Маргарита Дорогожицкая - Барвинок

• Название: Барвинок
• Автор: Маргарита Дорогожицкая
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2016

Характерниками звались казаки, имеющие особые способности (лечение, гадание, морок, заклинание погоды и прочее). Женщинам на Сечи места не было, однако историки ведь могут ошибаться. Положим, одна все-таки имелась — Христинка, единственная дочь казака-характерника, громовица.

---

Купец взглянул на цветок, улыбнулся, ловким движением вытащил из шелкового вороха лепестков добычу и протянул мне. Точь-в-точь.

— Порадовали вы меня, пане, — протянула я, раздумывая. — А помните, кому еще продали? Не хочу увидеть на Яринке, этой гадюке подколодной!

Купец улыбнулся, головой покачал:

— Не робей, девка, не видать твоей Яринке такой красоты, не продам…

— А если раньше продали? — обиженно надулась я, вспомнив бабские ужимки.

— Да позавчера один всего продал. И то мужику. Он дочке купил, свадьба у нее…

— А как звали?

— Так разве ж я спрашиваю о том?

— Ну а выглядел как?

— Мужик дородный, усы пышные, завидные.

— А Марыську из Магерок не помните случаем? Это она мне вас присоветовала, только я ей не верила, а теперь уж и не скажешь…

Помрачнел купец, вздохнул тяжело.

— И то верно, царствие ей небесное, — перекрестился он, и сразу я ему простила подмигивание. — Ласковая девка была, незлобная совсем, хоть люди на нее и наговаривать стали. А людская молва хуже топора. Маки любила.

Он стал ворошить пеструю груду цветов, вытащил самый крупный мак, протянул мне и сказал:

— Бери, девка, даром отдам. Только на могилку ей отнеси. Пусть хоть на том свете Марыська порадуется.

— Убили ее, — буркнула я.

— Как так? — удивился купец. — Слышал, что утопла. Да неужто?.. Это тот шельмец, что за ней таскался все время!

— Кто? Как звать?

— Да я почем знаю, как звать! — отмахнулся от меня купец. — Только проходу ей не давал, везде за ней ходил, словно приклеенный. Марыська сказывала, что он дурной, память у него слабая, обмануть его легко. Она платок накинула на голову, и он уже мимо смотрит, ровно не видит.

— Выглядел как?

— Рябой, тощий, одет в тряпье.

— Рыжий?

— Да, точно рыжий. А ты его знаешь?

Оставила я купца без ответа, барвинок забрала, и мак тоже.

В медовых рядах стоял такой аромат, что я с голоду чуть слюной не подавилась. В тучах ос стояли пасечники со своим товаром, расхваливая и зазывая покупателей, почти у каждого еще и медовухи была целая бутыль. Степана Кривошея сразу нашла, стоило только спросить. Большая палатка у него была, и видно, что мед славный, осы так и роятся, как и покупатели. С трудом сама к нему протолкалась, за рукав взяла, в сторону отвела.

— Челом тебе, пане Кривошей.

— И тебе челом, девка. Зачем меня от дела отрываешь? Торговля бойко идет, а ты…

— А я спросить хочу, про Марыську.

Пасечник нахмурился, пот с лысины утер:

— А чего спрашивать? Слышал я про купцов. Только не верю, что утопленница может приходить.

— И я не верю. Но купцов ведь губит кто-то. А с Марыськой разобраться надобно. Вы мне ответьте, пане Кривошей, глаза у Марыськи синие были?

— Синие, — кивнул пасечник, подбородок потер. — Только разве…

— А когда ее из речки достали, вы помните, как она выглядела? Ведь в вашем хуторе нашли?

Передернулся пасечник от лихих воспоминаний, но ответил:

— Страшно она выглядела. Зеленая вся, раздутая, ряской облеплена, в растрепанной косе водоросли запутались, а глаза… Не было их уже, рыбы съели.

— А сорочку на ней помните? Вышивка какая была?

— Да ты, девка, с дуба упала? Какая вышивка? Лохмотья одни!

— Ну, может цвет хотя бы… Синяя была или красно-черная?

Задумался пасечник, глаза прикрыл, потом ответил:

— Вроде синяя, только не уверен я. Лучше у батька Марыськи спроси. Убивался он по дочке своей…

— А вы по невесте, смотрю, не очень, — поддела я Степана. — Уже на свадьбу с другой сговорились.

Пасечник плечами пожал равнодушно:

— А что? Оксанка — девка работящая, пусть и не красавица, зато хозяйкой на хутор придет, а то сложно мне одному управляться. Да и староста уговаривал так, что и не откажешься.

— А раньше тоже пытался за тебя Оксанку сосватать?

— Было дело. Только за Марыськой отец хорошее приданое давал, а она красавицей была.

