Евгения Михайлова - Разрушительная красота (сборник)

• Название: Разрушительная красота (сборник)
• Автор: Евгения Михайлова
• Жанр: Детектив
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-92597-1

Чужая беда всегда рядом, и, если не обратить на нее внимание, завтра она может стать твоей…

Оля мечтала выиграть конкурс красоты, но не предполагала, какую цену предстоит заплатить за эту победу…

Катя была актрисой и, конечно, грезила о славе. И вот наконец ее талант заметили, но та роль, что ей предстоит сыграть, не просто сложна, она смертельно опасна…

Частный детектив Сергей Кольцов мечтал о долгожданном выходном, но, услышав, как за закрытой дверью плачет девушка, не смог пройти мимо…

Зачастую человек сосредоточен исключительно на себе и не замечает, что творится по соседству. Не слышит детского плача, не замечает рыданий одинокого старика, игнорирует чужую боль — ему нет дела до чужих проблем. Но человек остается человеком, только когда он способен прийти на помощь ближнему. Рассказы Евгении Михайловой доказывают, что в этом мире существуют сострадание, взаимовыручка, дружба и любовь.

---

— А я привезла домашнюю вишневую наливку. Мама делает. Ничего?

— Что значит, ничего, Нина?! — заявил шутник Дима. — То, что доктор прописал! Думаю, пора эту наливочку и употребить. Иначе радость от встречи с природой какая-то не полная. А ведь нас ждет танец маленького лебедя, если нас не обманули, как всегда.

И все вопросительно уставились на Лену.

— Не обманули, — сказала она, ненавидевшая холод. — Прошу только показать шампанское и красную икру.

Фотограф Виктор охотно продемонстрировал всем. Шампанское было отличным. Банка с икрой большая. Он сказал, что привез из Приморья. Лена в его машине сняла джинсы, свитер и пошла к воде босиком по омерзительно холодному песку. Потом под ногами треснул тонкий ледок, пытавшийся укрыть воду, которой, конечно, не должна касаться нога нормального человека. Лена — не «морж» никогда, ни разу, ни за что. Но она шла все решительнее. Вода уже прикрыла ее бедра. Потом дошла до груди. Навстречу плыли обломки мрачных, как Таня, льдин. А что? Все тут такое ласковое, как ее жизнь теперь. Она поплыла, тело горело, как обваренное. Так, наверное, сначала чувствуют себя все те, кто замерзает. Обратный путь был уже ничего. Как будто так и надо. На берегу стояли все, а фотограф Витя суетился с большим полотенцем. Лена вышла и даже рассмеялась от такой предусмотрительности. Она, в отличие от него, забыла о себе позаботиться, даже сухое белье не взяла. В машине Виктора сняла купальник, натянула на голое тело джинсы и свитер, надела на красные ноги кеды. Побежала к костру. Села так близко, что пламя дышало ей прямо в лицо. Выпила из рук Виктора большой бокал шампанского, специально для нее, остальное люди допили просто из горла по очереди. Потом он ее кормил красной икрой из десертной ложки. Все делалось театрально и значительно. Люди хотели спектакль, они его получали. Все смотрели, все веселились, комментировали. Володя продолжал рассказывать что-то Диме, говорил обстоятельно своим красивым баритоном. А Лену только сейчас, в сухости и относительном тепле, догнала трясучка. Зуб на зуб не попадал.

— Понимаешь, Вовик, в чем твоя беда, — заключил Дима. — В твоей голове помещается столько всяких пустячков, что главное уплывает, как рыбка под льдину.

От этой фразы, которая у Димы, может, ничего и не значила, все как-то затихли. А может, и значила. Он был умный шутник.

— Не могу не согласиться, — улыбнулся Володя и обратился к Лене: — Лена, ты вся дрожишь. А у меня в машине теплый плед. Пошли?

И она пошла. Машины стояли довольно далеко от костра. Но тот, кто хотел, наверняка увидел, как он целовал ее посиневшие от холода губы. И те, которые ничего не видели, могли догадаться, что его нежные, влюбленные и потому безошибочно точные, властные руки нашли ее всю под пледом, свитером и джинсами. А лицо его было по-прежнему несчастным, трагическим.

— Что же ты творишь? Что же ты убегаешь от меня? Уплываешь. Я погибаю.

Так началось ее счастье, ее беды, кошмар, смысл и немыслимый плен, из которого она иногда в мыслях уплывала в голубую лагуну. Потому и дочь у нее — Марина, морская… Вот она зашевелилась. Надо вскакивать, кормить, одевать, гулять.

Им повезло. На школьный двор пришла степенная пара уток, совершенно непонятно, откуда. Ближайший парк и водоем довольно далеко. Но утки шагали враскачку и недовольно поглядывали на зевак за решеткой: «Дикари какие-то. Не видели, как муж и жена прогуливаются». Маринка тянула к ним ручки. А уж когда на ближайшем дереве запрыгали, закружились, заигрались маленькие белки, тоже вдруг откуда-то переселившиеся в их район, она засмеялась, запрокидывая назад головку с каштановыми кудрями. Смешливая. Как Лена когда-то.

Домой Лена шла очень медленно. Уже смеркалось. Она несла себя осторожно, как хрустальную, потому что на ней висело, щебетало, набиралось воздуха, сил и радости такое богатство… Больше у них нет никого.

