Константин Калбанов - Несгибаемый. Не буди лихо…

• Название: Несгибаемый. Не буди лихо…
• Автор: Константин Калбанов
• Издательство: Альфа-книга
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9922-2345-3

Завораживающий, будоражащий кровь и вызывающий всплеск адреналина рев двигателя. В общем-то ничего особенного для нашего мира. Но только не для того, в который попал наш современник Петр Пастухов.

Здесь – середина двадцатых годов двадцатого же столетия и балом правит пар при полном отсутствии двигателей внутреннего сгорания. Ну не называть же таковыми те единицы, что были созданы горе-энтузиастами на собственные скромные средства. Почему «горе»? Так ведь каждый, попытавшийся покуситься на монополию паровых машин рискует сложить голову от рук тайного клуба. Неизвестно, чем бы все это обернулось, знай Петр обо всем этом с самого начала. Но теперь у него нет другого выхода: либо он сломит хребет клубу, либо тот прокатится по нему тяжелым катком.

---

В такие моменты хочется только одного. Прохлады, и чистого воздуха. В бараке даже в холод стоит неистребимая вонь, а уж сейчас так и подавно дышать нечем. Человеку непривычному станет дурно от одного-единственного вдоха. Воздух настолько напитан миазмами, что того и гляди Богу душу отдашь.

Вот только человек такое существо, что способен приспособиться к самым невыносимым условиям. И уж тем более, если это лишенный выбора каторжанин. Так что, помереть к утру от духоты, никто не боялся. Вот только, отсутствие свежего воздуха и комары, которых здесь просто прорва, сейчас вовсе не были проблемой обитателей барака.

— Может передумаешь, Ванюша. Вот ей-ей, так лучше будет, — покачав головой с показной сердобольностью, произнес седовласый каторжанин, с густыми, обвисшими и седыми же усами.

Сложения он был щуплого, но не поэтому не лез в первые ряды. Есть помоложе, половчее и посильнее его. Так что незачем показывать свою молодецкую удаль. Да и доказал он уже всем и все. Об этом свидетельствовал его взгляд. Так смотрит только тот, кто ни в грош не ставит человеческую жизнь. И все о том прекрасно знали.

— Меня зовут Иван. Так мамка с батей нарекли, так в приходской книге записано, так и на могиле моей будет написано, — покачав головой, упрямо ответил мужчина крепкого сложения, который даже здесь умудрялся следить за своим обликом.

Вообще-то, не такая уж и редкость на каторге. Тот же старик, вполне ухожен, одет чисто и опрятно. Тут ведь все от человека зависит. Ну, порой и от того, кем этот человек является. И воспитание тут ни при чем. Потому как среди каторжан хватает народа из мещан, купцов и дворян.

Несмотря на прежний образ жизни и образованность, среди них нередки самые настоящие чушки. И дело вовсе не в том, что они вдруг разучились за собой смотреть. Их попросту сломали, загнали на самое дно. И лишь по той причине, что они оказались не в состоянии за себя постоять. Или недостаточно пронырливыми, чтобы найти себе покровителя.

Стоявший перед четверыми быками мужчина, за себя постоять мог, и пользовался определенным авторитетом, а потому и выглядел как и подобает уважающему себя урке. Впрочем, от урки в его облике было мало. Да что там. Вообще не было ничего. Он отличался от них всем. Одеждой, повадками, речью. И вообще казался инородным в этом месте.

— Глупый ты человек, Ванюша. Ну чего артачишься? Иль жизнь не дорога?

— Отчего же. Жизнь она всем мила. Да только ведь и жить можно по-разному. Можно человеком. А можно под шконкой, как тварь дрожащая.

— А тебе, значится, так неможется?

— Неможется, Крапива.

— Вот дурья твоя башка. Ить, сломать любого можно. Гляди, озлоблюсь, и станешь ты Валентиной, и задом станешь вилять, как дворняга хвостом.

— Это да. Сломать любого можно. Но только не того, кто сдохнуть готов. Я готов. А вы, ребятки? Готовы ли? — переведя взгляд на быков, поинтересовался Иван.

— Вре-ошь, Ванюша. Те, кому жизнь не мила, те до каторги не доходят.

— А я разве сказал, что мне жизнь не мила? Как раз наоборот. Жить я хочу, и жить красиво. Но скажи, Крапива, если тебе дадут в руки кайло, ты станешь работать? Ведь нет. А все потому, что выбор у тебя невелик. Ведь возьмись ты за кайло, и уважения к тебе не станет. А без него тебе и жизнь не мила, потому как кроме отношения к тебе людей, у тебя ничего своего и нет. И незачем тебе жить, кроме как для этого самого уважения. Вот и мне дерьмом жить незачем. Но и за так себя прирезать не дам.

Имечко у него что надо. Иваном зовут. А иваны в криминальном мире, это авторитеты. Ну и какой блатной позволит тебе незаслуженно так называться? То-то и оно. Ни один уважающий себя иван не потерпит рядом с собой подобного тезку, пусть он хоть трижды деловой. Нет, если в силах отстоять звание, если есть те кто тебя поддержит, то разговор иной. А вот так, под дурачка… Шалишь.