Хоть и не закончился еще ярмарочный день, раньше я ушла, думами тяжелыми словно к земле прибитая. Что же получается? Староста барвинок купил, якобы для дочки, а на деле он оказался у Марыськи на могилке. Либо сам туда его положил, либо Оксанка. Но мне все больше казалось, что это староста. Ведь как Тараска утопленницу описывал? Без всяких глаз синих и барвинков, хотя якобы сам ее видел. Ни шинкарь, ни батько, ни жених ничего про вышитый барвинок на сорочке не обмолвились, даже вспомнить узор не смогли. А староста вон как расписал! Значит, видел Марыську в одной сорочке. А сорочка была явно не ее, у нее всё в маках, в красно-черном переливе. Что же получается? Могла бы пойти Марыська на берег со старостой? Могла. Особенно, если он сорочку ей новую, тонкую да вышитую посулил. Может, даже вышитую дочкой своей. Пошла Марыська, значит, сорочку приняла. А как в ней оказалась? Неужто примерить решилась прямо на берегу? Вот бесстыдница! Положим, примерила, а староста что? По голове стукнул и в воду? Обожди! А куда тогда старая сорочка Марыськи делась? Забрал?

Тяжело на сердце мне стало. Ведь если староста убил, его на чистую воду придется выводить. А он непременно меня шляхтичу выдаст. Но и смолчать про его грех я не могу.

Зайдем с другой стороны. Кто купцов красавкой травит? Тут всего две возможности: либо Тараска за смерть Марыськи мстит, либо шинкарь. Потому как все купцы там травились, больше негде. Только шинкарю убыток большой с того, и зачем ему это надобно? Тоже в Марыську был тайно влюблен? Скорее поверю, что он мог ее утопить. И Тараска странно себя ведет, непонятно. А если Степан красавку в медовуху добавлял да купцов потчевал? Но мне он показался мужиком рассудительным и основательным, не больно он убивался за Марыськой. Василь бы обидчиков удавил сгоряча, но представить его, подсыпающего яд и терпеливо ждущего смерти, было для меня невозможно. Разузнать надобно. Я ускорила шаг, торопясь в шинок.

А на пороге я споткнулась. Вот ей-богу, прямо на ровном месте. Холодно опять стало, и словно кто-то потянул меня в сторону. К реке пошла. Вдруг представила себя Марыськой, даже ступать начала плавно, косу через плечо перекинула, приосанилась. На песчаной полоске берега я застыла, глядя в темные воды. Манила меня туда сила неведомая. Так и хотелось свитку снять, в сорочке одной остаться да в воду шагнуть. Никак утопленница со мной шутит зло. Вытащила я испуганно шелковые цветы из-за пазухи и швырнула в кусты. Подальше. Отпустило меня немного, и задумалась я. Ведь сроду боязливой не была, а тут вдруг от каждого шороха вздрагиваю, то в жар, то в холод бросает. И многие утопленницу видели, слухи так и ползли по ярмарке. А вдруг душегуб красавку понемногу в горилку добавляет? Всем без разбору. Совсем чуть вчера выпила, без закуси правда. Для того, чтобы душу отдать, мало, а вот для того, чтобы чувствовать себя погано, чтобы мерещилось всякое — как раз малой толики и хватит. А люди верят и дальше слухи пускают! Злость меня взяла, что посмел кто-то характерницу дурить. Полезла я в кусты цветы выброшенные искать. И на заросли красавки наткнулась. Высокая она вымахала, сочными темными ягодами сплошь усеянная, красивая и опасная. Вот и не верь потом в навь[19]!

— А ну поди сюда, — поманила я шинкаря.

— Некогда мне, ясна пани, — он угодливо изогнул спину. — А вот ежели закажете что, то…

— Сюда подошел! — рявкнула я. — Или мне шляхтичу на тебя пожаловаться, что это ты порченой горилкой купцов травишь? Признавайся, добавлял что-то?

Как он побледнел то сразу, затрясся, рядом на лавку упал и взмолился:

— Ясна пани, да как можно? Не было сроду такого! Я вам так скажу, это девка пропащая с того света все уняться никак не может, злоба ее душит на добрых людей…

— Купцы, что померли, у тебя останавливались на постой?

Шинкарь кивнул, в глаза мне просительно заглянул:

— Да, только нет в том моей вины…

— А шляхтич Потоцкий, что давеча тоже покойницу видел, у тебя как оказался?

— Так он всегда захаживает, когда в Магерках бывает.

— Неужто горилку мужицкую пьет?

— Да как можно, ясна пани! Я вам так скажу, у вашмости Потоцкого вкус недурен. Я для него и для купцов заездных медовуху держу.

— Медовуху? А у кого берешь?

— У Кривошея обычно и беру. Только, ясна пани, я вам так скажу, медовуха славная была, сам пробовал.

— Что Потоцкий пил в тот день? Ел что?

— Да неужто ясна пани думает, что мог кто на пана замахнуться! Медовуху пил, не закусывал! Хвалил ее…

— А про Марыську кто вспомнил?

Шинкарь нахмурился, ус на козацкий лад подкрутил — так бы руки ему и оборвала!

— Он сам и вспомнил. Вашмость изволил пошутить, что Марыська и утопленницей ему бы по нраву пришлась, а то, что холодна, так не в том беда, смог бы согреть.

— А дальше что?