Синклер Льюис - Том 9. Рассказы. Капкан

• Название: Том 9. Рассказы. Капкан
• Автор: Синклер Льюис
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза

В заключительный, девятый, том вошли рассказы «Скорость», «Котенок и звезды», «Возница», «Письмо королевы», «Поезжай в Европу, сын мой!», «Земля», «Давайте играть в королей», «Посмертное убийство» (перевод Г. Островской, И. Бернштейн, И. Воскресенского, А. Ширяевой и И. Гуровой) и роман «Капкан» в переводе М. Кан.

---

— Хотим! — завизжали они в один голос.

Восторг ее обожаемых отпрысков и присутствие наблюдавшего эту сцену щеголеватого молодого механика заправочной станции убили в зародыше сердито-нравоучительную нотацию, на которые Мэйбел была такой мастер. Приличия превыше всего! Как ни в чем не бывало она обратилась к механику:

— Доктор, видно, совсем не умеет разбирать дорожные указатели, правда? Ну как, доктор, отправляемся?

Даже когда они отъехали от заправочной станции и можно было устроить без свидетелей отличную семейную сцену, она только протянула:

— А все-таки странная история!

И, проехав еще милю, прибавила в мрачном раздумье:

— Очень странная!

Сидни молча сидел за рулем, моля бога, чтобы пронесло грозу. Вряд ли он слышал Мэйбел. Он размышлял, не облекая своих мыслей в слова:

«Неужели светлячки по-прежнему мелькают над лугами ранним летним вечером? Неужели луна, поднимаясь из-за кленов и пихт, что растут по гребню гор, по — прежнему предвещает свой восход разливающимся по небосклону нежным сиянием? Неужели лай сонных собак все так же долетает с той стороны долины? И ночной ветерок все так же веет над скошенным сеном? Я, человек, чья единственная опора и оправдание жизни — постылая работа в душном кабинете, — я спрашиваю: неужели еще существуют на свете тихие долины, звезды, безмолвные ночи? Или все это лишь приснилось мне в юности?»

Они переночевали в Ратленде. Устроенный на столичный манер номер гостиницы раздражал Сидни. В десять утра, покрыв за двадцать минут расстояние, которое тридцать лет назад дядя Роб проезжал за полтора часа, он остановил машину у белого домика, в котором семья Дау жила с 1800 года.

На южном лугу Сидни увидел дядю Роба. Он степенно правил конными граблями, не обращая внимания на чужих.

— По-моему, он думает, что мы бутлеггеры, — рассмеялся Сидни. — Вылезайте, малыши! Вот тут ваш папа однажды проработал все лето! Пошли… Хотите пить? Сейчас угощу вас настоящей родниковой водой, это будет получше нашей хлорированной бурды! А потом посмотрим зверинец.

Роб и Уиллабетт уже выскользнули через заднюю дверцу и глядели вниз, в долину, взволнованно пища. Сидни выскочил почти одновременно с детьми, зато Мэйбел выбралась из машины с достоинством, подобающим обитательнице Бронкса. Сидни не обращал на нее внимания. Кликнув детей, он повел их вокруг дома к артезианскому колодцу и накачал ведро воды.

— Ой, какая холодная, папа! Здорово вкусная! — воскликнул Роб.

— Что правда, то правда — и холодная и здорово вкусная! Да, знаешь что? Не нужно говорить «здорово», это некрасивое слово. А! К чертям! Пошли, ребятишки! Я вам что-то покажу.

На ферме жили котята и две старые, важные, обходительные кошки. Был и теленок — бог знает, в каком поколении он приходился родственником тому теленку, который далеким июльским утром, когда Сидни было шестнадцать лет, лизнул ему руку. Еще были гусята и индюшата; у индюшат смешно торчали на голой коже отдельные перья, будто пальмы среди песков пустыни; а потом обнаружились еще котята, престарелый рыжий с белым пес, ласково вилявший хвостом, и целый загон истеричных поросят.

Дети визжали от радости при виде каждого нового животного. Наконец их догнала немного запыхавшаяся Мэйбел.

— Симпатичные зверюшки, — сказала она и добавила зловеще: — А ты все-таки ухитрился затащить меня сюда, Сид.

С поля приплелся дядя Роб, сердито крича на них:

— Вам что тут надо? Ах, чтоб тебе, да ведь это Сид! А это твоя жена с детишками? Ну-ну!

Сидни почувствовал, что кульминационный пункт его заговора наступил. Он закричал сыну:

— Роб! Это твой двоюродный дедушка, в честь которого мы тебя назвали. Ну, где тебе больше нравится жить: здесь, на ферме, или в Нью-Йорке?

— Спрашиваешь! Ясно здесь! Котята тут, утятки! Ой, какие хорошенькие! Я очень хочу здесь жить!

— И я хочу, — пролепетала его сестричка.

— Глупости, — оборвала Мэйбел. — Без ванны?

— Ванну можно поставить, — пробурчал Сидни.

— С каких это доходов? Не на те ли деньги, что ты получишь, выращивая здесь бананы и орхидеи?.. А вам захочется ходить в школу за две мили зимой, по снегу?

