Дмитрий Притула - 19 рассказов

• Название: 19 рассказов
• Автор: Дмитрий Притула
• Жанр: Короткие истории

Рассказы из журналов:

Звезда № 3 (2000), № 8 (2001), № 2 (2011), № 1 (2013)

Нева № 4 (1967), № 7 (2002), № 9 (2003), № 4 (2005), № 9 (2006), № 12 (2008)

---

Все время Николай проводил в кочегарке. А это, как известно, место теплое, и туда забиваются все хозяйственные службы округи — водопроводчики, электрики, — и они рубились в домино или выпивали, понятно, шумно, весело. Не отказывался и Николай, но делал он все как-то неяростно, скучно. Все понимали, он с ними только потому, что некуда деваться.

Вечером посмотрит телевизор. А так-то куда идти? Не в ресторан же, в самом деле, идти? Не в кино. Правда, по воскресеньям ездил в баню.

Ладно, чего там. С жильем, без жилья, с женой, без жены, но жить ведь как-то надо, жизнь, если уж высоко хватать, продолжается, не спрашивая тебя, продолжаться ей или нет.

Да, а на работе, понятно, все про Николая знали, и что жена выперла, и что жить негде, и поначалу удивлялись, а чего это она его выперла. Да, в самом деле, чего она его выперла? А черт его знает чего! Пожила с одним двадцать лет, потом другой понравился, теперь, может, и с ним двадцать лет проживет. А прежний? Ну, не вытурила из прописки, пусть спасибочки скажет. Будь у них общие дети или внуки, может, и разговор был бы подлиннее. А так: человек себе не враг, он что рыбка, ищет где поглубже. Чего же отказываться от другого, если он поновее и побольше нравится. Как-нибудь вот так.

И на работе очень удивлялись на житье Николая: ты здоровый мужик (что правда, ни разу не болел, высокого роста, жилистый, в нем сразу ощущалась скрытая, но большая сила), тебе всего сорок с небольшим хвостиком, найди ты себе бабу с жильем, ну, пусть малость постарше (но ведь и твоя старше тебя), и живи по-человечески.

Нет, правда, здоровый жилистый мужик, незапойный, неужели не найдет одинокую женщину с жильем. Их вон сколько, одиноких.

Начальник кочегарки однажды предложил: у меня есть соседка, хорошая, аккуратная, сын взрослый, живет одна.

Николай признался: так я же люблю Нину. И тут начальник удивленно спросил: так что, у тебя, помимо Нины, никого не было (то есть прежде подобное соображение и в голову начальнику не приходило)? И Николай, видать, понимая, что выглядит придурком, все же признался, что да, я Нине никогда не изменял.

Да, а начальник хорошо относился к Николаю, и он только изумленно промолчал. Нет, хороший начальник. Он разрешал Николаю спать в своем кабинете. То есть вечером Николай ставил раскладушку, а утром убирал в шкаф.

Значит, и жил и работал Николай в кочегарке, и от этого была некоторая чумазость. И это понятно, пыль, а как иначе, въедается в лицо, в руки и в одежду.

Тем более носил Николай всего два наряда: на смене комбинезон, в свободное же время старый тренировочный костюм (это летом), ватные штаны и серое пальто, соответственно, зимой.

Остальные вещи остались в прежнем доме, поскольку девать их было некуда, да они и не были ему нужны.

Нет, правда, кочегары, да и все прочие, удивлялись, чего он нашел в этой бабе: в молодости, может, она и была ничего, но это когда было, а сейчас, если посмотреть посторонним взглядом, пожилая усталая тетка, небольшого росточка, почти кругленькая, желтые безжизненные волосы (красит, видать, думает, желтые лучше седых).

Да! Сколько бы ни говорили Николаю: да найди ты себе бабу, он только смущенно улыбался и молчал. Словно бы знает какую тайну, но не откроет ее, поскольку вы, с вашим соображением, никогда этого не поймете.

Видать, штука была в том, что он по-прежнему любил вот эту пожилую и усталую тетеху. Видать, он и обижался на нее, но и смириться не мог, что оставшуюся жизнь проведет без своей Нины Васильевны. Но ведь проведет же, куда он денется. Но Николай все чего-то вроде бы ждал.

Ровно в пять часов Нина Васильевна проходила мимо кочегарки. Что в пять, это понятно — расписание автобуса. А что мимо кочегарки, так Нина Васильевна, может, и рада была бы пройти другим путем, чтобы не видеть своего бывшего, но другого пути не было. Можно проехать лишнюю остановку, но это потом топать три километра по узкой тропинке.

Нина Васильевна всю жизнь работала в школьной столовой, потому всегда несла две сумки. Потяжелее, полегче, но всегда две сумки.

И в это время Николай выходил из кочегарки, чтоб посмотреть на свою бывшую (хотя почему бывшую, они ведь не разводились). Если Нина Васильевна была в хорошем настроении, она словом-другим могла перекинуться с Николаем, правда, не замедляя шаг; а если в плохом, то молча проходила мимо, словно бы никакого Николая и нет на свете. Но он был, и он в любом случае стоял у кочегарки и долго смотрел ей вслед жалобно-побитым взглядом.

