Леонид Влодавец - Фартовое дело

• Название: Фартовое дело
• Автор: Леонид Влодавец
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Боевик
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001547-Х

Люди гибнут за металл… Сейф с несметными сокровищами спрятан в бункере на острове посреди лесного озера еще со времен войны. Несколько бандитских группировок пытаются завладеть лакомой добычей. Отыскать клад на острове, нашпигованном минами, изрытом подземными ходами, не так-то просто. Слежка, погони, перестрелки, изощренные пытки — все идет в ход, чтобы узнать тайну клада. В итоге все конкуренты одновременно оказываются на острове, и события начинают разворачиваться с ураганной скоростью…

---

— И такая знаменитость у вас в подъезде поселилась… — с легкой иронией произнес Никита. Странно, но именно сейчас у него впервые возникло в душе какое-то чувство, похожее на ревность.

— Конечно, более того, на нашей площадке. Прямо напротив нашей двери. Один в трехкомнатной квартире жил. Но у него каждый вечер какой-то народ толпился. Музыка играла, стихи читали — в общем, культурный центр на дому. И вот как-то раз он звонит к нам в дверь — то ли спички кончились, то ли соль — уже не помню. А кроме меня, дома никого не было. Как сейчас вижу: стоит на пороге седой, высокий, поджарый, с орлиным носом… И глаза — глубокие, задумчивые. Голос — с ума сводит, рокочущий, но ласковый… Я ему спички или что там надо было отдала, он ушел, но вот тут — Светка указала пальчиком туда, где у нее было сердце, — остался. В общем, это и есть — с первого взгляда.

— Он же, наверно, старый был, — прикинул Никита, — раз седой.

— Сорок четыре ему было. Почти тридцать лет разницы. Моему отцу тогда сорока не сравнялось, а матери — тридцать пять еще не исполнилось. Но мне все это было по барабану. Я же и тогда была упрямая. Сейчас смешно кажется, а я тогда такие глупости делала! Само собой, что на все спектакли бегала, где он хоть раз на сцену выходил. Услышу, что он из квартиры выходит, — сразу выбегаю и иду следом. За утлы прячусь, чтобы не увидел. Ну и любой повод ищу, чтоб с ним заговорить или хоть на минутку к нему в квартиру зайти. У него жены не было, он сам себе и варил, и стирал, а мелкое белье на балконе вывешивал. А балкон — почти рядом с нашим. Так вот, ты только не смейся, но я у него оттуда трусы и носки воровала. К себе под матрас спрячу, а ночью достаю и нюхаю…

— Ну и ну… — удивился Никита, приканчивая салат.

— Видишь, как я откровенна! Я это даже ему не рассказывала. Он все думал, будто их ветром с веревки срывало. Но то, что я в него влюбилась, понял. И как-то раз, когда я за ним до магазина бегала, взял да и подошел. Начал спрашивать, хожу ли я в театр, что нравится, каких актеров люблю, хочу ли сама стать актрисой… В общем, он меня в гости пригласил, чаем напоил, начал мне рассказывать, как он в Москве работал, каких знаменитостей знал, с кем на одном курсе в ГИТИСе учился. Потом стал мне из разных спектаклей читать монологи про любовь, да так, что получалось, будто это все мне…

— А потом он тебя трахнул? — спросил Никита с не свойственной ему грубостью.

— Отчего ж не взять, что само в руки идет? Конечно, он, наверно, боялся, что я кричать начну или потом родителям проскажусь. Но мне до того хорошо стало, что я даже боли не почувствовала. И в два счета весь стыд потеряла. Ночью, в одной рубашке, через площадку бегала. В постели все позволяла, даже когда неприятно было. Тогда еще никаких «Камасутр» и прочего не издавали, а у него самиздатовская была. Про всяких там джульетт-лолит рассказывал. Порнуху по видаку крутил — тогда видак только у него был.

— А родители твои ничего не заметили?

— Заметили, когда оказалось, что я залетела. Но я его не выдала. Наврала про каких-то хулиганов, которые меня изнасиловали. Между прочим, я тогда очень хотела родить. Правда! Чтоб был маленький и на него похожий. Я Владиславу об этом сказала, а он начал деньги на аборт предлагать, болтать какую-то чушь. И так трусливо, похабно, противно, что у меня глаза открылись… «Господи, — думаю, — на кого же я молилась! На кота облезлого, на мразь седую, слизняка вонючего!» Он тут же квартиру обменял и съехал куда-то. Ну а когда мне аборт делали, я аж вся злорадством исходила — пусть его отродье на клочки раздерут!

— А сейчас он где?

— В Москве где-то толчется. Видела в какой-то газете упоминание. Вроде бы он диссидентом был, с коммунистами боролся. Но так, особо не прославился. Один раз как-то думала: а не замочить ли его? Но потом решила — начхать. Пусть сам сгниет.

— Неужели ты после этого ни в кого не влюблялась? — недоверчиво спросил Никита.

