Анатолий Жураковский - Письма из неволи

• Название: Письма из неволи
• Автор: Анатолий Жураковский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Май 1934 Сосновец

Сегодня горний праздник, весь точно сотканный из серебряных лучей. Сердце хоть и плохое, но и в нем какие-то отсветы праздничной радости... Между делом, между работой повторяю знакомые, незабываемые слова, связывающие душу с неотрывным прошлым и манящей вечностью. Я в Сосновце на общих работах... Работа нетрудная, да ведь у меня 3-я категория (60% легких работ), все это страховка от непосильной при моем здоровье работы. Живу в общих условиях, не так, как недели три тому назад. Как все пойдет дальше не знаю... Есть какое-то чувство, что я опять здесь непрочно и куда-то скоро двинусь, но, может быть, это просто привычка, образовавшаяся от постоянных переездов... Переправы мои обошлись благополучно, и из всего скарба потерял только маленькие щипчики. Это на редкость хорошо и удачно.

Как хорошо... знать, что все Божье, что нет какого-то отдельного Божьего дела, нет каких-то особенных мест или положений для служения Ему, а всякое дело может быть Его делом... Вот эта убогая, каменистая, вьющаяся среди маленьких елок и только что распустившихся кустов дорога - Его дорога... Вот этот труд над переброской и выниманием бревен и досок - Его дело, служение Ему, и, наконец, этот дощатый барак с койками - может быть Его таинственным и полным благодати и трепещущих ангельских крыльев царством.

Я писал, чтобы не присылали продуктов для варки, т.к. варить негде, но теперь возможность варить опять есть. Только смущает меня эта безграничная и самоотверженная щедрость.

16.8.1934 Надвойцы

Уже ночь. Барак спит, а я пишу. Этот день... Какой ответ дам за него и за все прожитые от него годы Богу моему в день ответа? Прав Он и сегодня, лишивший меня того, к чему был призван - соучастия в Его вечери... Разлука с Его престолом мучительна бесконечно, - но сердце исповедует правду Его суда.

Последние дни в работе не был так отъединен от других, как раньше, не мог потому сосредоточиться во внутренней своей келье. А от рассеянности и растерянности духовной все внутри обесценивается и блекнет... Ведь вся радость и вся жизнь во внутреннем сокровище, и когда оно оскудевает в сердце, жизнь становится будничной и осенней. На работу хожу - пилить дрова... Погода стоит необычайная. Дни светлые, ясные, хотя день ото дня все холоднее. Скоро нужны будут теплые варежки... Неловко и писать, сколько раз мне их присылали. Жду обещанных книг.

6.9.1934 Надвойцы

Моя жизнь по-прежнему в двух планах. Во внешнем без особых перемен. Много работы. Устаю. Пилил дрова. Как будто усвоил это искусство и "ставлю" десять кубометров "на пору". Теперь вожу в тачках и ношу на носилках глину. Несмотря на утомление и усталость, нахожу в физической работе для себя особую привлекательность. Есть что-то в ней, в противоположность всякой суете, есть что-то, что гармонирует с внутренней работой, ей помогает. А это - самое главное. Это - вторая жизнь, подлинная, настоящая, каждый день иная, новая, своеобразная. Кажется иногда, что вот сейчас достигнешь желанных врат царства - мгновение, усилие, и трудная основная задача будет разрешена - найдешь ту точку, с которой весь мир открывается в лучах благословения, где тишина, покой и близость Божия...

Так кажется, но мгновение проходит, и какое-то случайное обстоятельство, раздражающая мелочь или темный взрыв изнутри показывает явно, "как труден горний путь и как еще далеко, далеко все, что грезилося мне". Все время чувствую себя учеником. Кажется иногда, что настоящие практические занятия по "философии" не там, в уютном университетском семинаре, а здесь, за тачкой. Только, к сожалению, здесь никак не могу получить желанного зачета. У нас еще совсем тепло... По-прежнему дни стоят прозрачные, не омраченные ничем. Утром холодновато, а днем жарко работать в свитере. Очень хорошо было бы получить, как я просил, - маленький кусочек клеенки для стола. Гулять приходится мало...

Мой адрес теперь надо писать несколько по-иному: Мурм. ж.д. ББК, ст. Надвойцы, МТК - это значит "малолетняя трудовая колония". Наша бригада теперь затеряна в целом мире свезенной сюда "личной детворы". Здесь не лагерь, а трудовая колония. Но для нас это не заключает чего-нибудь нового.

16.9.1934 Надвойцы

У нас уже настоящая, так быстро наступившая осень. Дождь, ветер, пасмурное, бессолнечное небо, холодно. Только иногда, как напоминание о пролетевшем, таком ясном, сияющем лете, на какой-нибудь час уже так мало греющее солнце снова льет свою лучистую благостыню. Все-таки выбираю минутку и брожу, любуюсь уже по-осеннему многокрасочным лесом и дремлющим в закатных отсветах озером Войцами, от которого получило имя это место. Над-войцы. Ведь с одной стороны Вой, а с другой Выг - где как раз, я теперь знаю это, и были старообрядческие скиты. В этих прогулках так много передумаешь. Снова и снова перебираешь в мыслях камни, из которых должно сложиться стройное, все пронизанное Светом Воскресения, миропонимание.

