Земовит Щерек - Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян

• Название: Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян
• Автор: Земовит Щерек
• Жанр: Публицистика

Первая книга Земовита Щерека, за которую он получил Паспорт Политики. Раздолбайская, но честная попытка молодого журналиста разобраться: а что не так с Украиной?

+18

---

— А почему это тебя интересует?

— О, Господи, — а что еще я мог ответить? — Потому что интересно.

— Так что в этом интересного? В этом вечном бардаке? В бедности?

— Блин, ну, Тарас, — сказал я. — Таким образом все можно развалить, а это не так…

— Что, увидел в бедности экзотику, и она тебя заинтересовала?

— Бля, ну… человеку нужно чуточку… ориентализма, — попытался продолжить я. — Какого-то романтизма…

— Парень, — развалился Тарас на стуле. — Ты чего буровишь? Мы здесь живем, здесь наша действительность. У нас здесь свои страхи и свои надежды. И более того, мы, курва, должны эту действительность как-то пытаться полюбить, чтобы не свихнуться. Относиться к ней серьезно. Со всей серьезностью. Потому что другой у нас нет. А ты, мой, курва, польский друг, говоришь мне, что все это время глядел на меня и на моих земляков, на всю мою страну — как на обезьян в зверинце?

— Нет, неправда, — возразил я. — Это ты себя накручиваешь Так как, если кто-то интересуется Индией или Африкой, то, выходит, он стервятник, которому нравится поглядеть на людские страдания?

И уже выговаривая эти слова, мне хотелось так себя укусить в дурной язык, чтобы его откусить и выплюнуть.

— Африка? — медленно спросил Тарас. — Индия?

— Курва, — только и сказал я, — сминая окурок в пепельнице.

— А пытался ли ты и вправду чего-то понять? — Тарас и вправду накручивал себя. — Глядел ли ты вообще на нас, как на людей, или — нацелил лн на меня в обвиняющем жесте огонь своей сигареты, — просто насыщался этим своим Schadenfreude?

— Каким еще, курва, Schaden… — начал было я, но он меня перебил.

— Ты сам живешь в хуевой стране, более хуевой, чем другие страны по соседству. Но только не по сравнению с моей. И потому-то, жалкий ты уебок, ты приезжаешь сюда, чтобы почувствовать себя лучше?

— Где-то я уже это слышал, только…

— Что только? Только посчитал, что все клёво? Бля, этот весь твой пиздеж: «Украина похожа на Польшц, только еще сильнее»… Так вот оно в чем дело, ты, курва, напитывался тем, что другим еще хуже?

— Перестань пиздеть, Тарас, — ответил я, но тот уже бросил окурок в пепельницу и натягивал куртку. Затем вытащил бумажник и бросил на стол несколько банкнот. Гривны приземлились возле пустых рюмок.

— Держи, — сказал он. — Я угощаю. Спасибо тебе за этот вечер. Я понимаю, что для тебя это всего лишь смешные, ничего не стоящие бумажки, «Monopoly money». Только их, чтоб ты знал, тоже можно конвертировать в твердую валюту.

— Тарас, — усталым голосом попросил я. — Не выпендривайся. Садись.

— А, — услышал я в ответ, — ебись ты конем, полячок сраный. И знаешь, что меня бесит больше всего? Что весь, курва, так называемый интеллигентский Львов, ну ничего, а только «Польша», «Польша». Приятели Украины. Братья. А мы всего лишь фрайеры, и все. Пиздуй отсюда.

— А разве мы и вправду не…? — тихо я произнес ему в спину. — Ты же сам поляк! — выкрикнул я, когда Тарас уже выходил.

На другой день он не брал трубку. А у меня было похмелье. А вот сил как раз не было. На вечер у меня было уже договоренное интервью с лидером местных националистов; и я этого лидера в своей статье желал превратить в совершеннейшего паяца.

Но вместо того я взял такси на вокзал. Таксист носил клетчатую фуражку. Был он милым и разговорчивым. Мы проболтали всю дорогу до Шегини. И он крепко пожал мне руку. А мне было стыдно. Честное слово, я испытывал стыд. И чувствовал, что просто не заслуживаю того рукопожатия.

На пограничном переходе я показал пресс-удостоверение украинскому пограничнику, чтобы тот пропустил меня перед кавалькадой муравьев. Через украинцев я прошел быстро. На польском переходе я вошел в проход с надписью «Для граждан ЕС». И я глядел, как пограничники рядом, в проходе для тех, что хуже, для унтер-народов, издеваются над каким-то пожилым украинцем. Тот был седым, высоким, с элегантно подстриженной бородкой. Мужчина говорил, что он писатель, что в Кракове у него авторские встречи. Кстати, все это он говорил на безупречном польском языке. Но польские пограничники, двадцати-с-чем-то-там-летние недоумки, обращались к нему на «ты» и спрашивали, чего это он не едет продвигать свою книжку в Киев.

