Александр Забусов - Кривич

• Название: Кривич
• Автор: Александр Забусов
• Жанр: Фэнтези

Рукопись можно отнести к разряду славянской фэнтэзи. Все персонажи из настоящего времени имеют реальных прототипов живых или ушедших в Ирий. Рукопись рассчитана на людей, которым интересна история Руси, жизнь, быт и мифология средневековых славян, интересны приключения, встреча с непознанным и некоторые подробности жизни и менталитета нашей армии.

Что побудило написать фантастическую историю? Прожит большой отрезок жизни, вереница событий осталась в памяти, навсегда ушли люди, принимавшие участие в судьбе офицера, но еще остались друзья и сослуживцы, о которых хотелось бы рассказать, вот только многого рассказывать еще долго будет нельзя. Поэтому жанр фэнтэзи, история Руси и приключения персонажей дают возможность познакомить с теми, кто дорог или встречался на жизненном пути. Что может быть главным в книге профессионального военного, кроме как рассказ о том, что есть такая профессия — Родину защищать, даже за ее пределами, даже спустившись на десять веков назад. Оригинальность, в том, что на протяжении всего повествования о деятельности наших современников в 10-м веке, параллельно дается информация о жизни армии в нашей действительности, о ее проблемах, мыслях и разного рода высказываниях военнослужащих в адрес руководителей державы, которой они служат. В повествовании присутствует разумная доля юмора, т. к. в наше время без юмора жить сложно.

Итак, о самой рукописи. Время и место действия: 2000-й год — Подмосковье; 10-й век н. э. — княжество Черниговское, Переяславское, Ростовское, Полоцкое, Киевское, царство Болгарское, Дикое поле, полуостров Крым.

Словарь терминов и слов имеется в конце рукописи.

---

Монзырев сколько мог, удерживал лошадь, топтавшую копытами стерню прямо напротив колдуна. Когда понял, что животное невыдержав разгула стихии скоро может сойти с ума, сполз с нее на землю, лег, плашмя прижав голову к стерне. Чтобы не сдуло, вогнал в почву боевые ножы, полностью утопив клинки в грунт, держался за их рукояти. И в рот и в нос набились комья грязи, он стал плохо видеть, что происходит перед ним. Звериным чутьем определил своего врага в десятке шагов от себя, услышал.

— А ведь я не сомневался, что сегодня мы встретимся на этом поле. Глупец! Ведь мог бы спрятаться за стенами, отдалив ненадолго свой конец. Хотя, зачем ждать, я бы везде тебя достал.

Их обоих закрыло от разбушевавшейся стихии невидимым прозрачным куполом, отделило от остального мира, приглушив все звуки снаружи. Монзырев устало поднялся на ноги, выплюнул изо рта сгусток грязи напополам с травой, поочередно, прикрывая пальцами ноздри, высморкал их, спокойно поднял взгляд на всадника, ожидал, что тот еще соизволит сказать.

— Молчишь? Ты не понравился мне сразу, тогда-то и нужно было уничтожить тебя.

— Так чего же ждал?

— Не все так просто, как кажется. Сейчас, сегодня я сильнее тебя, я сильнее всей вашей ватаги, вышедшей из своих лесов пограбить жителей империи. Сегодня я уничтожу тебя, загоню весь скот, называемый тобою людьми, в хлев именуемый Доростолом, чтоб не гоняться за каждым по отдельности по полю. Назад, домой, не вернется ни один варвар.

Иоанн соскочил с коня, приблизился к Толику вплотную, встав перед ним. Его глаза горели огнем ненависти, напомнив глаза буйно-помешанных, когдато виденных Монзыревым в Белых Столбах, куда он отвозил своего прапора, свихнувшегося после приезда с Кавказа, зачистка чеченской деревни оставила глубокий след у того в мозгах.

— Хочешь перед смертью, я тебе расскажу, что дальше будет на Руси?

— Ну-ну, хотелось бы послушать.

— Я приведу на ваши земли сотни, таких-же, как я сам. Каленым железом мы выжгем ваши гнезда ереси, оставив в живых лишь тех, кто захочет влачить рабское существование, кто отречется от своих истуканов.

— Занятно глаголешь. Твои слова прямо за душу берут. Захотелось слезу пустить. Исихаист ты наш, недоделанный.

Терять Монзыреву было нечего, и он на грани фола просто издевался над византийцем.

— Если уж на то пошло, я расскажу тебе, что будет на самом деле. Твои домыслы меня не убедили.

— Откуда захудалый феодал из глубокого ануса Руси, может знать будущее целой империи? Ты хотел рассмешить меня?

Не обратив внимания на реплику, Толик продолжил:

— Пройдет совсем немного столетий и от Византии останутся только воспоминания. Дикие кочевники поработят твой народ, отнимут у него даже веру. Гордое название Константинополь, заменят на непонятное сейчас для тебя — Стамбул. Твоего имени в истории не сохранится, ты канешь в неизвестность. А мое государство останется свободным, и жить в нем будут славяне, а еще те народы, которые по своей воле примкнут к ним.

— Лжешь! Варвар!

— Да нет, не лгу. Я ведь не здешний, сюда из двадцать первого века загремел.

Глаза монаха расширились от внезапной догадки, от страха, от ненависти к собеседнику.

— Ты умрешь!

Иоанн присев, рукой выдернул из земли один из Монзыревских клинков. Анатолий проэкспериментировав, попытался тронуть голову наклонившегося монаха. Как и следовало ожидать, рука через капюшон и саму голову под ним, прошла как сквозь пустоту. Иоанн поднялся, сжимая в руке нож.

