Эмили Гиффин - Любить того, кто рядом

• Название: Любить того, кто рядом
• Автор: Эмили Гиффин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-068234-8, 978-5-271-32645-5

Можно ли любить одновременно двух мужчин? Можно ли пытаться сохранить семью и мечтать о встрече с тем, кого вы никогда не переставали ждать? Раньше Эллен не задавала себе подобных вопросов, ведь ее брак с Энди действительно идеален, а их чувства по-прежнему свежи. Но внезапно в жизнь Эллен врывается Лео. Человек, которого она не видела восемь лет и все же не смогла забыть. Теперь он предлагает начать все сначала, но стоит ли? Как поступить?  

---

Постоянно твержу себе, что осталось потерпеть совсем немного. Скоро мои эмоции поутихнут, и жизнь войдет в привычную колею — по крайней мере, все будет как до встречи с Лео. А если я не смогу успокоиться до переезда, то уж точно успокоюсь после него, в совершенно новой для меня обстановке, в Атланте, далеко от Лео.

Но проходят дни, близится время отъезда, а я никак не могу понять, что было правильно в жизни до той встречи, было ли что-то, к чему нужно возвращаться. Любили ли мы с Энди друг друга, когда начали встречаться? Сохранили ли любовь к моменту нашей помолвки? Существует ли она до сих пор? И вообще — забыла ли я Лео? Когда-то я была уверена, что да. Но если одна встреча, одно прикосновение всколыхнуло столько чувств, переставала ли я любить его? По крайней мере, переставала ли я любить его так, как должна любить мужчину, с которым мы теперь вместе? Если нет, то ни время, ни смена места не решат эту проблему. И даже если я сделаю все, чтобы забыть Лео, как ответить на вопрос о моих чувствах к Энди?

Огорчаясь из-за всего этого, я понимаю, что мое эмоциональное расстройство не так уж необычно. Я часто жила на грани срыва, особенно после смерти мамы. Разумеется, тут и сравнивать нечего: никакой трагедии в моем переезде из Нью-Йорка нет, как, впрочем, нет ее и в том, что я напоследок не поговорила с Лео. Но меня тревожит неопределенность — чувства, которые я не могу назвать, но которые определенно владеют мной.

Как-то поздно вечером, когда Энди уходит в бар с друзьями, я решаю позвонить сестре в надежде, что она поможет найти выход из лабиринта, в котором я оказалась, что она произнесет нужные слова, которые помогут мне понять, что я чувствую, не преувеличивая при этом роли Лео в моей жизни и не оскорбляя память нашей мамы.

Сюзанна снимает трубку в хорошем расположении духа. Винс, как и собирался, проводит вечер с друзьями. Мы перекидываемся парой фраз, сестра привычно ворчит на непутевого бойфренда и по поводу всего, что накопилось за неделю, разбавляя беседу забавными байками из жизни стюардессы. Взять, например, ненормальную старушенцию, летящую первым классом, которая опрокинула не один и даже не два, а целых три бокала «Кровавой Мэри» на сидевшео рядом пассажира, а потом начала скандалить, когда ей отказались принести четвертый бокал.

— Да что ты, неужели и впрямь скандалила? — спрашиваю я, живо заинтересовавшись драмой на борту самолета.

— Да, представляешь, назвала меня стервой. Во дала!

Смеюсь в трубку и спрашиваю, что было дальше, прекрасно зная, что сестра не спустит такого никому.

— Да попросила наших из отдела безопасности встретить эту пьяную бабку на выходе.

И мы обе покатываемся со смеху.

— А она права, ты и впрямь стерва, — говорю я.

— Знаю, профессия обязывает.

Мы снова смеемся, а минуту спустя Сюзанна, как всегда, не в бровь, а в глаз, спрашивает, не встречалась ли я случайно с Лео.

Стоит ли говорить сестре о том, что произошло между нами в самолете? Нет, пожалуй, я не готова поделиться своим секретом, и отвечаю, что ничего о Лео не слышала. Многозначительным вздохом провоцирую продолжение разговора.

— Так уж и не слышала? Что там у вас случилось?

Пару секунд взвешиваю ответ, а потом говорю, что скучаю по Лео с тех пор, как мы уехали из Лос-Анджелеса, и ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, мое состояние напоминает кошмар «той зимы» — так мы с сестрой называем время, когда умерла мама. И так же мы называем душевное состояние крайнего отчаяния, грусти и горя.

— Давай по порядку, Эл, — прерывает меня Сюзанна. — Ты что, хочешь сказать, что несостоявшийся разговор для тебя сродни смерти мамы?

Быстро и резко отрицаю это предположение и говорю:

— Может, это все из-за предстоящего расставания с городом… все так резко меняется…

— Так что же? Отъезд из Нью-Йорка для тебя вроде смерти?

— Нет, не совсем, — говорю я и понимаю, что не следовало делиться своими чувствами с кем бы то ни было, даже с родной сестрой.

