Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны

• Название: Троя. Герои Троянской войны
• Автор: Ирина Измайлова
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-08408-8

Героический троянский поход греков закончился, Троя лежит в руинах, но Троянская война продолжается в судьбах ее героев. Тени войны, словно древние богини мщения — эринии, — преследуют их. Мужественный Ахилл и героический Гектор отплывают от берегов Трои в поисках жены и сына нового троянского царя. Долгие годы проведут они в странствиях, судьба пошлет им самые невероятные приключения и снова и снова будет сталкивать их с былыми друзьями и врагами.

Обо всем этом в новом, безумно увлекательном романе Ирины Измайловой «Герои Троянской войны», который является продолжением романа «Троя».

---

— Ни к чему это! — простонал он глухо. — Мне все безразлично! Все!

Полог шатра откинулся.

— Что нужно? — спросил Менелай, на всякий случай не опуская оружия и краем глаза следя за Орестом.

— Царь! — у входа стоял запыхавшийся воин-спартанец. — Корабли Эпира вышли в море. Они перегораживают выход из залива. Нам не уплыть отсюда!

— Демоны Тартара! — вскрикнул царь, и краска стала сходить с его лица. — Они нас поймали! И как быстро опомнились… Но если их царь мертв или при смерти, то кто успел так быстро отдать приказ? Не сами же гребцы сообразили…

— Их послала Андромаха. Так говорят мирмидонские воины, которые сейчас занимают гавань. В храме, после заключения брачного союза, царь Неоптолем назвал ее наследницей власти до того, как ее сын пожертвует свои волосы Аполлону.[3]

— Ах вот что! — Менелай повернулся к Оресту и внезапно расхохотался, почти весело, закатываясь смехом и свободной рукою хлопая себя по бедру. — Вот оно как! Так ты, Орест, еще и подарил нам новую царицу Эпира, которая ненавидит нас всех, как злейших врагов! Что же ты с твоими придурками-убийцами не позаботился тогда уж и ее заколоть, что ли, раз уж вам взбрело в голову посягать на царя?

Орест опустил голову.

— Гермиона не велела ее трогать. Она хотела, чтобы после смерти Неоптолема эта женщина и ее сын погибли от рук жителей Эпира. Она была уверена, что те разорвут их на куски…

— О, женский ум куда как вникает в суть! — возопил Менелай. — И рисует картины, которые ласкают женскую душу. А выходит-то все не так!

Он вновь топнул ногой, резко вложил меч в ножны и приказал воину:

— Коня! И поскорее. Если к вечеру мне не удастся разрубить этот узел, к утру перерубят всех нас.

Уже выходя из шатра, царь вновь через плечо посмотрел на Ореста.

— Я не приказываю взять тебя под стражу, потому что мне стыдно отдать такой приказ. Очень надеюсь, что ты не сбежишь и не зарежешься до моего возвращения. Хотя бы сейчас найди в себе мужество и будь мужчиной.

— Ты в город? Можно я с тобой? — крикнул, встрепенувшись, Орест.

— Только тебя там и не хватало!

И полог шатра упал.

Глава 10

Андромаха стояла, опираясь руками на спинку кресла, и смотрела, как лекарь Махаон, согнувшись и время от времени отирая локтем обильный пот, зашивает одиннадцатую или двенадцатую рану на теле Неоптолема.

Всего царю, было нанесено двадцать восемь ран. Шесть из них лекари сочли смертельными, десять более или менее опасными, остальные были лишь дополнительными причинами кровотечения, которое одно уже должно было бы убить царя Эпира. Но он еще жил, и трое призванных жрецами лекарей, хотя и не верили, что его возможно спасти, тем не менее, прилагали все свои силы и использовали все свое умение, чтобы попытаться сделать это.

Махаона Андромаха видела до того лишь один раз — это было, когда год назад зимой простудился и захворал Астианакс, и Неоптолем призвал самого опытного из лекарей, чтобы вылечить мальчика.

Пятидесятипятилетний лекарь, опытный и знающий, был участником Троянского похода, прожил под стенами Трои все двенадцать лет и не имел себе равных среди ахейцев в лечении ран и всевозможных повреждений, хотя не хуже справлялся и с любыми известными недугами, не связанными с войной. Родом он был из Афин, но, вернувшись с войны домой, встретил там враждебность своих же былых учеников, успевших стать известными и поделить между собою дома афинской знати и богачей. Им вовсе не хотелось, чтобы знаменитый лекарь стал отбивать их пациентов и завоевал большую, чем они, славу в Афинах. И тогда он, не раздумывая долго, уехал в Эпир, надеясь, что сын Ахилла, отец которого любил и уважал его, даст ему приют. И Неоптолем ему действительно обрадовался и принял, как мог почтительно и достойно. В Эпире, в пятьдесят один год, Махаон, наконец, женился на двадцатисемилетней вдове и воспитывал теперь двоих сыновей — приемного и своего…

— Уф!

Закончив последний шов и проследив за тем, как двое его помощников завершают накладывать повязки, лекарь выпрямился и вновь отер с лица пот. Он был немного полноват и лысоват, но округлое лицо, с крупным носом и подбородком, с большими, светлыми и умными глазами, казалось моложавым, особенно когда он говорил.