— Нет. Дальше у меня не сердце, а голова работала. Я все романы крутила так, чтоб что-то с этого иметь. Не одно удовольствие, а всякие там нужные знакомства, справки, визы, компроматы. Когда постарше стала — иногда позволяла себе просто оторваться. Вот, например, тогда, когда вас с Люськой к себе в подвал затащила. Потому что у меня жизнь — очень даже мужская. И опасная, скажем так. Сегодня жива — значит, надо все, что можно, из этой жизни выжать. Потому что завтра меня могут грохнуть или повязать. Насчет того, что грохнут, это все проблемы снимет, а вот если повяжут, то минимум лет двадцать я огребу. С конфискацией имущества, знаешь, как в «Интернационале», только наоборот: была всем, а стану — никем. И выйду в полста годов больной старухой. Одни воспоминания останутся… Так пусть их будет больше!

Они чокнулись бокалами с ароматным вином. Никита почувствовал легкий хмель и волнение от выслушанной исповеди.

— А меня ты тоже хочешь выжать на все сто? — спросил он.

— Да! Но тут случай особый. Потому что со мной творится то же, что пятнадцать лет назад, но я уже другая, понимаешь? Я на семь лет тебя старше и взяла тебя мальчиком, верно? Тогда, когда я втюрилась в этого старого козла, у меня была пустая голова. Сейчас — нет. Голова соображает, а сердце хочет своего. Если делать все как положено, по уму, ты еще в октябре должен был нырнуть в болото. Там, в Бузиновском лесу. Ты четыре месяца живешь только потому, что вот тут — Светка опять постучала себя по груди — все переворачивается при одной мысли об этом… У тебя есть девчонка? Только не ври!

— Нет, — сказал Никита. — Так и не нашел пока. Честно!

— А искал? — настырно спросила Светка.

— И не искал.

— Только не говори, что к шлюхам не бегал.

— Не бегал. Во-первых, я просто не знаю, как к ним подойти, во-вторых, на это деньги нужны. Ну а в-третьих, я по ночам дома спать привык.

Светка с сомнением посмотрела на Никиту.

— Ладно, я тебе поверю. Хотя, судя по тому, как ты трахаешься, верить не стоит. Так же как тому, что ты мне про любовь говорил, когда пуговицы расстегивал. У тебя еще и страсть-то не разгорелась. Потому что тогда ты бы не просидел эти четыре месяца в Москве, а прибежал бы ко мне. Даже зная, что это тебе жизни будет стоить. Но и это еще не любовь…

— А что?

— Может, когда-нибудь поймешь. Хотя не так все это просто. Знаешь, когда я могу поверить в то, что ты меня полюбил? Например, если госпожу Булочку когда-нибудь запрут на зоне, а ты ради того, чтоб меня просто увидеть и пару ночей в комнате свиданий провести, пару тысяч километров проедешь. Но мужики редко так любят. Так только бабы умеют. Поэтому я от тебя этого и не требую. Это из другой мыльной оперы. Лучше ложись со мной спать и не забивай себе голову…

Светка вызвала Маричку, которая укатила столик с посудой. Потом заперла дверь, выключила верхний свет и включила розовый ночник — почти такой же, какой был у нее на хлебозаводе, в подземной «гостинице».

— Забудь обо всем… — прошептала она, взяв Никиту за руки и подняв его из кресла. — Ты слишком молоденький, чтобы понимать всю эту фигню. Тебе ведь другое нужно, верно?

— Точно, — кивнул Никита, — но загрузила ты меня здорово. Я над всем этим думать буду.

— Думай, пожалуйста, только не сегодня. Лучше обними меня…

И Никиту опять обжег прилив острой нежности и даже жалости к Светке. Мягко припав губами к ее хмельному ротику, он вдруг почувствовал, что общение с этим маленьким чудовищем волнует не только тело. Больше того, целуясь со Светкой и понемногу снимая с нее одежду, он подумал, что, когда завтра его отсюда отправят домой, ему будет жалко уходить… Потому что ему будет не хватать этой золотистой гривки, этого столь изменчивого личика, то хитренького, то дурашливого, то жуткого и сулящего смерть. И он уже знал, что не позже чем к завтрашнему вечеру начнет тосковать по этим дерзким ручкам, которые сейчас столь прытко его раздевали, по этим грудкам-булочкам, по бесстыжим ножкам… И по всему остальному.

Поэтому оказавшись со Светкой под одеялом, на свежей похрустывающей простыне, он повел себя так, будто завтра на рассвете ему должны были как минимум отрубить голову.

Бормоча что-то бессвязное и самому непонятное, он целовал Булочку в полузакрытые глаза, в губы, в уши, в шею, рылся пальцами в волосах, жадно гладил плечи, груди, спину, бока…

Когда все кончилось и стон Булочки слился в единый звук с Никитиным стоном, она опять не отпустила его до самого финала.

С чувством блаженной усталости Ветров откинулся на подушку и заснул до утра. А утром схватил в объятия расслабленную, только что пробудившуюся Светку. И снова были жар, буйство, ожидание и восторг…

Уезжал Никита не на «Мерседесе», а в каком-то фургончике с надписью «Хлеб». Светка проводила его до подземного гаража и сказала:

— Не тяни с генералом. Лучше всего, если ты подъедешь к нему уже завтра. Во всяком случае, позвонить ему надо. В десять вечера подойдешь к той станции метро, на которой тебя сегодня высадят. Запомни машину и шофера, они будут те же.