Вспоминаю, хочу вспомнить в целостном единстве и напряженную диалектику Послания к римлянам [4], и величественные образы Откровения [5], и жертвенной любви Послания к евреям [6], и многое-многое другое. И так странно. Почему-то особенно много последнюю неделю думаю об образах литературы, о творчестве Достоевского и о Пушкине. Кажется, мог бы написать целую книгу "Проблематика Пушкина".

И как бы хотелось иметь под рукой том - простое и компактное издание его произведений. И все мысли, повторяю, связываются в единство - и вершина - Его Воскресение и обожествление. Конечно, теперь при холоде работать стало труднее. Не люблю я холода... Особенно же холод мучителен здесь, и на работе, и в часы отдыха... Нужно бы иметь кашне, это очень важно. Писал тебе, что тулупчик присылать преждевременно, а как раз пахнуло холодом, пожалуй, он и не помешает...

Господи! Так тоскует душа о Литургии.

Седое утро. Рано. Реет мгла.

Мороз и иней. Тишина. Молчанье.

Прибрежных сосен смутно сочетанье.

Работа началась, звенит пила.

Мгновения летят. Над Выгом, словно встарь,

Заря воздвигла огненные храмы.

Плывет туман, как волны фимиама,

Престолы - острова, и небеса - алтарь.

Пила звенит. Молчи. Терпи.

Так надо. В себя войди. В венце живых лучей

В глубинах сердца - храм. Готовь елей,

Войди в алтарь и засвети лампаду.

Ты слышишь: ангелы спешат в незримом сонме.

Ты слышишь: клирное они свершают пенье.

Слепотствующим - труд, для зрячего - служенье.

Любимый близко. Здесь. Премудрость. Вонмем.

19.10.1934 Надвойцы

Дни летят за днями... Уже скоро половина пути, половина срока. Срок свой считаю 9 лет, т.к. на один год зачета как будто смело могу рассчитывать.

Хрустальное лето сменилось осенью, не очень плохой, но все-таки достаточно дождливой... Конечно, жизнь стала труднее. Работа какая-то случайная. Очень понравившаяся работа с побелкой известью закончилась, руки мои совсем зажили. Посылки получаю исправно. Трудно без книг... Но, кажется, скоро в этом отношении будет легче, п.ч. должна начать функционировать школьная библиотека в колонии. А главное, это непосредственное событие, сдвиги, подъемы и понижения, из которых складывается внутренний путь. Здесь есть свои большие радости, скорби и трудности. Только не выпустить Божией ризы.

17.12.1934 Надвойцы

Дни проходят за днями. Я работаю теперь на распиловке. Ухожу еще совсем ночью - ведь дни такие короткие. За лагерем на берегу реки берусь за работу. Темно и туманно от мороза, но вдали маячат сосны, а с другой стороны, на Выг-озере, неясные очертания островов, где когда-то были старообрядческие скиты. К часам 9 начинает светлеть. Небо постепенно становится как икона. Поют и молятся краски. К 11-и и 12-и солнце посылает лучи свои, но оно весь день так низко над землей, что весь день, как вечер, такие косые лучи и длинные тени. Звенит пила. Работа эта мне нравится, хотя и требует физического усилия. Это не то, что возиться с глиной или известкой. В работе не чувствуешь холода и только стараешься сохранить одну температуру в теле, чтобы не согреться и не остыть чрезмерно. Норму вырабатываю.

Бывают хорошие минуты. Так тихо и спокойно на сердце, а уста повторяют Сладкое Имя... Возвращаюсь затемно. В бараке тепло, да и помещаюсь я почти у печки. Что-нибудь приготовишь себе, особенно хорошо сварить кофе с молоком из посылки. На столике около меня как раз лампочка. Могу читать. Нередко читаю и за полночь. Книг теперь немало. За последние месяцы прочитал многое: Достоевского, Флобер, Стендаль, Пушкин, кое-что из Шекспира, Толстого, книгу по астрономии, Джемс Вселенная вокруг нас, о которой я писал как-то, кое-что из истории искусства прошло через мои руки.

21.12.1934 Надвойцы

В разлуке и праздники в тяготах. Но все вспоминаются слова св. Иоанна об узах Павловых... "Я хотел бы быть с ним в темнице его, чем у самого Престола Божия, носить его узы больше, чем славословить с ангелами".

Молюсь я плохо... Темный я, ленивый и косный в молитве. А без нее все темно и тягостно. Работаю по-прежнему на "распилке". Работа, право, неплохая. Только бы не было слишком морозно. До сих пор зима была ровная, теплая, хорошая. Сегодня день как раз нерабочий, мороз ударил сильный. Одет я тепло, да работа согревает очень, так что работаю обыкновенно только в телогрейке, без бушлата, одевая его только во время остановок. Но вот нос нет на него никакой одежды. Вернувшись с работы, выпив чайку, сваливаюсь спать и сплю крепко и сладко часок, а потом часов с 6-ти - мое время. Читаю много. Вот прочитал роман Толстого Петр I. Написано, хотя местами и шаржировано, но неплохо все-таки. Читаю серьезные работы по диалектическому материализму.