Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

• Название: Современная болгарская повесть
• Автор: Стефан Дичев
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

В предлагаемый сборник вошли произведения, изданные в Болгарии между 1968 и 1973 годами: повести — «Эскадрон» (С. Дичев), «Вечерний разговор с дождем» (И. Давидков), «Гибель» (Н. Антонов), «Границы любви» (И. Остриков), «Открой, это я…» (Л. Михайлова), «Процесс» (В. Зарев).

---

Адрес привел его на маленькую улочку, которая спускалась к пристани. Он почувствовал, что нервничает, и остановился перед калиткой, чтобы докурить сигарету. Дом оказался самым обыкновенным — такими были почти все дома в городе, — с небольшим двориком и навесом, увитым виноградом. Перила веранды были выкрашены в синий цвет, а внизу под ними густыми рядами поднимались цветы.

Волнуясь, Андрей пересек двор и нажал кнопку звонка у входной двери. Вскоре ослепительно вспыхнула наружная лампа, и на пороге появилась медсестра Бонева в старом зеленоватом пеньюаре. Андрею показалось, что он стоит перед огромной, уже не новой китайской куклой. Оба смутились. Андрей принялся сконфуженно извиняться за позднее посещение, а она то и дело повторяла:

— Пожалуйста, пожалуйста…

Потом она пришла в себя, пропустила Андрея вперед, и он ступил сначала в узкий коридорчик, отделанный зеркальным кафелем, а оттуда в большую спальню, которая, вероятно, служила и гостиной. Ветер надувал шторы на окнах и пеньюар сестры Боневой. В комнате было тщательно прибрано, и это снова породило в его сознании смутную ассоциацию с Юлией. На маленьком столике, безукоризненно полированная поверхность которого, подобно кафелю, отражала предметы, постлана «золотая» скатерка. Было нечто общее между глянцевой, искрящейся красными нитями вышивкой и взглядом сестры Боневой. В сочетании они создавали особое впечатление уюта и неподвижности, таящих в себе какую-то опасность, способную в любой момент вызвать волнение. Золото было фальшивым, но взгляд доверительницы успокаивал — так выглядит нож, вонзенный в хлеб. Андрей даже шевельнуться не мог от неловкости. Он удивился, что обстановка его не раздражает.

Сестра Бонева вернулась с большим подносом, полным винограда. Он отметил, что волосы ее причесаны по-другому, вместо несвежего пеньюара она надела новую белую блузку, а домашние тапочки заменила лаковыми туфлями на высоких каблуках. Теперь ему казалось, что она вовсе не маленького роста, и сложена очень пропорционально, и походка у нее грациозная. Это была Юлия…

— Я приготовлю кофе… — В ее голосе Андрей уловил нечто искусственное — великую человеческую неспособность оставаться самим собой, желание быть непохожим на самого себя. Слова клокотали у нее в горле, утопая в волнении. Он закурил сигарету и, прервав ее, выпалил:

— Я бы хотел, чтоб вы поняли: адвокат — лицо независимое, обязанное хранить тайны клиента. Любая подробность, о которой я буду осведомлен лучше, чем суд, послужит к вашей же пользе.

— Я сейчас приготовлю кофе, — остановила она его и вышла.

На улице было совсем темно, и непрекращающийся шум пристани вливался в окно вместе с огромной полной луной. Ее серебристо-желтый свет вызывал ассоциацию с прохладой и предстоящим развлечением. Остатки тишины пахли праздным летним днем и виноградом.

Сестра Бонева психологически точно выдержала паузу, необходимую ему, чтобы успокоиться. Через несколько минут она поставила на столик узорчатый поднос, на котором бессмысленно дымились две чашки кофе и смиренно стояла литровая бутылка коньяка «Экстра». Ее взгляд еще внимательнее изучал его, она удивлялась его молодости и элегантности костюма. Андрею было необходимо найти какой-то выход из создавшейся ситуации. Следовало думать или о Юлии, или о деле, но ему было бесконечно трудно думать о чем бы то ни было вообще. Единственное, что он испытывал, — это острое ощущение пустоты. Все же уверенность вернулась к нему, и он овладел собой. Заговорил резко и напрямик. Мало кто из его коллег поступил бы так, но он хотел слышать свой голос, освободиться от навязчивого золота в зеленом взгляде сестры Боневой.

— Вы должны знать, — медленно произнес он, — что максимальная мера наказания в таком случае, как ваш, — до десяти лет лишения свободы и уплата по гражданскому иску суммы в размере до шести тысяч левов. Поэтому… — он выдержал короткую паузу, заимствованную у отца, — мы должны выиграть дело.