Иван на каторге уже почти два года, а потому, разумеется, об этом знал. Просто на эту каторгу, на строительстве Кругобайкальской железной дороги, он прибыл только сегодня. Вечерним этапом. Вот и вышла неувязочка. Ну а ронять себя никак нельзя. Потом не возрадуешься. Потому и приходилось иди по лезвию.

А все оттого, что в преступном мире сейчас шла ломка, и устанавливался новый порядок, который продвигало абсолютное большинство авторитетов. И они звались уже не иванами, а ворами. Зарождался воровской закон. Причем требования предъявлялись не только к низшему звену. Как раз наоборот, воры сами себя в многом ограничивали и устанавливали серьезные барьеры. Но взамен, они получали серьезные преференции.

Но, самое главное – власть в воровском мире. Теперь вору не нужно было непременно обзаводиться собственной кодлой. Потому как он для всех сидельцев непреложный авторитет. И даже оказавшись на каторге один, никому и ничего доказывать не должен был. Достаточно было обозваться, чтобы тут же получить причитающееся его статусу положение.

Конечно, своих подручных они также имели, но выбирали их уже на месте. И каждый урка почитал за честь оказаться рядом с вором. Стать его помощником и правой рукой. И работал закон не только на каторге, но и на воле. Кроме этого у воров на хранении находился воровской общак.

Иное дело, что пока это были только намерения. Так сказать цель, до которой еще было идти и идти. Потому как не все авторитеты были готовы принять этот самый воровской закон. Здесь как и при любых реформах, есть как сторонники, так и противники.

В иркутской каторжной тюрьме Иван звался своим именем без проблем. Просто не хотел иметь прозвища, и все тут. А вот здесь его имя подействовало как красная тряпка на быка.

— Крапива… — подал было голос один из быков.

— Да погоди ты, Студень, — оборвал его иван. — Порешить всегда успеем. Вишь, человеку голову бреднями о воровском законе забили. В иркутской тюрьме воры верховодят?

— Уж полгода как, — охотно ответил Иван.

А почему не ответить. Говорить все лучше, чем резаться. Нет, понятно, что он готов, и уркам мало не покажется. Но стоит ли? Если есть шанс разойтись мирно. Опять же, видно ведь, что Крапива не хочет попусту лить кровь своих людей. Оно конечно можно. Но как бы не приветствуется. Ну кто пойдет под ивана, который по любой причине пускает своих людей под нож.

И Иван был недалек от истины, хотя всего и не знал. А вот Крапива задумался не на шутку. От прошлой его кодлы остался только Студень. И гибель их осталась неотомщенной. Был этот гад у них в руках, да опять ему повезло. Причем так, как везти на этом свете не должно никому. Вон Студень по сию пору вспоминая о том, зубами скрежещет, потому как свалила его баба. И плевать, что из пистолетика. Сам факт.

Так что, Крапива сейчас не заинтересован в том, чтобы вновь лилась кровь его людей. Ну что он за иван, если по всякой нужде и без нее, кладет своих людей. Но, за здорово живешь, пойти на попятную тоже не получается. Остается показать, что вместе с решимостью ты не лишен как рассудительности, так и справедливости.

— А ты сколько уж в сидельцах? — продолжал задавать вопросы Крапива.

— Почти два года.

— И как так вышло?

— Попал в хату к Бивню, а он первым на каторге стал ратовать за воровской закон. Как узнал, что меня Иваном кличут, так сразу загорелся и настоял, чтобы я при имени своем остался.

— А ты, как я погляжу, и не возражал.

— А чего мне от имени моего открещиваться.

— И то верно. Но вишь какое дело. На иркутской тюрьме свои законы, тут свои. Ну и что будем делать?

— Твоя правда. Не прав я, что сунулся в чужой монастырь со своим уставом. Но и ты понимание имей. Откуда мне знать, какие дела вертятся среди деловых. До этого, я к вашей братии касательства не имел.

Ну а что делать. Переговоры сдвинулись с мертвой точки, пошли взаимные уступки. Иначе никак не договориться. Либо так. Либо юшку пускать.

— По батюшке-то тебя как? — поинтересовался Крапива.

— Гордеевич.

— Ну и как тебе батькино имечко? Глянется?

— Чай отец родной, — пожал плечами Иван.

— Ну так и будешь Гордеем, — подвел черту Крапива, перекрестив Ивана, как бы его не спросясь.

Обострять Иван не стал. Гордей, значит Гордей. Выдавить из сложившейся ситуации больше, было просто нереально. Тут ведь дело-то какое. Каторга воровской закон еще не приняла, и примет ли, непонятно. Хотя может так дела обстоят именно в этом бараке, а в остальных девяти уже давно заправляют воры. Не в курсе он. Воспротивится иван Крапива, новому веянию, и порешат тогда Ивана, как миленького.

— Как батю, значит. Ну что же, Гордеем, значит Гордеем, — принимая авторитет Крапивы, согласился Иван.

Как ни крути, а ему еще четыре года каторги. И он собирался отсюда выбраться. Опять же, должок у него имеется, что жег душу, и требовал расплаты. Нет, за Голубева мстить он не собирался. В конце концов по-настоящему дружны они никогда не были, хотя и повязаны накрепко. Пастухов должен будет ответить за то, что Иван сменил привычную и довольно комфортную жизнь, на каторжное бытие.