Леонид Корнюшин - На распутье

• Название: На распутье
• Автор: Леонид Корнюшин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0232-5

Новый роман известного писателя Леонида Корнюшина рассказывает о Смутном времени на Руси в начале XVII века. Одной из центральных фигур романа является Лжедмитрий II.

---

Выпустив из рук ситец, лях ударил его по лицу саблею. Гуще и гуще били из мушкетов. Взвизгнувшая пуля ожгла руку Гурьяна. Откуда-то будто помешанная выскочила Улита — в лице ни кровинки, закричала что есть духу: а — Что деется-то?!

Поляки и немцы продолжали стрелять и рубить саблями. Уже груды тел вздымались по всему торжищу.

…Между тем князь Пожарский стоял на Сретенке, изготавливаясь к бою. Под его рукой оказалось несколько сотен отчаянных людей. Левка Мятый теперь неотступно следовал за Пожарским на правах телохранителя — сумел попасть князю на глаза. Сам Дмитрий Михайлович не мог нахвалиться его расторопностью и преданностью.

Поляки и немцы несколько раз пытались пробиться сквозь поставленные русскими загороды, но каждый раз пятились назад. Важная схватка была на Никитской улице, с Тверской поляков выбили стрельцы. Тогда те ударили на Сретенку. Пожарский выпалил по ним из пушек.

— Соединиться с пушкарями! — приказал князь, увлекая за собой ратников.

Несколько шляхтичей кинулись на Пожарского, но Левка пикой пронизал одного — тот с выпученными кровавыми глазами судорожно хватался за пику.

— Знай русских, сучье отродье! — И, вырвав пику, Левка крутнулся вправо, на мгновенье опередив удар по Пожарскому: рослый легионер, замахнувшийся на князя саблей, проткнутый Левкиной пикой в грудь, рухнул наземь.

Поляки отступили, прослышав, что к Яузе приближается еще один русский отряд. Немцы-легионеры бежали переулками. Пожарский загнал их за стены Китай-города. Еле волоча ноги от усталости, князь вошел в растворенную церковь Введения Пресвятой Богородицы на Лубянке помолиться. Храм был дочиста ограблен и осквернен, на полу валялись остатки жратвы и были видны следы испражнений.

— Спасибо, Левка, за услугу! — благодарно кивнул Пожарский. — Ты спас мне жизнь!

— Эва, чо благодарить-то?

— Что будем делать дальше? — спросил старший над пушкарями. — Будем держаться тут ай отступим?

— Строить острожек[59]! Наотступались — ляхи в Кремле! Ставь туры и рогатки. Варить кулеш, — распорядился князь. — Перво-наперво очистить святой храм. — И, тяжело вздохнув, Дмитрий Михайлович припал устами к иконе Пречистой.

…Князь Андрей Васильевич Голицын, сидевший под стражей в своем доме, метался, как барс, — видел в окно, как на распутне поляки и немцы рубили посадцев. Бледный и яростный, он говорил жене:

— То их тризна перед погибелью!

— Они убьют нас, — шептала трясущаяся от страха княгиня.

— Я — Голицын, не посмеют!

Но внизу уже гулко затопали. На лестнице показались озлобленные лица трех шляхтичей. Один с мечом в руке, оскаля зубы, бросился к Голицыну. Андрей Васильевич, стоя посередине палаты, бесстрашно, хладнокровно выговорил:

— Вы еще узнаете русскую силу!

Молодой шляхтич бросился на князя, Андрей Васильевич, тихо вскрикнув, упал замертво. Тогда поляки, схватив, поволокли в угол княгиню, надругались над нею под хохот товарищей. Затем, выстрелив из пистоля в лампадку, нахапав порядочно золотой и дорогой утвари, сквернословя, они ушли, — во дворе вслед им выла собака.

Мстиславский, сидевший в Думной палате, с ужасом глядел в окно на вернувшееся с побоища рыцарство. В палату вошел, весь забрызганный кровью, полковник Гонсевский. Кровавая рубка в Москве привела Гонсевского в восторженное состояние: он давно не испытывал подобной радости.

— Будут знать, как поднимать руку на великую Речь Посполитую!

Стрельба к сумеркам почти стихла: теперь по Белому городу из конца в конец разливалось одно сплошное, гудящее, клокочущее море огня. Казалось, текла, торжествуя в своем бесовском неистовстве, огненная река. Голосили и рыдали бабы, отыскивая детей. Бежал как привидение босой юродивый. Ржали и куда-то неслись кони. Поляки и немцы с факелами в руках кидались к тем домам, которые стояли еще нетронутыми, — по причине сырой погоды бревна не сразу загорались.

Гонсевский с предводителями держал совет: все в один голос решили, что надо сжечь всю Москву. Бояре налегали особенно, чтобы сжечь Замоскворечье.

— Надобно зажечь заречный город: там деревянные укрепления, — сказал Мстиславский, — тогда будете иметь свободный выход и помощь может прийти от короля.

