Татьяна Веденская - Апрельский кот

• Название: Апрельский кот
• Автор: Татьяна Веденская
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-93238-2

В жизни Фаи Ромашиной «все очень плохо», если верить ее словам. А постоянные споры с сестрой, конфликт с коллегой, одинокие вечера перед телевизором и бессонница – лишнее тому подтверждение. Фая вынуждена обратиться к психологу. Им оказывается очаровательный Игорь Апрель, который готов не только решить все проблемы девушки, но и подставить мужское плечо в трудный момент. Только вот почему-то Фая не спешит открывать перед ним свою душу… и сердце.

---

– Прости меня, Катя, – сказал он так искренне, что на том конце телефона в Воронеже женщина принялась громко рыдать. После этого мучительного разрубания гордиева узла Лизавета долго ходила задумчивая, а затем сказала, что поняла, в чем ее жизненное призвание. Она решила стать психологом, чтобы помогать людям. Я снова бегала и кричала, что это полный бред – бросать почти уже законченный экономический факультет, чтобы заняться тем, что и наукой-то в серьезных кругах не считают. Лиза отвечала, что ненавидит цифры и любит людей. И нельзя же так комплексно портить себе жизнь! Я прекрасно понимала, что речь идет о чувстве вины перед Катериной и что два года изучения психологии, работа за копейки, бесконечные семинары, супервизия, совместные благотворительные проекты и, наконец, долгие часы в бюджетном психологическом центре – все это ради того, чтобы оправдаться перед женой Сережи и загладить ее слезы.

Господи, да разве нельзя было просто снять трубку и позвонить? И сказать: «Мне так жаль…» И жить дальше! Нет, это не про мою Лизу. Она еще долгое время пилила себя и меня заодно, в то время как Сережа, поговорив с женой, выкинул все эти затруднения из головы и больше не заморачивался ничем ни единой лишней секунды.

Не стал он заморачиваться, впрочем, и даже разводом. Для этого бы пришлось собирать всякие бумажки, в Воронеж переться. Сережа хотел поехать в Адыгею, копил деньги на отпуск. Потом, на следующий год, он загорелся идеей присоединиться к экспедиции, вести какие-то раскопки в пригородах Великого Новгорода, и тоже Воронеж оказался не по пути. Не то шоссе, видите ли.

В общем, после эпохального объяснения все как-то затихло и жениться никто ни на ком не стал. Потом Лизавете, как матери-одиночке, назначили хорошее пособие, которое бы сняли, будь она официально замужем, а Сережа – официальным отцом Вовке. Поскольку начинающим психологам платили копейки, а доходы Сергея как-то стабильно утекали в самых непредсказуемых направлениях и рассчитывать на них всерьез не приходилось, все так и оставили. Год мы возмущались, особенно наша с Лизой мама, для которой само понятие «матери-одиночки» было оскорбительно. На второй год все привыкли и зажили «долго и счастливо». Так прошло почти четыре года – долго и счастливо, в основном без Сережи.

До вчерашнего дня. Восьмое марта, блин! И кто его только придумал?

Я перебежала дорогу и перед тем, как зайти в садик за Вовкой, решила посетить аптеку на углу. Нужно и в самом деле что-то делать с моей бессонницей. Не зря этот Малдер выписал мне рецепт. Неужели у меня на лице написано, что я ворочаюсь и пялюсь в телевизор в безнадежных попытках уснуть, а иногда просыпаюсь по ночам и потом еще долго не могу снова отключиться? Это очень забавное чувство, когда ты открываешь глаза посреди ночи, просто так, без каких-либо видимых причин, смотришь на часы, а там обычно три часа сорок минут. Черт знает почему – именно это время. Лежишь, слушаешь тишину и думаешь о том, как же ты устала, черт возьми. А вдруг снова засыпаешь, чтобы уже в шесть часов утра встать снова, но по будильнику. Наверное, этот Малдер – хороший специалист, раз выписал мне это нечитаемое название.

– Доксиламина сукцинат? – пробормотала аптекарша, глядя на измятый и чуть надорванный рецепт, который пострадал в мясорубке, в которую попал внутри моего рюкзака. – Раньше пили?

– Нет, – покачала головой я.

– Аллергии на препараты нет?

– Как же я могу знать это, если я никогда раньше его не пила? – удивилась я.

Аптекарша подняла на меня усталый взгляд и попыталась осмыслить мои слова.

– На другие препараты аллергия есть?

– На те, что я принимала, не было, – продолжала я, не в силах противиться голосу логики. – Однако принимала их чрезвычайно мало.

– Бессонницей давно страдаете? – вопрошала аптекарша.

