Владимир Ерохин - Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке

• Название: Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке
• Автор: Владимир Ерохин
• Издательство: Центр гуманитарных инициатив
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-98712-643-1

В монографии представлено современное понимание истории Реформации и религиозно-политической борьбы в Англии XVI — первые десятилетия XVII века. Данный период в британской истории был временем разрыва церковно-административных связей с римско-католической церковью, началом формирования национальной церкви и пуританизма, комплекс этих факторов оказал большое влияние на развитие духовной культуры во всем англоязычном мире. Под непосредственным воздействием Реформации приобрела свою идентичность британская политическая система, государственность во главе с монархом, сосредоточившим светские и церковные властные функции, а также активизировался Парламент как законодательное учреждение. В Англии сохранилось католическое сообщество, ограниченное в правах, но не потерявшее свою вероисповедную идентичность, что стало одной из основ толерантности и культурного разнообразия. Период XVI — первой половины XVII в. во многих отношениях ознаменовал начало становления политической системы и складывания социо-культурной самобытности современной Великобритании.

Книга будет интересна всем тем, кого занимают вопросы религиозно-политической истории Англии XVI — первой половины XVII в., а также становления британской конфессиональной и культурной идентичности в целом.

---

К. Хилл выводил происхождение пуританского волюнтаризма из, по его словам, «подрывных доктрин Лютера о священстве всех верующих и об оправдании одной лишь верой, что было способно привести к индивидуалистической анархии»{1993}. Но в кальвинизме, как отмечает П. Коллинсон, акценты ставились, в отличие от лютеранства, на полном подчинении ума и воли человека Божественной истине и ограничивающему человека Божественному провидению. В кальвинизме осуждалось «поклонение Богу по своему усмотрению». Кальвинистская доктрина проповедовала церковную и социальную дисциплину, которая поддерживала интеллектуальную и моральную сдержанность. Коллинсон обращает внимание, прежде всего, на дисциплинирующее влияние кальвинистской практики и ссылается в толковании этих черт мировоззрения пуритан на содержание опубликованных исследователями дневников{1994}. Пуританский «ковенант благодати» не поощрял чрезмерный и непредсказуемый волюнтаризм, но можно говорить о том, что пуританское богословие подчеркивало необходимость добровольного согласия человека с этим «ковенантом благодати». «Ковенант благодати», но мнению Коллинсона, всё же порождал своего рода волюнтаризм второго порядка, но этот волюнтаризм не был эклектичным, принимал предсказуемые и последовательные формы, которые выражали не индивидуализм и анархию, а формировали корпоративный дух общины избранных. П. Коллинсон отстаивает мнение, что сектантство не было логически необходимым продуктом развития кальвинизма, хотя пуритане имели обыкновение собираться в частных домах для занятий и чтения Писания, духовной литературы, и это могло способствовать созданию конгрегационалистских общин. Пуритане составляли сообщество, которое ментально и эмоционально было отделено своим радикальным отчуждением от остального обычного общества. У таких пуританских сообществ существовало представление о собственной исключительности. Но такие группы пуритан, подчеркивает П. Коллинсон, отличали себя от сепаратистов, не хотели отделяться от установленной церкви, в крайнем случае, предпочитая лучше эмигрировать в Америку, чем разрывать отношения с официальной церковью. Ощущение избранности и исключительности, характерное для таких пуританских сообществ, не приводило к разрыву отношений с остальными прихожанами в такой степени, как это было у сепаратистов. Под влиянием пуританского мировоззрения, признает П. Коллинсон, в последующее время появились на свет рантеры, сикеры и квакеры, но развертыванию этих волюнтаристских группировок в истории английской Реформации особенно благоприятствовали необычные революционные обстоятельства 1640–1660 гг. Такое развитие событий и тот оборот, который религиозная история Англии приняла в период гражданской войны, Коллинсон не считает предзаданным и внутренне присущим кальвинизму{1995}.

Ряд исследователей согласны в том, что Яков I в течение большей части своего правления удерживал пуритан в церкви{1996}. При Якове I пуритане поддерживали различные импровизированные формы религиозности, появлявшиеся по инициативе священников и наиболее активных светских лиц — «пророчества», посты, лекции, общие собрания для коллективных молитв. Епископы в начале XVII в. тоже не оказывали давления на пуритан и считали, что завоевать пуритан на сторону церкви можно тем, чтобы превзойти их в набожности{1997}.

Яков I, как полагает П. Лейк, всё же отказался пойти на сближение с умеренным пуританизмом, поскольку опасался, что это может ослабить степень его личного контроля над формой церковной организации и преобладающими в церкви богословскими идеями, затруднит его отношения со своими подданными из числа католиков, будет влиять на внешнюю политику Англии{1998}.

