Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

• Название: Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
• Автор: Роберт Бартлетт
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8243-0852-5

Роберт Бартлетт — профессор-медиевист в Университете Сент-Эндрю. До 1992 года был профессором истории средних веков Чикагского университета, а ранее преподавал в Эдинбургском университете. Он получал образование в университетах Кембриджа, Оксфорда и Принстона, занимался исследовательской работой в Мичиганском университете, научных центрах Принстонского университета — Институте углубленных исследований и Центре Шелби Каллом Дэвис, а также в Геттингенском университете. Среди более ранних публикаций — труды Gerald of Wales, 1146-1223: Trial by Fire and Water: The Medieval Judicial Ordeal; Medieval Frontier Societies (в качестве соредактора).

Профессор Бартлетт женат, имеет двух детей.

Книга «Становление Европы» в 1993 году удостоена Вульфсоновской премии по истории.

---

Можно сравнить этот документ с тем, который был издан епископом Вроцлавским Фомой в середине XIII века. Епископ пожаловал своему рыцарю Годиславу, «учитывая его заслуги», деревню Прошов (Прошау), с тем чтобы «он заселил ее в соответствии с германским законом так же, как заселены соседние деревни, принадлежавшие ранее ордену крестоносцев»{362}. Деревня приблизительно состояла из пятидесяти мансов, из которых Годиславу доставалось десять. В свою очередь, он уступал четыре из этих десяти мансов епископскому проктору. Годислав также получал право на строительство мельницы и трактира в Прошове и третью часть доходов от судопроизводства на правах скультета (scultetus или Schulze), то есть местного магистрата. Поселенцам, чтобы встать на ноги, на восемь лет давалось освобождение от десятины, после чего вменялось платить одну восьмую марки серебра с каждого манса в качестве ренты и десятину с урожая.

В этих двух документах, испанском и польском, прослеживаются несколько существенных схожих моментов: земля передавалась в собственность с целью ее «заселения»; предполагалась посредническая и предпринимательская роль держателя лена; будущим поселенцам выделялись одинаковые наделы; держателю лена заведомо давалось определенное количество таких участков земли; к новым поселенцам применялись законодательные модели, уже действующие в соседних поселениях. Наличие таких сходных моментов говорит о том, что в обоих случаях освоение новых территорий было целенаправленным и регулируемым процессом. Главными организационными принципами являлись делегирование прав и единообразие. Причины такого принципиального сходства организационных форм в двух совершенно различных регионах освоения заключались в том, что и на Пиренеях, и в Восточной Европе, по сути дела, точно так же, как в Ирландии или Палестине, землевладельцы и колонисты с общей культурной традицией, «франкской», или «посткаролингской», оказывались перед лицом одних и тех же проблем. Они имели общие социальные традиции, выражавшиеся в представлениях об обмере земли, власти и свободе, типах сельской общины, о документальном подтверждении дарения, и испытывали одинаковую потребность в трудовых ресурсах. Для начала рассмотрим эту дилемму, после чего перейдем к механизмам ее решения.

На протяжении почти всего Средневековья в большинстве областей Европы землевладельцы, как правило, имели землю, но испытывали недостаток в рабочей силе. Обратная картина наблюдалась реже. В относительно малонаселенной Европе, с обилием лесов, кустарниковых зарослей и болот, рабочая сила была в дефиците. Методы решения этой проблемы были различными. Некоторые землевладельцы накладывали ограничения на перемещение рабочей силы правовыми мерами: крестьяне-держатели были «привязаны к земле», браки могли заключаться только внутри поместья, сыновьям держателей запрещалось принимать церковный сан. Это были ограничения минималистского толка, поскольку хотя они и были призваны обеспечить стабильность имевшейся у господина рабочей силы, но по сути дела вели к замораживанию существующей модели распределения трудовых ресурсов. Эта политика закрепления на господской земле была лишена динамики. Постоянным искушением оставались соседские сервы, и землевладельцы нередко договаривались о передаче друг другу крестьян в обход закона, однако в общем и целом феодальное общество не имело ни механизмов, ни стимулирования для движения рабочей силы.

В то же время действительность существенно отличалась от теории, отчасти из-за того, что между господами существовала конкуренция в борьбе за сервов, отчасти — потому что в средневековом обществе были и иные, более динамичные способы завладения рабочей силой, например, набеги для захвата рабов или насильственное перемещение населения. Например, когда Бржетислав I Чешский в 1038 году вторгся в Польшу и подошел к крепостным сооружениям Гича, жители не сумели оказать сопротивления и в конце концов было принято решение об их переселении, со всем скарбом и домашним скотом, в Богемию. Бржетислав выделил им участок леса, который надлежало расчистить, и позволил им жить под началом своего старосты и по своим обычаям. Двумя поколениями позже они еще отличались от чешского населения и продолжали именоваться гедчанами, то есть людьми из Гича{363}. А спустя несколько десятилетий в другой части Европы предводитель нормандцев в Южной Италии Робер Гвискар восстанавливал и основывал поселения в Калабрии путем поселения там бывших жителей захваченных им сицилийских городов{364}. В 1165 году валлийский князь Дафид аб Овэйн Гуинет «опустошил Тегейнгл и угнал жителей и скот в Дифрин Клуид»{365}. Во всех этих случаях захват населенного пункта имел значение лишь постольку, поскольку позволял захватить его жителей. Добычей были мужчины, женщины, скот и пожитки, а не просто территория. Насильственное переселение людей было одним из способов влить свежую кровь в феодальное общество.