— Ну что, Махаон? — спросила Андромаха, переводя взгляд с воскового лица Неоптолема на измученное лицо лекаря.

— Девяносто девять против одного, что он умрет, царица, — спокойно ответил тот. — Ты прости меня, но на войне я привык говорить правду и говорить сразу, да и тебе ведь не привыкать к жестоким словам.

— Он не слышит тебя? — быстро спросила женщина.

— Нет. Забытье очень глубокое. Слишком… Из жизненно важных органов у него не задето только сердце, хотя один из мечей прошел прямо над ним, второй немного ниже, третий чуть не достал. Его молодость и крепость плоти пока помогают бороться. Он должен быть уже мертв, однако пока живет, потому я и даю ему одну сотую возможности… Он потерял, вероятно, половину своей крови, что, пожалуй, страшнее всего остального.

— И ничем нельзя помочь? — голос Андромахи, до сих пор относительно ровный, теперь чуть-чуть дрогнул.

Лекарь развел руками.

— Все, что было возможно, мы уже сделали, царица. В Персии, как я слышал, иные лекари умеют вливать раненым кровь от других людей. Но это делается лишь в тех случаях, когда уже совершенно ясно, что раненый обречен. Потому что чаще всего он умирает сразу после такого вливания, и лишь в одном случае из десяти выживает. Как бы там ни было, мы этого делать не умеем, и у нас рассказы об этом воспринимают как сказки.

Они находились в одной из внутренних комнат дворца, на первом этаже. Опасаясь нести раненого по лестнице, его уложили в помещении, предназначенном для дворцовой охраны, наспех вынеся из нее лишние скамьи и столы и застелив одну из невысоких лежанок мягкими тюфяками. Сюда же рабы принесли плошки с тлеющими самшитовыми ветками, втащили высокие бронзовые светильники, а рабыни тщательно вымыли истоптанный грязными сандалиями воинов пол.

В остальном комната оставалась прежней — длинной и неуютной, со вбитыми в стены тут и там крючьями и гвоздями, с которых поспешно сняли луки и колчаны, плащи и походные сумки, с рисунками, иногда самого неподобающего содержания, кое где сделанными углем на белой известке — стража развлекалась так от нечего делать, тут же завешивая свои фантазии всякой всячиной, дабы их не увидел случайно царь или строгий Феникс. Это ощущение неуюта и неприбранности усиливали теперь разбросанные по полу окровавленные тряпки, тазы с бинтами, чистыми и пропитанными кровью, валяющиеся всюду клочья самшитового мха и листья подорожника.

Андромаха подошла к Неоптолему, которого Махаон осторожно прикрыл до плеч чистой простыней, и коснулась его руки. Она была почти холодной.

— Слышишь меня, Неоптолем! — ее голос задрожал, и она сделала над собою усилие, чтобы говорить твердо. — Я знаю, что ты должен слышать! Я люблю тебя! Ты мне нужен! Держись!

— Царица!

Окликнувший ее сзади голос сперва показался незнакомым, так он был мягок и кроток, столько было в нем тревоги и печали. Но то был голос старого Феникса, и, обернувшись, молодая женщина увидела, что он стоит перед нею, согнувшись в поклоне, чего никогда бы не сделал прежде.

Она поспешно повернулась к старику. За несколько часов его лицо осунулось и казалось теперь еще старше. Он по-настоящему любил своего воспитанника.

— Да, Феникс. Говори, я слушаю тебя.

— Во дворец явился царь Менелай, госпожа. Он просит тебя принять его. Очень просит.

Феникс сделал едва заметное ударение на слове «очень».

На побледневших щеках Андромахи сразу выступил румянец, глаза загорелись.

— Чего он хочет?

— Он просит его выслушать, — старик глубоко вздохнул, бросив взгляд на бесчувственного Неоптолема, и отвел глаза. — И он просил передать, что не имеет отношения к тому, что случилось сегодня в храме Артемиды.

— Ты веришь этому? — спросила Андромаха.

Она видела, что в отношении к ней Феникса произошла явная перемена. Прежде он почти не скрывал, что недолюбливает троянскую пленницу, что его приводит в недоумение, а то и в ужас желание юного царя сделать ее своей женой. Теперь это был словно другой Феникс — он не просто стал с нею почтителен, он искренне ее уважал и надеялся на нее. Что стало причиной? Ее решительный приказ перекрыть вход в бухту, чтобы не выпустить спартанцев из Эпира? Или это произошло, когда она так очевидно показала перед всеми, что стала женой Неоптолема совсем не из корысти?..

— Верю ли я Менелаю? — переспросил Феникс. — О да, царица, я верю ему. У него не было причины убивать Неоптолема. Конечно, он был оскорблен намерением царя отвергнуть его дочь, но, убив его, он бы ничего не выиграл: ему ведь не получить власти над Эпиром, и никто из его родни ее получить не может. Тем более, с какой стати ему совершать это убийство после того, как Неоптолем уже женился на тебе и завещал власть тебе и Астианаксу, когда тот вырастет? Это, напротив, для него опасно. Скорее, если бы он задумал такое подлое дело, то покусился бы на тебя, госпожа.