— Сжечь к чертовой матери Замоскворечье! — выпалил Михайло Салтыков. — Я сам первый подожгу свой дом.

Князь Головин сморщил бритое лицо, неуверенно покрякивая.

— Может, уговорить их одуматься и сложить оружие?

— Да пошто там уговаривать? — крикнул зло Салтыков.

— То пустое дело, — заметил капитан Маржерет.

Но Гонсевский поддержал князя Головина.

Часа через полтора заскрипели ржавые заиндевелые ворота Китай-города, польская стража выпустила по ту сторону кучку бояр во главе с Федором Мстиславским.

— Жильцы и холопи! — закричал Мстиславский. — Зачем вам идти супротив государя Владислава и его величества короля? Польские паны — наши с вами друзья, мы повязаны присягою Владиславу! Прекращайте, мужики, бузу: сдавайтесь на нашу милость.

— Сдавайтесь, покуда целы! — угрожающе громыхнул Андронов. — Потом уже будет поздно!

— А энтого, изменники, не хочете? — Кто-то из-за завала показал боярам голую задницу.

Там захохотали. По кучке многошубных ударили мушкетов. Тявкнувшая пуля сбила с головы Мстиславского шапку, бояре, несолоно хлебавши, кинулись назад в ворота.

XXI

Рать Пожарского сидела в острожке на Сретенке, отбивая яростные приступы шляхты и немцев. Все пространство меж Сретенкой и Мясницкою застилали тучи дыма.

Князь не знал, утро ли теперь было или вечер, — он находился во власти страшной рубки. Он изредка оглядывался, как бы ища опоры своим иссякающим силам, и в свете ближнего зарева он видел печной очаг, так памятный ему с детства, — мальцом длинными зимними вечерами он любил лежать в теплой полутьме под отцовскою шубою. Князь слышал частую пушечную и мушкетную пальбу впереди, у Чертольских ворот, и угадывал яростную схватку там.

У Чертольских ворот дрались из последних сил стрельцы, численностью до тысячи. Но положение его рати ухудшилось, когда полякам удалось все-таки зажечь с разных сторон Замоскворечье. Как донес лазутчик, из Можайска привел подкрепление полякам Струсь и сумел пробиться к своим в Кремль.

В дыму сходились и дрались без пощады. Дмитрий Михайлович бился мечом, отстреливаясь из пистоля. Неожиданно здоровенный шляхтич ударом дротика вышиб из его руки меч. Тогда же в полдень князь и сложил бы свою гордую голову, но его выручил Левка, поразив мечом шляхтича, другого, занесшего над князем сверкнувшую саблю, Левка застрелил в упор из пистоля. «Многим же я тебе, малый, обязан!» — снова обожгло князя благодарное чувство.

Возле Мясницкой со своей братией не на живот, а на смерть дрался Купырь. Елизар уже был порядком-таки поколот и мечен дробью, но он не замечал ран от охватившей его ярости. Он одинаково ловко орудовал то бердышом, то саблею, то пикою. Не раз он был на волосок от смерти, но, видно, сам Бог подсоблял ему. Недаром Гурьян говорил: «Ты, Елизарий, родился в рубашке». Гуня, пробитый насмерть пикою, придал Елизару лютости. «Ах ты, сволочь!» — и он тому ляху, изловчась, снял саблею голову. Зяблик, мелкий телом, вертелся вьюном, орудовал дротиком. Ипат, тоже пораненный, волоча окровавленную ногу, бил ляхов в лоб кистенем, и Елизар похвалил его про себя: «Что значит моя выучка!»

Подошел, шатаясь, весь в крови, стрелецкий голова, выкрикнул надорванно:

— Острожек, видно, не удержать!

— Ставь туры, заделывай брешь! — Пожарский, крутнувшись, опередил шляхтича: сабля с визгом ударилась о копье, хрястнув пополам, — и в то же мгновенье шляхтич, пораженный пикой воеводы, шмякнулся, как чурка, об землю. Но с другой стороны ударил немец саблей князя по голове. Пожарский зашатался, выронив копье, обхватив руками голову, кровь омыла его лицо, он сунулся на колени, пытаясь руками отыскать опору.

— Коли справа! — зычно крикнул Левка молодому ратнику, и вовремя: на раненого воеводу лез, выставив меч, длинный горбоносый поляк. Ратник, молодец, сумел продырявить его дротиком.

Трое стрельцов бросились на помощь Левке. Дмитрия Михайловича из острожка перенесли во двор Микиткина кабака.

— Жив? — Гурьян оглядел голову князя.

— Кажися, — ответил Левка. — Кони твои целы?

— Уцелели.

— Запрягай немедля! Попробую вырваться из огня. Князя я свезу в Сергиеву лавру: иначе ему несдобровать!

Гурьян согласился:

— То правда. Счас запрягу.

Анфиса и Улита с травяным настоем склонились над раненым, сумели остановить кровотечение, — князь стоически терпел, как его перевязывали, не издавая ни едина стона; он был в сознании, но сильно ослаб.