— Думаеш, как меня убить? Не выйдет, я бестелесный, пройду сквозь любую стену, Сквозь любое препятствие. Твое оружие для меня неопасно.

— Сочувствую, никчемное состояние, вроде ты есть, а вроде и нет тебя.

— Снова, глупец. По желанию, я возвращаю себе плоть. Знаю, физически ты сильней меня. В своей бестелесности я неуязвим. Из сферы, прикрывшей нас, ты выбраться не сможешь, от меня не сбежишь. Я выколю твои глаза, твоим же ножом, вырежу поганый язык, проткну твое сердце. Ты беспомощен, варвар! Попробуй, убей меня!

Глаза монаха искрились радостью садиста, предвкушением мести. Анатолий сжимая в руке рукоять бабкиного клинка, шагнул к монаху. Картинно размахнувшись, всадил его чернецу в печень, почувствовал как легко вошедший в невесомость кинжал, наливается тяжестью, с каждой секундой прибавляя ощущение появляющихся килограммов в теле врага. Глаза Иоанна вышли из орбит, открывшийся рот замер провалом, изумление читалось на лице.

— Смотри-ка, как оказывается просто было тебя замочить, — глядя в лицо монаху, произнес Монзырев. Ощутил, как по руке стекает из раны кровь византийца. — Все восхищаются, колдун, маг, волшебник, а ты и хвост распустил.

— А, а, а-а! — вырвался хрип изо рта умирающего.

— А вот не надо себя умнее других считать. На белом свете всегда кто-то найдется сообразительней тебя.

Монзырев вырвал нож из раны, ногой отпихнул тело врага. Монах был мертв. Пытаясь закрепить нож в специальное крепление на поясе, на котором его носил раньше, не смог этого сделать. Клинок на кинжале стал обычным, таким же, как все.

— Однако.

Толик обратил внимание, что силы природы за прозрачной сферой почти успокоили свой ералаш, ветер утих, а вместо ливня, моросил мелкий дождь, тучи посветлели, превращаясь в облака, да и сама сфера, истончаясь, таял на глазах. Дождавшись, когда пленка на ней исчезнет полностью, Монзырев вскочил на жеребца мертвого чернеца и галопом поскакал в сторону города.

Войска императора на бранное поле в этот день так и не вышли. Впоследствии епископ Феофил распространил слухи по всему византийскому воинству, что сам великомученник Федор Стратилат, появившись в критический момент, своей десницей заставил русов бежать от императорских полков. Победа! Полная победа над варварами. Все в ромейском лагере охотно поверили в это, потому, что хотели в это верить.

Император Цимисхий уже на следующий день согласился на переговоры с князем русов Святославом, чувствуя, что еще одной такой сшибки его войску просто не выдержать. А, встретившись с князем, с радостью откупился от него золотом и хлебом. Заключил мир.

Война закончилась, русы покидали Болгарию.

— 17 -

Их заметили далеко на подступах к славянскому лагерю, причем заметил не один секрет. Они появились в вечерних сумерках пешими, по пять человек в каждой группе. По одежде наворопники признали печенегов. Как и было приказано Монзыревым, пропустили мимо себя, не тронув, не полонив их. Лишь от каждого секрета отделилось по человеку, змеями проползли под носом у лазутчиков и так же незаметно пробрались в свой лагерь, минуя посты княжьей гриди, выставленные у самого лагеря. По одному входя в Монзыревскую палатку, бросали скупой доклад:

— Батька, у нас гости.

— Где?

— С северной стороны лагеря, пятеро копченых, наблюдают за лагерем, определили место положения выставленного поста, количество часовых.

— С западной стороны пятеро печенегов…

— С юга пришли…

— Сашка, — Монзырев оглядел своих ближников. В шатре присутствовали Горбыль, Олесь, Мишка, Павел и Ратибор. Всех остальных, еще по осени, во главе с воеводой он отправил со Свенельдом через Киев в родное городище. Нужно было отвезти свою часть добычи, да и зачем подставлять и так существенно пощипанную в боях дружину под печенежские сабли. С ним остался только вороп, бойцы-диверсанты, приученные к боевым действиям в любых условиях, в частности в окружении. — По-моему началось.

— Это только разведка, Николаич, — резюмировал Горбыль.

— Я, догадался. Всем особое внимание. Лазутчиков не трогать, пусть как пришли, так и уходят. Олесь, как уйдут, группы секретов подтянуть к лагерю, усилить людьми. Михаил, тебе северное направление, Ратибор, на тебе юг, запад возьмет Олесь. Паша, невидимка ты наш, от Святослава не отходишь ни на шаг.

— Понял.

— Ты Сашка, четыре десятка воропа собираешь в кулак. Готовьте укрепрайон у самого княжьего шатра, там где чур стоит, волхва потревожь, чтоб в курсе происходящего был.

— Дед и так ночами не спит. Я, проверял.

— Сам возьмешь двух людей и шуруй в поиск. Действуй по полной программе. Разведка, язык, местоположение противника. К утру жду полных сведений.

— Сделаем, — улыбкой осклабился Сашка.

— Кажись все. Действия производить с максимальной скрытностью. Я к Святославу пошел.

Отправив Свенельда в Киев степью, Святослав с бльшей частью воинства поплыл на родину на ладьях, а пристав к берегу решил перезимовать в Белобережье. Боярин кривичей пробовал убедить князя пройти степи верхом, не дожидаясь осенней распутицы, но нарвался на непонимание с его стороны. Недостаток лошадей для большинства русов и добычи, и неохота бросить на произвол судьбы сами ладьи, привели к тяжелой, голодной зимовке, а долгий весенний переход на веслах к Днепровским порогам, к встрече с печенежскими клановыми ордами.