Ее губы повторили движение штор и слегка дрогнули. Андрей почувствовал, что между ними отсутствует какое-то связующее звено, что-то мешает им быть совершенно искренними друг с другом. Штора в крупных красных разводах колыхалась. Сестра Бонева отпила от своего кофе, склонившись над чашечкой ниже, чем следовало. Когда она выпрямилась, в ее взгляде можно было прочесть слепую женскую надежду и недоверие.

Андрей сказал все, как есть, и теперь не мог ни продолжать, ни обещать чего бы то ни было. Несколько минут он откровенно говорил о своих странных (он именно так и выразился) чувствах, которые испытывает в связи с этим делом. Он счел необходимым подчеркнуть, что, вероятно, не является хорошим юристом, что весьма молод, неопытен и не имеет имени — решающие моменты в правовом процессе. Компенсировать это можно тремя факторами: его желанием добиться успеха, его теоретической подготовкой и, наконец, той информацией, которую она может «предоставить» в его распоряжение.

— Разумеется, — он говорил профессиональным языком, небрежным жестом расстегивая пиджак, — перед судом мы будем утверждать лишь то, что можем доказать, а не то, о чем можем рассказать… — любимые слова его отца, но на мгновение он почувствовал к себе презрение за то, что повторил их.

Ему хотелось как можно лучше понять все связанное с сестрой Боневой. Она продолжала пристально наблюдать за ним, а когда их взгляды встречались, красиво жмурила глаза, которые излучали внимание и какое-то странное любопытство, что опять давало ему повод в своем представлении связывать ее с Юлией.

— Я не виновна… — тихо сказала она, и Андрею представилось, будто перед ним огромный зеленый луг, пересеченный невидимым потоком. Он ничего не ответил, ибо это было последнее, что он хотел услышать. Сестра Бонева переставила с керосиновой печки на столик кованую пепельницу. Странно, но гармония не исчезла, как следовало ожидать. И тогда он решил, стоит Боневой выйти из комнаты, и эта грубая пепельница на сверкающем глянце столика наверняка вызвала бы у него раздражение.

— А вы не боитесь города… станете защищать меня?

После неловкой паузы он шумно и с каким-то равнодушием отхлебнул кофе. Ему было безразлично то, что по этому поводу он мог услышать от нее, — соседи уже не здороваются с ней, мясник за ее спиной шушукается с покупателями, коллеги по больнице сторонятся ее. Ему было безразлично. В какой-то мере он боялся упустить время, ведь в другой раз между ними вряд ли возникнет такой контакт. Он чувствовал, что она разговорится, потому что золото в ее глазах заливало зрачки. Она думала быстро и, играя с огнем, как любая женщина, очевидно, решила рискнуть. Долила рюмки коньяком, но Андрей не заметил, чтобы при этом у нее дрогнули руки. Нечто глянцевое мелькнуло в ее лице, когда она удивительно спокойно сказала:

— Я была обманута, находилась в смятении, отправляясь на операцию, видите ли… я узнала, что мой муж — с другой женщиной. С моей сотрудницей…

Андрей ожидал, что она улыбнется.

— Как это случилось?

— Помнится… Первого мая он, побрившись, вылил на себя половину флакона одеколона и ушел в шахматный клуб. Мы должны были ехать в Софию, как всегда, первого числа каждого месяца. Это нам недешево обходится… как бы вам объяснить. Мы обедаем в «Лебеде», ходим в кино, покупаем что-нибудь в магазинах, — ей было трудно скрыть смущение. — Обходится недешево, но нам это было необходимо. Вы не жили в провинции…

— Понимаю… — Андрей ничего не понимал, кроме того, что в этот момент женщина говорит искренне.

— Быть может, это суета… Раз в месяц зайти в настоящее кафе, купить какую-нибудь тряпку… Специально к Первому мая я сшила себе костюм… мы хотели увидеть демонстрацию. — Она покраснела, будто школьница. Эта странная конфузливость была приятна Андрею. Благодаря ей приходила догадка о какой-то скрытой женственности, об округленности форм этого тела. Андрей словно впервые увидел мягкий овал ее груди; под легкой блузкой он напоминал усталое веко, прикрывающее спящий глаз.

— Далеко за полдень, — продолжала она, растягивая слова, словно невидимый поток совершал неожиданный поворот, — я гладила его костюм, и оттуда выпала записка, синий тетрадный листок. Такой смятый… и я прочитала. Я пошла в шахматный клуб, но он весь день был закрыт.

Андрей не почувствовал боли в ее голосе, в нем звучало лишь презрение, которое неизвестно почему обрадовало его. Он догадался, что она ничего не имеет против шахматного клуба, просто в ее понимании все это выглядит довольно жалко.

— Понимаете ли, вместо поездки в Софию, — снова появилось нарочитое смущение, этим она хотела подчеркнуть, что она не обывательница, а все обстоит куда сложнее, — эта записка. Такая сумятица… а потом сразу вызов в больницу.