То есть, получается, день его как бы делился на две части: до пяти часов и после. Иначе не получается. Иначе чего выходить в пять часов да в любую погоду. Главное, у него не было надежд, что Нина Васильевна кликнет его обратно. Нет! Она честно ему говорила — отстань! Обратная жизнь не возвращается, забудь, и далее устраивайся как можешь. Без меня.

Но нет. Но нет! Он все на что-то надеялся. А на что? А кто ж его знает, на что человек надеется. Вот, глядишь, этому-то точно надеяться не на что, ему бы только дождаться, когда он испарится окончательно, но нет, но вовсе нет, что-то лепечет про жизнь впереди, которая будет полегче и посчастливее. Да не будет ничего полегче и посчастливее. Не будет! Но кто ж отважится с этим смириться?

Но Николай все чего-то ждал. К примеру, Нина Васильевна однажды выпрет сожителя, а законного мужа кликнет на прежнее место.

Но вышло все не так.

Однажды Нина Васильевна не прошла мимо кочегарки в положенное время. И на следующий день. И на следующий. Да, а к тещиному дому дважды приезжала медицинская машина. Николай решил сходить: теща заболела, и Нина не отходит от нее.

Во дворе встретил тещу, как раз здоровенькую, она подошла к Николаю и ткнулась ему в грудь лицом. Горе у нас какое, Нину парализовало.

Ну да, горе как оно и есть, в неприкрытом виде. Говорила ей, лечи давление, вот оно и рвануло кверху, доктор сказал, лопнул сосуд в голове.

В общем, так. Большая парализация: правая рука и правая нога не двигаются и вовсе нет речи. То есть вовсе. Даже мычать не может. Но понимать — все понимает. Нина, у тебя что-нибудь болит? Головой кивает. А что болит? Левой рукой показала на грудь. Сердце, что ли? Показала головой — нет, не сердце. А что же еще может быть? Душа, что ли? Нина Васильевна кивнула — вот именно что душа.

Главное, что поразило Николая, глаза Нины Васильевны. Вот именно грустно-виноватые. Это чего же не понять: когда человек догадывается, что ему недолго осталось, небось, у него будут грустные глаза. А виноватые — тут Николай точно понимал, что Нина Васильевна просит у него прощения. Ладно, чего там, сказал Николай, ты вот выздоравливай, остальное — тьфу.

А чего ж в больницу-то не взяли? А мест нет, сказали, берем, если парализация на улице или на работе, или ухаживать некому, а у вас полный дом народу — будет ездить сестра и делать уколы. Ездит, делает. И таблеток гору навыписывали, моя пенсия ушла без остатка.

А где друг ее? Взял манатки и ушел — вот где. Ну, это чего ж не понять, кровать-то одна, не будет же человек спать рядом с парализованной. Ушел, надо сказать, навсегда. Больше не появлялся.

Николай сходил в кочегарку за раскладушкой и бритвенными мелочами. Потому что ведь что получалось: вроде в доме полно народу, а ухаживать за Ниной Васильевной конкретно некому — шурин и его жена днем на работе, а теще скоро восемьдесят. Покормить, попоить — это она сможет, но ведь восемьдесят, нужна хоть какая-нибудь сила.

И Николай переселился ухаживать за своей женой. Вот для этого и нужна сила. К примеру, перестелить. То есть взять Нину Васильевну на руки, перенести ее на тещину кровать, а потом перестелить постель Нины Васильевны.

Но Николаю больше нравилось, когда меняла белье теща, он в этих случаях держал Нину Васильевну на руках. То есть жена вовсе беспомощна, и он ей необходим, и вот такое понимание, что он незаменим, ему, видать, нравилось.

В том месяце он был как бы повеселее, поразговорчивее, докладывал, к примеру, моей стало получше, рукой шевельнула и даже пытается что-то сказать.

Четыре месяца он ухаживал за женой, уходя из дому только на работу. Да несколько раз забегал и на смене — сделать тяжелую работу, да и вообще узнать, все ли в порядке.

Однажды сказал теще: пусть хоть так (они понимали, что ходить Нина Васильевна вряд ли будет, ну да, если полная парализация), но только пусть всегда будет с нами.

Но! Через четыре месяца новый удар, и Нина Васильевна, не приходя в сознание, через два дня умерла.

И эти два дня Николай сидел возле жены, днем и ночью он сидел и смотрел на нее. Ну да, прощался.

После похорон и поминок (друг-то на похороны приходил, на девять дней — тем более, на сорок не приходил, а на похороны приходил, это уж чего на человека зря грешить) теща спросила: может, он здесь поживет, а то ей страшно после смерти Нины. А какая разница, где жить, ответил Николай. Вот что всех тогда поразило — у него были пустые глаза. Нет, если его о чем-то спрашиваешь, он ответит правильно, но глаза вовсе пустые. Словно человек хоть и ходит по земле, но уже отсутствует.