Я сжимал кулаки, и мне было стыдно.

Так сильно, блин, стыдно.

Примечание переводчика

И вот снова меня спрашивают: «И на кой ляд это тебе надо»?

Наверное, потому, что это то, что я могу сделать для Украины (как бы высоко это не звучало).

Я считаю, что установление таких вот мостиков между нашими народами — это очень важно.

Это и вправду сборник гонзо-репортажей. Но, думаю, он заставляет нас задуматься о нас: в Украине, в Польше, возможно, и в Российской федерации. Где-то смешно, где-то страшно, где-то стыдно. Но (надеюсь) после этого возникает вопрос: «Ну почему?» И ответ на этот непростой вопрос необходимо давать самому себе, и не ссылаться на власти, на евреев, на олигархов. М. Булгаков устами профессора Преображенского дал мудрый совет: «Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах».

Как раз эту разруху (кстати, и в своей голове) пытается показать нам автор.

Хотя, кто только нас не учил жить…

Земовит Щерек делает это неожиданно, смело, нахально — и при этом он учится жить сам, приобретая и теряя.

Я уже упоминал, что в прошлом году в свет вышел украинский перевод (нет, не мой). Мне же бы хотелось, чтобы с книжкой ознакомились гораздо более широкие массы читателей (благодаря библиотеке «Флибуста»).

По поводу непарламентских выражений: об этом я уже писал в послесловии к переводу другой книги Щерека, посвященной уже Польше (имеется в виду «Семерка»). Повторяться не стану. Отмечу только одно: Автор молодой человек, широко пользуется обычным для молодежи языком и молодежным сленгом.

И еще: кому-то не совсем нравится (не совсем удобно) пользоваться форматом. pdf. Но уж очень хотелось украсить книгу фотографиями. Поэтому сделаем так: я выставлю книгу в формате. pdf — с картинками и примечаниями; второй вариант —.doc — с примечаниями (оказывается, кое-кого они раздражают), и третий вариант — чистый перевод, as is. Надеюсь, что кто-то из умельцев — посетителей «Флибусты» сделает конвертацию в форматы для читалок. Заранее им большое спасибо.

И обещаю выставить перевод другой книги Земовита Щерека — «Семерка» тоже без картинок, в формате. doc.

Приятного чтения.

С уважением, Марченко Владимир, 2.12.2015.

Примечания

1

Польский культовый киноактер 30-х годов.

2

Слово, придуманное автором (bojczyk), нечто среднее между «бойцом» и «мальчиком (хлопчиком)». Опять же, в русском языке имеется «бой-баба», а мужского соответствия нет. У нас таких хлопчиков зовут просто гопниками.

3

«все потеряно, всему — хана» (нем.), «фатерланд» = родина (тоже нем.)

4

По-украински: «Вiґор». Как видно по бутылке, выпускать его начали еще до массового распространения буквы «г с палочкой» (не «г на палочке»!).

5

Вiґор — энергичность, решительность, бодрость. Украинско-русский словарь указать не могу, так как в Нэте не нашел. В академическом толковом словаре украинского языка в 11 томах (1970) этого слова нет. Перевод дается с английского «vigor» (vigour — ам.).

6

Персонажи довоенного львовского радио, ведущие программ о Львове, разговаривавшие на «гваре львовской» — региональном говоре польского языка, распространённом среди жителей Львова. Его часто путают с так называемым «балаком» «батяров» (жаргоном уличных хулиганов Львова), с которым у неё было, однако много общего. Львовский польский говор возник во второй половине XIX века, когда польский субстрат испытал сильное влияние (в основном в лексике) со стороны немецкого языка (szpilać, sztajgować, tryngeld, waserwaga, zicher), идиш (szac, myszygine), украинского (hreczka, makitra, zahałom), русского (blatować, pacan, sztany, zerkało) и чешского языков (masny). Львовская гвара имела связи с другими галицкими говорами польского языка и краковской гварой. После 1945 года и массовой репатриации польских жителей Львова в Польшу гвара постепенно стала выходить из употребления в самом Львове, но употреблялась репатриантами в западных районах Польши. Щепцьо и Тоньцьо стали героями и пары довоенных польских музыкальных фильмов.