По мнению ряда исследователей, пуританский евангелизм не проповедовал идею социального конфликта. При изучении пуританской религиозности в Кенте и Суссексе П. Коллинсону, Н. Тайэку и Дж. Горингу не удалось выявить явных социальных различий между пуританами и теми, кто отказывался разделять их идеи{1999}. Даже в пресловуто пуританских населенных пунктах Бэнбери и Крэнбрук в средних и высших классах местного общества не' было однообразия в религиозных верованиях. Религия и мораль в предреволюционной Англии, утверждает Коллинсон, были «делом вкуса и выбора, а не социального статуса». При этом наиболее радикальные из пуритан мечтали, чтобы к представителям всех классов применялись единые мерки на основе норм суровой и установленной законом религиозно-моральной дисциплины. Но в дореволюционной Англии ситуация никогда не была такой — соблюдение норм религии и морали было, в сущности, добровольным. Такое состояние способствовало различиям в религиозных взглядах, скорее, внутри социальных классов, а не между ними. Более набожными были женщины, пожилые люди, то есть в религиозности заметными были половозрастные различия. Коллинсон заключает, что простое отождествление пуритан раннестюартовской Англии и социальной элиты или даже более широко понимаемых верхов общества является непродуманным{2000}.

По мнению Дж. Эйлмера, на средний класс радикальный протестантизм, а впоследствии пуританизм, воздействовал гораздо сильнее, чем на верхи или низы общества. Если считать пуританизм не социальным движением и не комплексом идей, а особым темпераментом и мировоззрением, то, безусловно, он не был ограничен рамками какого-либо одного социального класса; тем не менее, пуританизм утвердился в определённых слоях общества и в определённых частях страны прочнее, чем в других{2001}.

П. Коллинсон полемизирует с М. Кертисом и возражает выводам его статьи «Отчуждённые интеллектуалы раннестюартовской Англии»{2002}, в которой утверждается, что пуритански настроенные духовные лица в начале XVII в., не имея возможности получить должность в церкви Англии, превратились в оппозиционную церкви силу. Коллинсон полагает, что перспективы карьеры для образованного духовенства в это время всё же существовали, следуя в.своих выводах за статьей Я. Грина «Карьерные перспективы и конформизм духовных лиц в раннестюартовской церкви». После окончания университетов среди пуритански настроенных священников была распространена практика организации кружков дальнейшей самостоятельной подготовки, которые формировали привычку заниматься богословием и повышали профессиональный уровень священников, способствовали публикации трудов друг друга{2003}. Лекции в комбинации, распространившиеся в начале XVII в., при которых создававшиеся для этих целей группы священников организовывали по очереди проповеди тех, кто входил в эти группы, а потом коллективно обсуждали проповедь, П. Коллинсон не считает симптомом отчуждения от установленной церкви: напротив, такие лекции отвечали потребностям и даже духовным нуждам влиятельных сил в провинциальных городах. При этом проповеди в рыночных городах, как удалось установить, даже увеличивали количество пришедших на рынок покупателей, которые слушали публично выступавших проповедников. В разных городах страны власти, насколько были возможности, находили способы содержать на городские средства и специальные сборы в приходах таких священников, которые могли произносить проповеди, хотя это не всегда обозначалось понятием «лекторство»{2004}.

П. Коллинсон утверждает, что пуританизм сам по себе не был подрывным в своем отношении к установленной церкви и короне, его таким представляли Лод и последующие роялисты. П. Лейк отмечает, что в начале XVII в. многие просто не считали пуританизм чем-то враждебным англиканству, рассматривая его как проявление евангелического рвения, нонконформистской наклонностью, которая могла существовать в гибкой структуре церкви Англии{2005}.

В то же время, по мнению Коллинсона, следует признать, что «существовавший в первые десятилетия XVII в. энергичный альянс пуританского магистрата и священства был индексом нестабильности в обществе». Об этом свидетельствует то, какую важную роль играло в это время понятие «враг» во всей аргументации и деятельности современников, а этот «враг» отождествлялся с папой, иезуитами, ведьмами, или же со сбродом, чернью в обществе, и в их адрес изливалась негодующая религиозная ненависть. С. Кларк обнаруживает в английском обществе «коллективную паранойю, предрасположенность видеть происходящее в понятиях бинарной оппозиции, формы аргументов и выражения, основывавшиеся на антитезисах, одержимость крайними полюсами в религиозной и моральной сфере». Всё это, тем не менее, не формы психоза, а характерные черты ментальности этой эпохи{2006}.

В начале XVII в. у английских протестантов, как пишет П. Коллинсон, развилось стремление видеть во всём, происходящем в обществе, борьбу добра и зла, и задаётся вопросом, объясняется ли это какими-то глубокими эмоциональными потребностями личности этого времени, или же это было следствием существовавшей системы образования и риторических элементов в ней. Пуритане встали на сторону парламента в гражданской войне не потому, что хотели изменить политическую конституцию страны — они хотели защитить истинную религию, и гражданская война была в этом смысле религиозной. Именно накал религиозного чувства сильно способствовал тому, что парламент смог начать войну, потому что сугубо политические проблемы всё же могли обсуждаться и решаться в форме дискуссий. Религиозная же оппозиция отличалась от других форм оппозиции гораздо большей страстью и крайностями в риторике{2007}.