Сюзанна настаивает на объяснениях. Раздумываю секунду, а потом говорю, что мне кажется, будто определенный жизненный этап завершен и я готовлюсь к чему-то новому, но к чему — не знаю.

— И от этой неопределенности страшно. Как с мамой, помнишь? Мы за несколько недель знали, что ее скоро не станет. Ее смерть не стала для нас неожиданностью. И в то же время… мы не были к ней готовы. Ведь так?

Сюзанна тихо соглашается, и в этот момент я понимаю, что мы обе с болью вспоминаем тот день, когда в класс пришел школьный психолог, забрал нас с уроков, а потом мы с ним ждали во дворе, под медленно падающим снегом, поки приедет отец, чтобы отвезти попрощаться с мамой.

— Нам, — говорю я, стараясь держать себя в руках, чтобы не расплакаться и не вызвать в памяти другие детали того ужасного дня, — ужасно хотелось, чтобы учебный год поскорее закончился, чтобы можно было заняться чем-то новым, убежать куда-нибудь, где ничто не напоминало бы о маме…

— Понимаю, — произносит Сюзанна. — Думаю, летний лагерь и стал тогда для тебя таким местом.

— Да, — отвечаю я и думаю, что выбор университета подальше от Питсбурга как раз и был обусловлен тем, что мама никогда не бывала в тех краях и не говорила о них. Люди, с которыми мне суждено было там познакомиться, не знали, что у меня больше нет мамы. Покашливаю и продолжаю: — Но в то же время, как бы я ни хотела убежать из дома, где все напоминало о маме, от отца и его постоянных слез, даже от тебя, сестричка, я ужасно боялась, что если убегу, или переверну лист календаря, или буду вести себя не так, как мы привыкли вести себя с мамой, то мы еще быстрее потеряем ее. Что так мы скорее сотрем ее… из нашей памяти.

— Как же я тебя понимаю, — говорит Сюзанна. — Как понимаю… Но, Элли…

— Что? — тихо спрашиваю я, подозревая, что сестра сейчас задаст мне вопрос, на который я не смогу ответить. Разумеется, так оно и выходит. Сюзанна спрашивает:

— Элли, ответь, почему ты не хочешь забыть Лео?

Долго думаю, что сказать, — тишина начинает звенеть в телефонных проводах. Но чем старательнее пытаюсь найти объяснение, тем больше понимаю, что разумного ответа на этот вопрос у меня нет. Вернее, у меня вообще нет никакого ответа.

Глава 20

Наступило первое воскресенье июня и наше последнее восересенье в Нью-Йорке. Утром пришли трое коренастых грузчиков, и мы все вместе девять часов как сумасшедшие паковали вещи. Квартира пуста, если не считать чемоданов у входной двери, кусочков скотча, прилипших к кухонному столу, и бесчисленных клубков пыли на деревянном полу. Мы с Энди, потные и уставшие, стоим в центре бывшей гостиной, где приглушенно шумит кондиционер, разгоняющий жару.

— Кажется, нам пора, — говорит Энди, и его голос отражается от белых стен, которые мы так и не собрались перекрасить в более интересный цвет. Он промокает лицо рукавом старой футболки с пятном, одной из тех тридцати, что предназначены «для переезда или ремонта». Я иногда поддразниваю Энди — мол, его вещей достаточно, чтобы переезжать каждый день в течение целого месяца.

— Да, действительно пора, — киваю я, переключившись на мысли о предстоящих делах: мы поедем на такси до отеля, там примем душ и переоденемся, а потом отправимся на прощальную вечеринку, которую устроили для нас два университетских друга Энди. В конце концов, было решено пригласить всех наших нью-йоркских друзей. Даже Марго и Уэбб ради такого события собрались прилететь из Атланты, чтобы наутро вернуться туда с нами и официально приветстствовать нас уже от лица другого города. Я беру Энди за руку и с наигранным оживлением восклицаю:

— В дорогу!

Энди некоторое время молчит, а потом замечает:

— Знаешь, нужно как-то отметить этот момент.

— Как, например? — спрашиваю я.

— Ну, не знаю… Может, сфотографируемся?

Я отрицательно качаю головой, думая, что Энди уже пора было понять, что хоть я и фотограф, но терпеть не могу снимать «знаменательные моменты» наподобие праздников и вечеринок. Намного больше мне нравится фотографировать людей в обычной обстановке, и это часто вызывает недоумение, а иногда и разочарование у родных и друзей.

— Нет. — Я перевожу взгляд на голубя за окном, который неуклюже приземляется на зацементированную площадку напротив.

Какое-то время мы оба молчим, а потом Энди берет меня за руку и спрашивает:

— Ты что?

— Все хорошо, — отвечаю я и с облегчением понимаю, что это правда. — Мне просто немножко грустно.

Он кивает — совершенно естественно грустить, когда с чем-то прощаешься, даже если впереди тебя ждет что-то необыкновенно интересное. А потом мы без всяких церемоний поворачиваемся и покидаем наше первое семейное гнездышко.