Николь Фосселер - Время дикой орхидеи

• Название: Время дикой орхидеи
• Автор: Николь Фосселер
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90128-9

1840 год, Сингапур. После смерти матери маленькая Георгина и ее отец переезжают в дом у моря с прекрасным садом орхидей. Однажды, блуждая в саду, Георгина обнаруживает в потаенном углу раненного в морском бою молодого пирата Рахарио. Помогая ему, она не замечает, как влюбляется, но, едва встав на ноги, юноша исчезает, не простившись. Долгое время Георгина не теряет надежду, что Рахарио вернется. Но вскоре по настоянию отца отправляется к тетке в Европу, где волею судьбы спустя десятилетия их пути с Рахарио вновь пересекутся…

---

Закинув локоть на спинку стула, Пол Бигелоу вытянул ноги и взял свой бокал.

– Была ли какая-то определенная причина, по которой вас отправили в Англию? Я не хочу быть бестактным, – быстро добавил он. – Это всего лишь… любопытство.

– А отец вам этого не рассказывал?

Глаза его сверкнули, он смотрел на нее поверх своего бокала и медленно сделал глоток.

– Мистер Финдли шотландец. Я англичанин. Мы не так много говорим о личном. Только о делах. – Его тонкие губы скривились в плутовской улыбке, которая, казалось, была для него типична.

Непроизвольно улыбнулась и Георгина:

– Простите. Я забыла.

Пол Бигелоу тихо рассмеялся.

Брови Георгины чуть сдвинулись, а взгляд блуждал по фарфору и серебру на столе:

– Считалось, что здесь, в тропиках, я лишь одичаю под присмотром местной прислуги. И что Сингапур не место для маленькой девочки.

Она рассеянно вытянула из хлебной корзинки лепешку чапати и принялась крошить ее над тарелкой.

Ребенку необходима не только крыша над головой, – звучал решительный голос ее тети. – Иметь во что одеться и чего поесть – это еще не все.

– Когда в том году разразилась холера, в городе почти каждую ночь грабили какой-нибудь дом, и участились нападения средь бела дня. И тогда отец позволил дяде Этьену забрать меня. К тому же перед этим был не очень благоприятный год в коммерческих делах, и отец вынашивал идею закрыть здесь филиал и вернуться в Индию.

– Однако не сделал этого.

– Не сделал. И я тоже пробыла там недолго.

У нее и до сих пор кровь бросалась в лицо, когда она вспоминала, с каким гневом, с какой строптивостью она отнеслась к дяде Этьену, тете Камилле и своим кузенам и маленькой кузине.

– Должно быть, я была ужасно взвинчена, – с раскаянием пролепетала она и взяла из корзинки еще одну чапати. – Еще тогда, когда дядя Сайлас приехал и забрал меня в Лондон.

На сердце у нее стало тепло и даже чуть тягостно при мысли о тете Стелле, привлекательной женщине со стальными глазами и темными волосами, как у всех Финдли. На первый взгляд холодная и строгая, когда это необходимо, она тем не менее с ангельским терпением делала все для того, чтобы Георгина чувствовала себя как дома. Дядя Сайлас, благодушный толстяк, почти на голову ниже жены, всячески старался развеселить маленькую девочку – поначалу гневную, потом упрямую, – чтобы отвлечь ее от печали, рассмешить, вызвать у нее хотя бы улыбку. И Мэйси с ее толстыми косами и голубыми глазами навыкате, с готовностью уступившая Георгине половину своей комнаты и подарившая ей свою почти самую любимую куклу вместе с ее гардеробом, всегда сохраняла неизменную радость по отношению к новой сестре. Свою избыточную симпатию, от которой упрямое сопротивление Георгины вскоре прошло само собой.

– У нас, мальчишек, все было гораздо хуже, – развеселился Пол Бигелоу. – Я был младшим из пяти братьев. Последыш. Всегда самый маленький. Можете себе представить, что у нас творилось – и как закончилось, когда я наконец подрос достаточно для того, чтобы расквитаться с остальными.

Георгина вспомнила про Стю, Дикки и Ли, которые поначалу обращались с ней со смешанным чувством любопытства и стоического спокойствия, пока в них не проснулись по отношению к ней такая же грубоватая симпатия и братское коварство, как к Мэйси, – и это воспоминание вызвало у нее улыбку.

– Да, приблизительно могу себе представить.

До них донесся звон церковного колокола, настойчивый и продолжительный, в темноте за окнами, и Георгина вопросительно взглянула на Пола Бигелоу.

– Это церковь Сент-Андруса. Колокол звонит каждый вечер в восемь часов, возвещая комендантский час.

Брови Георгины полезли вверх.

Пол Бигелоу улыбнулся:

– Я боюсь, здесь мало что изменилось за эти годы. Сингапур все еще не самый безопасный город. Особенно с наступлением темноты.

Георгина молча вслушивалась в колокольный звон, металлический, то набегающий, то спадающий.

