Владислав Крапивин - Мушкетер и Фея. Повести

• Название: Мушкетер и Фея. Повести
• Автор: Владислав Крапивин
• Жанр: Детская проза
• Год: 1979

В повести «Болтик» рассказывается об одном дне жизни третьеклассника Максима Рыбкина. «Три повести из жизни Джонни Воробьева» — веселое повествование о Джонни и его друзьях.

---

«Сейчас скажет: «Снимай штаны», — тоскливо подумал он и вспомнил, что давно еще про такой случай смотрел в каком-то кино. Зрители в зале веселились. Но в том фильме в переделку попал большой парень и от медсестры сумел отбрыкаться. А Максиму что делать? Он маленький…

Но Люба была хорошая медсестра. Она сказала:

— Расстегни рукавчик.

Максим непослушными пальцами стал дергать пуговку на обшлаге. Люба подошла вплотную и шепотом снова спросила:

— Ты что, боишься?

Врать уже было бесполезно. Максим с коротким вздохом сказал:

— Маленько…

— Не бойся ничуточки, я незаметно. Посмотри в сторону и сосчитай до трех.

Максим ощутил на руке холодок проспиртованной ватки и… Он втянул воздух сквозь сжатые зубы.

Ничего себе «незаметно»! Он так стиснул в кулаке болтик, что головка чуть не проткнула ладонь.

— Все-все-все! Ты герой.

Все?

Значит, все…

Все!!

Конец подлому страху! Не надо больше замирать и вздрагивать!

И вдруг Максим разозлился. А почему он дрожал? Почему боялся до тошноты? Из-за этой секунды?.. «Сосчитай до трех…» Даже и не сосчитал. Ну, пришлось потерпеть — один миг. А из-за страха мучился сколько? В тыщу раз больше, чем от укола. Дурак и тряпка! А еще и вправду героем себя воображал…

— Рукав не опускай пока, пусть подсохнет, — ласково сказала Люба.

Максим кивнул и встал, осторожно ступив на забинтованную ногу. И улыбнулся. Все-таки сильнее злости была радость освобождения. Радость, что страх позади. Впереди — день, похожий на праздник… А бояться Максим больше не будет никогда. Хватит, помучился. Теперь-то он знает, что глупо дрожать из-за пустяков.

Иван Савельевич тоже встал — со вздохами и шумом, но быстро. Это было похоже на рождение нового острова, который поднимается со дна океана.

— Ну, Любушка, я забираю молодца. Довезу домой. А?

Люба нерешительно посмотрела на Ивана Савельевича. Потом на Максима — слегка виновато.

— Еще не все… Это ведь такая сыворотка, ее нельзя сразу в полной дозе. Через часик еще раз надо.

Наверно, она увидела несчастные Максимкины глаза и заторопилась:

— Можно у нас в садике посидеть или погулять. Посмотреть, как самолеты летают. Часик быстро пройдет… Тебя как зовут?

— Максим, — сказал он шепотом и отвернулся к двери.

Он чувствовал себя так, будто сделали ему удивительный подарок и тут же отобрали. Посмеялись…

Иван Савельевич громадной ладонью взял его за плечо — словно седло положил на Максима.

— Мы вместе подождем. Мне теперь торопиться некуда, все равно в отпуске. Посидим, побеседуем. Пошли, Максим, в садик.

Максим захромал к двери. Потом вдоль коридора. Горькая досада разъедала его. Максим украдкой даже стукнул по стене кулаком с болтиком. Потому что досада была злая. Злая и… без боязни.

Максим удивленно прислушался к себе. Страха не было. Почти не было. Так, мелкий осадочек… Что это? Может, весь запас страха израсходовался на первый укол, потому что Максим не знал о втором?

Они вышли в скверик и сели на сколоченную из реек скамейку. Максим еще раз словно прощупал свои нервы. Каждый сантиметр. Не затаился ли страх где-нибудь? Не выскочит ли опять, не разбежится ли по жилкам? Нет! В самом деле нет. Сердце стукало ровно и смело.

Конечно, предстоящий укол не радовал. Но когда Максим думал про него, не было ни тошнотворной слабости, ни дрожи. Жаль только, что надо ждать целый час. А если бы прямо в эту минуту. Максим бы и не побледнел даже. Разве что самую капельку…

Значит, кончено? В самом деле, не надо, значит, вздрагивать при неожиданных шагах в школьном коридоре. Не надо бояться, что ехидный Мишка Стременко заподозрит в тебе труса и скажет про это всему классу!

Эти мысли прогнали досаду. И к Максиму опять пришла радость — спокойная радость смелого человека.

За палисадником, на краю аэродрома, стоял длинный деревянный дом с тонкими антеннами и высокой мачтой. Над мачтой качалась надутая теплым ветерком «колбаса» — длинный сачок, сшитый из поперечных черно-белых полос. Это чтобы летчики видели, откуда ветер, когда заходят на посадку.