– Страдаю недавно, но по шкале от одного до десяти я уже настрадала на восьмерку, – заявила я, в очередной раз поставив женщину в тупик. Мне стало интересно, с чего это она решила допросить меня с такой тщательностью, и ответ нашелся быстро. Солнцезащитные очки-то все еще были на моем носу, а это означало, что аптекарша, как и многие другие сегодня, быстро сделала очевидный, хотя и неверный вывод. Она решила, что я наркоманка. Алкоголиком она не сочла меня только потому, что покупала я не водку, а таблетки. Логика, а? Может, водка у меня в рюкзаке уже давно греется? В любом случае ничего хорошего аптекарша обо мне не подумала и мучилась, придумывая предлог, под которым мне можно было не продавать таблетки. Алкоголичка или наркоманка, однозначно. Кто ж еще получает кулаком в глаз?

Кто-кто, я!

История моего получения в глаз – леденящая кровь – была, конечно же, о любви. Такой любви, которую не объяснишь логическими доводами. Может быть, только психология и способна объяснить то, что случилось со мной вчера. Любви, ради которой идешь за рамки вообразимого. Итак, Лизавета, моя дорогая младшая сестра. Позавчера она позвонила и нежным голосом пригласила меня в гости, отпраздновать Международный женский день.

– Отличная идея! – сказала я. – Отпразднуем его втроем, в чисто женской компании. Я только маму предупрежу. А, постой, Вовка же будет. Тогда нельзя считать нашу компанию чисто женской. Ничего, мы его не станем считать. В три с половиной года он еще не голосует, верно?

– А у тебя хорошее настроение, – рассмеялась Лизавета, и тут я почувствовала, что есть что-то еще за ее словами, она явно чего-то не договаривала.

– Признавайся, – потребовала я. – Сережа опять объявился?

– Фая, нам нужно серьезно поговорить, – ответила Лизавета после долгой паузы.

– Объявился? – нахмурилась я. В последнее время Сергей уезжал чаще, а появлялся реже, и все мы уже стали считать его пропавшим без вести, в любой момент ожидая звонка, аналогичного тому, что случился в свое время в адрес жены Сережи из Воронежа. Даже Лизавета вроде успокоилась. Надежды, надежды. Ведь мог же он снова кого-то полюбить, да так, чтобы пришлось звонить и признаваться в этом бывшим женам – гражданским и официальным.

– Приезжай на ужин. Только без мамы, – попросила сестра, и это мне понравилось еще меньше. Слишком серьезным был ее голос. И потом, почему без мамы? Ответ нашелся сам собой.

Когда я вошла в Лизину кухню, там был накрыт большой стол, уставленный всеми вкусностями, которые любила именно я. Черничные пироги, рыбный салат, домашняя панна-котта. Лизавета всегда гениально готовила, даже лучше, чем мама. Отец, когда еще был жив, говорил, что с помощью Лизиных блинов можно сделать карьеру вплоть до жены генералиссимуса.

«Генералиссимус» же сидел у окна и, увидев меня, воссиял улыбкой телезвезды, вскочил, бросился мне навстречу и принялся жать руки. Он бы даже и поцеловал их, если бы я не задергалась, как получившая удар током. Позитив, да еще в таком количестве, вызывал у меня головные боли и непроизвольный тик левого глаза.

– С праздником! – воскликнул Сережа, одетый в приличный свитер с оленями, дорогие джинсы и новенькие тапочки, купленные явно специально для него.

– Ты ограбил банк? – поинтересовалась я на всякий случай, а Сережа расхохотался. Лизавета достала из холодильника бутылку красного вина и протянула ее Сергею. Тут уж чуть я не расхохоталась. Сколько бутылок было выпито тут, на Лизаветиной кухне (прошу по-прежнему не считать меня алкоголиком), выпито нами двумя без каких-либо мужчин, и ни разу сестре не потребовалась помощь мужчины в открывании оных. Она и сама прекрасно умела пользоваться штопором, а при необходимости могла вскрыть бутылку вина простым ножом. Были, знаете ли, случаи…

– А ты, как всегда, на позитиве, – заметил Сережа, расковыривая бумажку вокруг горлышка бутылки. Я удержалась от того, чтобы не отобрать у него ее. Кто ж так делает? Ведь там есть специальный пластиковый язычок: потяни – и все само откроется.

– Позитивизм – навязанный западом стереотип поведения, предлагающий испытывать ни на чем не основанные надежды, – буркнула я, впрочем, без особой злобы.

– Позитивизм – это способ жить, находя маленькие радости во всем, что тебя окружает, – возразила Лизавета.

– А также строить неверные предположения о том, что все будет хорошо и что все, что ни делается, к лучшему, – добавила я.

– Ты не согласна с этим? Но ведь все это знают, это же общеизвестный научный факт! – пожал плечами Сережа, разливая вино по бокалам.

– Научный факт? – фыркнула я, не сдержавшись. Наступил, ничего не скажешь, на самую больную мозоль. А ведь я обещала Лизе не спорить о таких вещах – во имя мира во всем мире и в нашем доме в частности.

– Конечно, – кивнул Сережа.

– И из какой, позволь спросить, науки?

– Фая, хватит. Не надо, – нахмурилась Лиза. – Не начинай, пожалуйста.

– Я ничего и не начинала. Все оперируют чистыми штампами, не вдумываясь в их значение. Все будет хорошо? Что именно имеется в виду? Как определить критерии оценки будущего?