А ты, бугор, тоже сядь как следует… Падай, падай, имать не стану. Вот увидишь, честно говорю. Не поддразнивай. Не было бы у тебя пацанов, черт тебя дери. Слезь с борта, кому говорю, не скалься!

Коля встает за штурвал и включает реверс. Но катер ни с места, только трясется.

— У вас совесть есть? — опять высовывается из рубки Коля. Задавили нос. Столкните или ступайте на корму.

— Окромя совести, — все есть, Коля! — хохочут мужики.

— Ну и кнут ты филонистый, кому сказал — слезь с борта!

— А ты, Коля, не переживай: пусть тонет. Бабу мы его возьмем в бригаду, а пацаны тебе достанутся.

— Бабу его каждый возьмет, а самого его никто и не вспомнит! — Последние слова капитана глохнут в реве реки.

Андрей машет рукой, и через минуту катер исчезает за поворотом.

— Ну что, проводил? — спросил меня Захар.

У Захара лицо — что луна — светится. Улыбка до ушей. Можно бы старшему машинисту и посерьезнее быть.

— Ты вот скажи, дед, как поставить гайку на поворотной цапфе? Не знаешь? И я не знаю, и никто не знает. Потому что крана нет. Лозунги есть, а крана вот нет. А что, может, братцы, на веревке поднимем, что мы выболели?

— Ну-ну, ты-то — известный силач. Вот если гайку подать, тогда я заверну ее, — сказал Славка.

Захар — здоровый парень, сгоряча подхватился, даже робу сбросил, а гайку подать так и не смог.

— Кишка тонка, — махнул рукой Славка. — Давайте домкраты.

— Видали вы его — граф. Пошли и принесем. Ничего себе гайка, тоже не выболела: слава богу, сто тридцать кг.

По-пластунски, на пупке, заволокли ее под экскаватор, вымостили на чурки домкрат, на домкрат подняли гайку, поджали к цапфе. Уже и рукавицы поскидывали. Крутим гайку час, другой. Вот уже и стемнело, распалили костры — подсвечивает, но гайку закусило — ни взад, ни вперед.

— Кто сегодня согрешил, признавайся и лучше отчаливай… Что, нет смелых? Ну тогда пошли, поедим каши, брюхо свело, — категорически заявляет Захар.

Идем по тропинке гуськом. Поравнялись с вагончиком.

— Стой, братцы. Кажется, пришли, — останавливается и крутит носом Захар. Заходим в вагончик и стучим в раздаточное окошко.

— Тетя Мотя, покормите передовиков!

— Да вы че, окаянные! Только заснула. Когда себе отужинали. Никакого порядку, прут, когда вздумается.

— Разве долго тебе, тетя Мотя. Суп-то варите из тушенки, не раскрывая банок, — Захар оборачивается и подмигивает нам.