– Моя тетя была решительно против того, чтобы я возвращалась сюда, – тихо произнесла она. – Уже из-за одной только дальности путешествия. Она боялась, вдруг я погибну от сыпного тифа. Не говоря о жизни в этом городе.

Пол Бигелоу сел и оперся свежевыбритым подбородком на ладонь; когда он двигался, до Георгины доносилось дуновение аромата терпкого мыла. Теплый свет свечей растопил все мальчишеское в его лице, выявляя в нем мужские, энергичные черты. Угловатые контуры подбородка и щек. Крепкий нос. Прямую линию низко сидящих бровей.

Только рот казался податливым, чуть ли не покорным, да спокойный блеск стоял в его глазах.

– И тем не менее вы вернулись.

– Да. – Голос ее звучал неуверенно, как будто она еще не могла освоиться с этим по-настоящему. – Тем не менее я вернулась.

2

Георгина сидела на веранде и смотрела на дождь, который изливался на сад.

Она вернулась. Из туманно-серого, пронзительного шума Лондона, который постоянно нес в себе поспешность сборов раннего утра, вернулась в вечную полуденность Сингапура, жаркую, тихую, сонливую.

Плотный, иногда лихорадочный распорядок дня на улице Королевского Полумесяца, которому она поначалу ожесточенно противилась, а со временем подчинилась, здесь расплывался между первым кофе с началом утра, карри и рисом в девять часов, тиффином к ланчу и к ужину. Медлительность, прямо-таки вялая, благотворная для Георгины, изгнавшая из ее организма остаток усталости после долгого путешествия. Своеобразная смесь из пустоты и свободы, в которой она дрейфовала сквозь дни, омываясь в своей старой новой жизни.

Все письма были написаны – тете Стелле, с приветами для дяди Сайласа и трех кузенов. Отдельное письмо для Мэйси. И в Гонконг, в котором Георгина еще раз благодарила Хэмблдонов за приятную компанию во время путешествия. После этого ей нечего было делать, чтобы наполнить дневные часы, как только отец и Пол Бигелоу после завтрака уезжали в город, откуда возвращались лишь по окончании рабочего дня.

Она вернулась, но все еще не домой.

Она казалась себе захватчицей, вторгшейся в хозяйство Л’Эспуара, нарушив заведенные ритуалы двух холостяков. Разговоры за столом вращались вокруг цен и рентабельности мускатного ореха и индиго, медной проволоки, риса и сахарного тростника. Вокруг финансовых трудностей, которые по-прежнему замедляли открытие госпиталя для бедных на Пирлс-Хилл, построенного два года назад китайским бизнесменом Тан Ток Сенгом, постоянно откладываемое на потом. Обсуждались последние слухи, что конкурент Финдли Эдвард Бустед после выхода его партнера из бизнеса в прошлом году сам вскоре может выйти из фирмы и вернуться в Англию, и возможные последствия этого как для Бустед, так и для Финдли и Буассело.

Пока оба мужчины, вспомнив о присутствии за столом Георгины, не замолкали, покашливая, и не переходили после гнетущего молчания к другим, более легким темам, преимущественно о погоде – чтобы вскоре после десерта снова удалиться в кабинет или на веранду, где за курением и за стаканчиком крепкого вновь без помех посвятить себя деловым разговорам. Георгина чувствовала себя незваным гостем, явившимся некстати, когда хозяева только и ждут, когда же он снова уедет. Она ловила это в редких и скупых, как бы между делом брошенных замечаниях отца. В намеке на улыбку время от времени, тонкую и осторожную, чуть ли не потаенную. В том, как Пол Бигелоу предлагал ей ранним утром совершить верховую прогулку с ним и одним из саисов, как осведомлялся о ее планах на день и предлагал экскурсию по складам Финдли и Буассело в коммерческом квартале – при случае. Натужная вежливость, за которой временами вспыхивало нечто другое, но так и оставалось невысказанным.

Куда ты себя денешь – там?

Вопрос, который сердито повторяла ее тетя и от которого Георгина постоянно отделывалась пожиманием плеч. Такому человеку, как тетя Стелла, который без труда вращается в конструкции британского стиля жизни, знакомого ему с младых ногтей, она не могла бы объяснить, как сильно ее душевный покой зависит от этого возвращения.

Не для того чтобы начать с чистого листа. Не для того чтобы бесшовно прикрепиться там, где семь лет назад были обрезаны все нити ее прежней жизни, а то и раньше. А для того чтобы нити, которые привязывали ее к этому острову, снова взять в свои руки. Нити, без которых она никогда не смогла бы быть цельной. Паутину, нежную и хрупкую, но все же прочную и нерушимую, хранящую старые тайны. Вопросы, которые оставались без ответа, потому что никогда не были поставлены. Истории, которые еще предстояло рассказать.

Во что же превратится твоя жизнь?

Для тети Стеллы было непостижимо, как Георгина могла уклониться от пути, который они прокладывали для нее заботливо и не без усилий, заставляя ее учиться, внушая ей правила поведения и необходимые тонкости этикета, чтобы ее племянница в один прекрасный день смогла сделать хорошую партию и показать себя полноценным членом буржуазного общества.