…В тот май через несколько дней вновь вернулось тепло. Володя перехватил ее в коридоре после «летучки», задержал за руку, сказал:

— Я освобожусь через час. Мы уезжаем.

Было два часа дня. Они вышли из тусклого помещения сразу на сверкающую другую планету. Лена подняла голову и посмотрела на солнце, чтобы запомнить его. Она никогда не щурилась от солнечных лучей. Они сели в его машину, и он смахнул с ее колена родинку, как муху. Они ехали с чужими ключами в чужую квартиру. И Лена понимала, почему они ушли так рано. Он должен вовремя вернуться домой — к жене и сыну. Они его ждут.

Ту квартиру она не помнит. Они там сошли с ума. Нереально было оторваться друг от друга, о чем-то подумать, посмотреть на часы… Домой Володя не поехал. И не позвонил. Лена вечером позвонила тете, сказала, что осталась ночевать у подруги. Утром они приехали в редакцию вместе. Таня посмотрела на ее платье, в котором она уехала вчера, на припухшие от поцелуев губы, закурила, стала кому-то звонить, говорить какую-то ерунду, громко и неестественно хохотать. А потом у нее началась настоящая истерика со слезами. Лена закрыла кабинет на ключ изнутри и сказала:

— Прекрати. Ты со своими планами жертвой не являешься в принципе.

Таня посмотрела на нее красными глазами, которые как-то сблизились над обострившимся носом, и произнесла:

— Тот проклятый день, когда тебя привез Михмих. Все тут изменилось.

— Тот проклятый день, когда меня привез Михмих, — рефреном повторила Лена.

Трудно жить на раскаленной планете. События стали происходить одновременно и в очередь с неотвратимостью летящих и взрывающихся гранат. Володя ушел из семьи на съемную квартиру. Жена согласилась на развод при одном условии. Он все оставил ей: сбережения, заработанные за границей, квартиру, машину. Алименты согласился платить не в процентах, а просто нужную им с сыном сумму, по ее усмотрению. Тесть-губернатор поставил крест на его контракте. Он просто стал невыездным. Ушел практически без вещей. Носки, белье и документы бросил в рюкзак. И все бы ничего. Из этого они бы выбрались. Но жена запретила Володе видеться с сыном. Это оказалось страшным ударом. Лена предложила позвонить ей, уговорить встретиться втроем, такие вопросы цивилизованные люди решают. У мальчика будет два дома, он это примет. Так у многих.

— Это ты все понимаешь, — сказал Володя. — Она не понимает ничего. Такая у них семья. Я должен с ними расплачиваться по полной программе. Просто деньги, квартира, машина — это такая ерунда для моего тестя. Надо, чтобы я не жил.

Такую страшную фразу он сказал: «Надо, чтобы я не жил». В это же время тяжело заболела тетя Лены, понадобились серьезные деньги. Лена поехала в ту редакцию, в которую ее звали, была зачислена в тот же день. Это уже было похоже на деньги, но тетя все равно умерла. Она была единственной родственницей Лены, родители погибли в ДТП, когда она была совсем маленькой. После смерти тети Володя переехал к Лене. Он тоже перешел в редакцию, в которой работала она. Он вообще постоянно получал какие-то предложения, заказы. Но с изданиями и людьми, имеющими плохую репутацию, не работал. У друзей, которые его руками создавали новые проекты, денег не брал. «Я что, Ваське буду за деньги, что ли, рисовать?» У Васьки вилла в Италии, дом на Рублевке, а он приходил к ним и ныл: «Вов, ты же знаешь, какие времена. Нет ни фига. А я набрал таких туфтовых людишек, они же ничего не могут. Да так, как ты, все равно никто не сможет». Володя часто уговаривал Лену писать «хорошим» людям материалы, за которые они не платили по одной причине: они стали известны как люди, которым можно не платить. И это был бы не вопрос. Справились бы. Проблемой было чувство вины Володи перед сыном, мука, которую он испытывал каждую минуту. Он не скучал по нему. Он просто был виновен и выносил себе приговор. Вот с этим ничего нельзя было поделать.

Лена смотрела, как опускаются его плечи. Как будто в руках пудовые гири. Взгляд стал потерянным. И это уже не из-за чувства вины. Не только. Он загнал себя в такой угол, что стал патологически бояться ее потерять. Ревновал безумно, алогично, к каждому столбу. А она, несмотря ни на что, ступила в расцвет красоты. Коллектив по большей части мужской. Она с кем-то разговаривала, кому-то улыбалась, Володя это ловил, болезненно себя изводил. Однажды, когда ему что-то показалось, пришел нетрезвым. Они ругались, он поднял на нее руку. Лена сказала, чтобы он уходил.

— Я больше не могу.

Он послушно достал из стенного шкафа тот самый рюкзак, с которым пришел, что-то в него бросил, пошел к двери. Потом оглянулся:

— А как же мне без тебя жить?

И они бросились друг к другу, как единственные, последние мужчина и женщина на земле. Это не проходило. Оставив за дверью квартиры свои проблемы, взглянув друг на друга, они все так же сходили с ума от любого прикосновения, им так же невыносимо было разлучаться по утрам, как и тогда, когда они уезжали в разные дома.