Садились и взлетали часто. Серебристые с голубыми полосками АН-2 и пестрые двухместные аэропланчики. И вертолеты, похожие на разноцветных стрекоз. Воздух мелко дрожал от стрекота моторов. И Максим подумал, что похоже, будто он попал в волшебную страну громадных кузнечиков.

Чтобы палисадник не мешал видеть летное поле. Максим с ногами забрался на скамью и сел на высокую спинку. Потом вспомнил о прилипших к подошвам тополиных почках и мусоре и торопливо скинул сандалии в траву: скамья недавно была покрыта ярко-голубой блестящей краской.

Максим покосился на Ивана Савельевича, но тот вроде бы ничего не заметил. Он сидел, сняв фуражку, и смотрел на самолеты. Максим со своей высоты видел его громадные плечи, погоны с широкими золотыми угольниками, редкие седые пряди, сквозь которые просвечивала розовая кожа.

Большой красно-желтый вертолет низко-низко прошел над ними. Мелькнула тень, и показалось даже, что от сверкающего винта дохнуло ветром.

Иван Савельевич взглянул на Максима, и они улыбнулись. Будто были оба летчиками и понимали друг друга без слов.

И Максиму очень-очень захотелось хоть какое-то отношение иметь к этой пестрой крылатой жизни. Он не выдержал, сказал:

— А мы сегодня по телевидению выступали. Я там песню про первый полет пел. Вы не видели утром передачу?

— Не видел, — огорченно откликнулся Иван Савельевич. — Вот жалость! Если бы знать… Все равно без пользы утро провел. Хотел отпускные дела оформить, да забыл, что суббота и контора наша закрыта.

— А вы здесь работаете? — спросил Максим, чтобы поддержать разговор.

— Работаю… Пошел было на пенсию, да не могу. Пускай хоть на земле, да все же у самолетов, к своим ребятам поближе.

— А вы на каких летали? — осторожно спросил Максим.

— Я, Максимчик, на всяких летал: и на ТУ-114, и на Илах, и на АН-10. Во время войны был штурманом на Севере, на тяжелых бомбардировщиках… А до войны, не поверишь даже, на дирижабле приходилось летать…

— На дирижабле? — изумился Максим. — Как в кино «Гиперболоид инженера Гарина»?

— Вроде. Только побольше.

— А на таких? — Максим кивнул вслед зеленому учебному самолетику, мелькнувшему над головами.

— На таких само собой… Я ведь сейчас в кабину еле втискиваюсь, а раньше был стройненький, даже не верится. Вроде тебя.

Максим засмеялся. Он представил Ивана Савельевича маленького, тощенького, в его, Максимкиной, вишневой форме, но с головой как сейчас — большой, седой, в белой фуражке. Иван Савельевич тоже усмехнулся.

— Да… А сейчас — только пассажиром. Да и то врачи не советуют.

— Сердце, да? — понимающе спросил Максим.

— А холера его знает… И сердце, и печенка, и селезенка, и все на свете… Я ведь, Максим, очень старый.

— Ну уж «очень», — вежливо возразил Максим.

— Очень, брат. У меня старший внук уже летает. А младшая вроде тебя. Чуть постарше, наверно. Недавно в пионеры приняли.

— Меня тоже послезавтра примут, — ревниво сказал Максим. — Уже на отрядном сборе у шестиклассников, у наших шефов, проголосовали. Меня бы и раньше приняли, да я в этой школе недавно.

— А, приглядывались, значит, — заметил Иван Савельевич.

— Наверно… Но теперь уж все. Теперь весь класс у нас будет пионерский. Кроме Тыликова…

— Тыликова?.. Постой-ка. Что-то знакомая фамилия… Нет, тот Тупиков. Был у нас штурман на Диксоне… А что за личность Тыликов? Неужели злодей такой?

Максим пожал плечами:

— Да не злодей… Ведет себя плохо. С Софьей Иосифовной спорит все время. Один раз из резинки начал стрелять, скачет на переменах…

— Да-а, — непонятно сказал Иван Савельевич. — Это конечно… Хотя Наташка у меня тоже скачет. А в чем еще грешен Тыликов?

— Ну вообще… Софья Иосифовна говорит, что непослушный.

Иван Савельевич сморщил лицо.

— Ну, брат, и характеристика. А что значит «послушный», «непослушный»? Непонятно.

Максим удивился:

— Почему непонятно?

— Ну, смотри сам. Вот, например, летчики у нас. Пишут им характеристики. Если хороший, пишут: умелый, знающий, смелый, дисциплинированный… А можешь представить, чтобы написали: «послушный пилот», «непослушный штурман»?

Максим поморгал от неожиданности. В самом деле, получалась чушь.

— Но летчики же большие. А мы еще нет…

— Понятно, что «нет», — слегка сердито заметил Иван Савельевич. — А учиться быть большими как раз и надо, пока маленькие, мотом поздно будет. Я это и Наташке своей все время говорю…

Это было, кажется, правильно. Конечно, правильно! Не будет же Иван Савельевич зря говорить. Но это было непривычно…

— А вот вы сказали «дисциплинированный», — вспомнил Максим. — Разве это не все равно, что «послушный»?