Однако уже в XI веке, во времена, когда закрепощение и захват в плен несомненно являлись самыми непосредственными способами наращивания трудовых ресурсов, появился и еще один, новый метод набора поселенцев для освоения земель. Интересный промежуточный вариант имел место на нормандской Сицилии. В 1090 году брат Гвискара граф Роджер пошел на освобождение захваченных христианами пленников с Мальты:

«Он созвал всех пленных, и освободил из плена, и увел с собой, и дал им волю. Тем, кто пожелал остаться с ним на Сицилии, он предложил построить деревню за его счет и обеспечил их всем необходимым для существования. Деревню назвали Вранка (Franca), то есть свободная деревня, поскольку она навсегда получала свободу от любых податей и трудовых повинностей. Тем, кто пожелал вернуться к родным полям и семьям, он выдал вольную и разрешил идти куда хотят»{366}.

Эпизод с освобождением пленников с Мальты имел место после набега на остров графа Роджера. Он не просто насильно переселил их в новую местность, как делал еще за несколько десятилетий до него его брат, а предложил на выбор вернуться домой либо поселиться в новой деревне, которую он решил основать как «вольную деревню» (franca, libera) — то есть «свободную от сервильных повинностей». Вместо принудительного перераспределения рабочих рук мы видим тут попытку привлечь работников созданием благоприятных и привлекательных экономических и юридических условий.

Широкомасштабное перемещение людских масс, заселение и освоение новых территорий, имевшее место в Высокое Средневековье, как раз и основывалось на этом принципе набора рабочей силы, а не на закрепощении или захвате в плен. Вольные поселения, создававшиеся специально с целью привлечения новых поселенцев, встречались повсеместно, в первую очередь в тех областях Европы, которые, наподобие Пиренейского полуострова и земель полабских славян, были в тот период открыты для широкомасштабной иммиграции. Суть взаимного компромисса очень просто сформулирована в германском кодексе законов XIII века под названием «Саксонское Зерцало» (Sachsenspiegel): «Когда крестьяне основывают новую деревню путем расчистки леса, барин может дать им наследное право держания, даже если от рождения они таковым не обладали»{367}. То есть крестьяне изменяют свой статус и становятся наследственными держателями. Господин жалует им этот новый и более благоприятный статус в обмен на обработку земли и освоение территории. Феодал получает доход, а крестьяне — средства к существованию и статус. (Момент подобного взаимовыгодного обмена показан на ил. 6.)

Продуманная хозяйственная деятельность господина играла исключительно важную роль для освоения новой территории. Например, документы, из которых мы черпаем информацию о неуклонном расширении пахотных земель и появлении колоний земледельцев к востоку от Эльбы, приводят, пусть и в форме риторических стереотипов, те мотивы, которыми руководствовались феодалы в этой политике. Ключевыми словами в текстах этих источников являются: «полезность» или «выгодность» (utilitas), «улучшение» (те-lioratio), «реформирование» (reformatio). Эта лексика связана с активным преобразованием, и ее звучание еще более усиливается пафосом упорства и заинтересованности. Господин, как правило, «желает» этого улучшения; он «учитывает» то «состояние» или «положение», в коем находится его церковь или владение. Когда в 1266 году герцог Польский Болеслав основал в своих владениях новое поселение, он сделал это «из стремления к усовершенствованию и реформированию нашей земли надлежащим образом»{368}. В целом эта риторика производит впечатление осторожной, но исполненной энтузиазма политики экономического развития.

Землевладельцы Высокого Средневековья, как церковные, так и светские, отлично сознавали важность извлекаемых со своих владений доходов. За период между 1050 и 1300 годами появились новые формы бухгалтерского учета как в сеньориальных, так и княжеских владениях. Появились такие понятия, как бюджет и финансовое обследование. Одним из самых ранних и поразительных обследований такого рода является Книга Страшного суда одной из целей которой было установить, «можно ли получить с этой земли больше, чем получают сейчас»{369}. К концу XII века английские короли проводили ежегодные «аудиторские проверки» — ревизии, результаты которых хранились в центральных архивах. Не отставали правители Франции и Арагона. От XII–XIII веков до нас дошли материалы обследований феодальных поместий и их «бухгалтерские книги», а в конце этого периода существенно возрастает поток специальной литературы по вопросам управления имением. Эти документы отражают тот же менталитет, который в более житейской форме нашел отображение в австрийской поэме XIII века, где описывается дискуссия между сельскими рыцарями по вопросу достижения более высоких надоев молока{370}. Вполне возможно, что денежный доход в сознании светских и церковных феодалов всегда был не столько целью, сколько одним из средств достижения успеха, славы или спасения, но именно в этот период они все более пристальное внимание обращают на эти средства. «Мы жаловали поселенцам для освоения и возделывания болотистый участок, разумея, что лучше и выгоднее поселить там колонистов и получать плоды их трудов, нежели оставить эту землю невозделанной и практически бесполезной», — объявляет один землевладелец XII века{371}. Те же самые господа, что проницательным взором всматривались в лесные угодья, пустоши и холмы в поисках удачного места для строительства себе нового замка (о чем шла речь в Главе 3), обращали внимание на болота и леса, служившие прежде лишь источником рыбы, дров и дичи, и мысленно представляли на их месте колосящиеся поля, полные крестьян, от которых поступает рента.