— Ой, вот здорово! Вдруг оленя бы убили, — ответил Роб-младший.

— А вдруг тебя самого полевая мышь загрызла бы, дурачок ты этакий! Ну, еще бы! Прелестно! После ужина целый вечер не знаешь, как убить время!

— А мы в кино пойдем! Вы часто ходите в кино, дедушка Роб?

— Да как тебе сказать. Боюсь, зимой вовсе не попадешь в кино. До города далековато, — замялся дядя Роб.

— Нельзя пойти в кино? — взвыли городские дети, не веря своим ушам. Ничего более ужасного они не слышали в жизни.

— Ой, нет, это не очень-то хорошо, — загоревал Роб — младший. — А как же деревенские могут что-нибудь узнать, если они в кино не ходят? Ну, ладно, мы будем ходить летом, мама, а зимой тоже будет хорошо, будем кататься по льду, охотиться. Ух, здорово будет!

Мэйбел начала готовить ужин, гремя кастрюлями и высказывая свое мнение о доме, в котором нет ни водопровода, ни фарфоровой раковины, ни газа, ни электричества, ни холодильника. За ужином она молчала, молчал и Сидни, молчал и дядя Роб. Но Сидни ликовал в душе. Дети заодно с ним, он победит. А дети не помнили себя от восторга. Они поминутно выскакивали из-за стола, и в руках у них оказывались самые немыслимые, совершенно негородские предметы: кошка, любовно влекомая за заднюю лапу, но, видимо, неспособная оценить эту любовь и отчаянно мяукающая; дохлый крот, пыльная банка из-под керосина, лопата, вся в навозе. Наконец Мэйбел, потеряв терпение, прикрикнула на них.

— Ну, мама, — обиженно затянули дети, — в городе ведь ничего не найдешь во дворе, кроме гнилого лимона.

Мэйбел погнала детей спать в восемь часов, а сама надменно удалилась в девять, процедив сквозь зубы:

— Надеюсь, за ночь ты наговоришься с твоим дружком дядей Робом и выкинешь дурь из головы.

Сидни вздрогнул. Действительно, дальнейшее развитие его злокозненного плана предусматривало тайные переговоры с дядей Робом.

Полчаса бродил он по дороге, подавленный глубоким безмолвием. Ему чудились рыси в березовых зарослях. Но когда успокаивались издерганные городом нервы, он широко раскидывал руки, разминал пальцы и дышал полной грудью. Не воздух, обыкновенный воздух вдыхал Сидни — он впивал божественную благодать.

Он должен был вернуться домой не позже половины десятого, чтобы успеть посекретничать с дядей Робом. Дяде Робу было семьдесят пять лет. За триста шестьдесят пять дней, помноженных на семьдесят пять, он, несомненно, несколько раз ложился спать позже половины десятого: когда в молодости танцевал с юными канадками в Потсдам-Фордж, когда ухаживал ночью за больной коровой или, возвращаясь вечером с воскресного молитвенного собрания, надолго застревал в непролазной дорожной грязи. Но это все были исключительные случаи. Дядя Роб не одобрял ночных гулянок и вообще потакания плотским слабостям.

Сидни потихоньку поднялся по лестнице. Лучшая спальня на первом этаже была предоставлена в распоряжение Мэйбел и Сидни; дети спали в комнате деда на втором этаже; дядя Роб жил на чердаке.

Горожанам, вероятно, не понять, почему дядя Роб, арендатор и единовластный хозяин фермы, устроился на чердаке, когда в доме было три хороших спальни. Очень просто: дядя Роб всю жизнь, с самого детства, спал на чердаке.

Взобравшись наверх по узкой, крутой, как отвесная скала, лестнице, Сидни постучал в дверь.

— Кто там?

Вопрос прозвучал резко и чуть тревожно. Сколько лет никто не стучался к дяде Робу?

— Это я, Сид.

— А, вот это кто, ну входи. Подожди, я отомкну дверь.

Впервые в жизни Сидни переступил порог этой комнаты. Жители гор во всех странах мира без приглашения не приходят и незваных гостей не жалуют.

Возможно, человеку привередливому или непривычному комната дяди Роба показалсь бы малопривлекательной. Освещалась она керосиновой лампой с криво обгоревшим, коптящим фитилем. Всю мебель составляла складная кровать, табуретка, умывальник и комод. Зато всякого хлама здесь было достаточно. На умывальнике, рядом с бутылкой яблочной водки и кувшином, которым так давно не пользовались, что он совсем высох, лежал каталог для выписки товаров почтой, несколько пакетов семян, одинокая калоша, клубок шпагата и медаль за участие в Испанской войне. Штукатурка обвалилась, и дранка проступила черными полосами по всему потолку и стенам.

А Сидни понравилось здесь — понравилась простота, отсутствие порядка, аккуратности, показной подтянутости, и он от души позавидовал царившей здесь холостяцком свободе.

Дядя Роб уже улегся, не утруждая себя излишними приготовлениями, — просто снял сапоги и верхнюю одежду. Он смотрел на гостя, удивленно моргая, но спросил довольно ласково: