Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

• Название: Современная болгарская повесть
• Автор: Стефан Дичев
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

В предлагаемый сборник вошли произведения, изданные в Болгарии между 1968 и 1973 годами: повести — «Эскадрон» (С. Дичев), «Вечерний разговор с дождем» (И. Давидков), «Гибель» (Н. Антонов), «Границы любви» (И. Остриков), «Открой, это я…» (Л. Михайлова), «Процесс» (В. Зарев).

---

«Скорее!» — крикнул я своему слуге, жестом приглашая следовать за собой. Ведь он поверил! Он принял слова генерала всерьез!

Я стал прокладывать себе дорогу в потоке всадников, который пришел в движение и, повернув, заструился к Марице.

«Капитан Бураго! Александр Петрович, остановитесь!» — взывал я. К кому был обращен мой зов? Я не видел, где Саша, а если бы и увидел, то что ж, он наверняка уже въехал в воду.

«Скорее! Надо остановить его!»

Мы скакали вместе с эскадроном. Не успел я опомниться, как моя лошадь уже вступила в воду, а минутой позже дно ушло из-под ее ног, и она поплыла, вздернув голову. Я оказался куда беспомощнее драгун, которые уже успели привыкнуть к подобному способу передвижения. Они смеялись, отпускали шуточки на мой счет. Если взглянуть сегодняшними глазами, все и впрямь выглядело настолько комично, что мне тоже следовало бы заливаться смехом. Но я говорю так сейчас. А в те минуты я лишился способности соображать. Представьте себе только: вода доходила мне до бедер, ледяные махины, хотя и потерявшие силу, грозили в любое мгновение опрокинуть меня. Вдобавок туман густел, разъединяя переплывавший реку эскадрон.

«Капитан Бураго! — кричал я. — Капитан Бураго, вернитесь!»

Но усилия мои были тщетны. Лишь на другом берегу удалось мне приблизиться к нему.

«Вернитесь! — сказал я. — Неужели вы не поняли? То была шутка».

«Что именно? Приказ командующего?!»

«Это не приказ, Саша! Он пошутил!»

Бураго взглянул на меня с неприязнью.

«Быть может, это вы изволите шутить, — процедил он сквозь зубы и, резко отвернувшись от меня, скомандовал: — Поручик Глоба, соберите людей — и за мной!»

Не раз спрашивал я себя, да и сейчас еще не вполне понимаю, что побудило меня и тут последовать за ними. Любопытство? Нет, предприятие было уж слишком безрассудно. Мои обязанности художника-корреспондента? Возможно, но лишь в известной степени. Вероятней всего — заразительность примера. Ибо этот маленький эскадрон направлялся прямиком в разверстую пасть пятидесятитысячного неприятеля и я бы выглядел трусом в собственных глазах, останься я на берегу. И, конечно, сыграл роль мой бай Никола. Его хриплый голос шептал умоляюще:

«Поедемте с ними, мистер! Поедемте, чего ждать-то?»

Помню, я мгновение вглядывался в него. Лицо его напряглось, ноздри раздувались, как у боевого коня при зове трубы. Теменуга была этим зовом. Десять лет разлуки, тоски, ожидания, к которым сейчас добавился страх, что отступающие турки в последний миг увезут ее с собой!

«В путь!» — сказал я и, хлестнув коня, помчался за эскадроном.

«Слава тебе, господи, наконец-то!» — воскликнул бай Никола и с каким-то мальчишеским восторгом поскакал следом.

Но прежде чем продолжать… Я был бы вам чрезвычайно признателен, Фрэдди, если бы вы в самых общих чертах рассказали о том, что в это время происходило у вас?..

5

Последние слова застали Фрэда Барнаби врасплох: он повернулся что-то шепнуть жене на ухо, а когда понял, о чем идет речь, лицо его удивленно вытянулось.

— Гм… — произнес он наконец, откидываясь к стене. — По совести, я тоже не прочь был бы знать, что в точности происходило у нас в это время!

Пролог был вполне в его духе, общество переглянулось, он же, обхватив колена руками, продолжал:

— По чести скажу, вы большой хитрец, Фрэнк! Наговорили нам тут о Бураго — дескать, и острослов он, и пить умел, а вскоре выяснится, что был он счастлив в любви, дерзок и храбр в сражении. О чем же тогда прикажете рассказывать мне? О дислокации войск, то бишь о хаосе! Вот что предлагает вам досточтимый художник, леди и джентльмены. Он создает фигуры и композицию, я — аксессуары и фон!

— Однако вы также начинаете с общих фраз! — кольнул его Карло.

— Виноват! Виноват, как принято выражаться в армии… Да, кстати, никто из вас, верно, и не подозревает о том, что и я тоже был военным!

Все запротестовали. Как можно? Мы все-таки читаем газеты. А Марго воскликнула:

— Значит, капитан Барнаби и вы — одно и то же лицо?! Как мило!

Куда как мило. Нельзя было не умилиться ее догадливости. Меж тем знаменитый путешественник и капитан продолжал свой рассказ:

— Я признался здесь в своем чине с единственной целью — подчеркнуть, что, в отличие от иных барабанщиков, мания стратегии была мне совершенно чужда. Меня привело на войну любопытство. Обыкновеннейшее любопытство, желание увидеть собственными глазами и, если угодно, посмеяться над человеческой глупостью. Это желание уже забрасывало меня в Африку, Центральную Азию, в Анатолию…

— Не понимаю, зачем ездить так далеко! — бросила Элизабет Американская.

— Меня интересовало географическое распространение глупости, — тотчас отпарировал путешественник.

Но спор этим не был исчерпан. Миллет сказал:

— На мой взгляд, слово «глупость» к этой войне неприменимо, Фрэд! Мы видели там столько страданий и ужасов…

— Ого! Очередная воскресная проповедь. Переходим из мажора в минор?

— Хорошо. В конце концов, у каждого свои понятия. Рассказывайте, ваш черед. Любопытство, человеческая глупость… Что же еще?

— Имелась и еще причина. Те, кто внимательно следил за корреспонденциями с театра военных действий, вероятно, встречали имя одного из турецких военачальников, генерала Бейкер-паши. Встречали? Превосходно. Открою сразу: то был мой соотечественник и друг Валентин Бейкер, советник в турецкой армии. Его присутствие в значительной степени определило и мой интерес к этой войне.

Случилось так, что в тот день, о котором вам поведал столь необъективный американский корреспондент, Валентин Бейкер и я находились в авангарде турецких частей и спешили возможно скорее возвратиться в Пловдив.

Фрэнк упоминал уже о стуже и тумане. Могу лишь добавить, что правый берег Марицы, по которому двигались мы, был значительно лесистей. Так что, казалось, наше отступление вдоль полотна железной дороги было прикрыто от чужих глаз. Долгое время мы вообще не подозревали, что русские движутся параллельно нашей колонне.

Мы с Бейкером ехали рядом и беседовали. Позади нас мой Радфорд и слуга Бейкера Рейли пересказывали друг другу турецкие анекдоты — такого рода историйки едва ли услышишь в целомудренной нынешней Англии. Однако нас с пашой занимало сейчас иное.

«Тысяча чертей! — говорил я. — В состоянии вы сейчас вообразить себе хорошо натопленную комнату, паша?»

Он кивнул.

«Да, камин… Потрескивают поленья… Впрочем, здешние жаровни тоже неплохи», — с улыбкой добавил он.

Был это человек уже немолодой, благородной внешности, сдержанный, светски общительный, — человек, видавший лучшие времена, о которых он не забывал. Несмотря на феску и турецкий мундир, Бейкер оставался англичанином и, вероятно, останется им до конца своих дней. Что не мешало мне над ним подтрунивать.

«Жаровни страшно неудобны, паша, даже чаю не приготовить! Неужели вы довольствуетесь чашечкой кофе? Ах да, я все забываю, что вы теперь турок! Послушайте, — осенило меня вдруг, — отчего вы не воспользуетесь случаем? На вашем месте я бы завел гарем! Конечно! Иначе какой вы паша?»

Возможно, я бы еще долго развивал эту благодатную тему, если бы знакомый возглас «Варда! Посторонись!..» не оборвал наши шутки. Мы оглянулись, желая понять, в чем дело. Насколько позволял туман, можно было увидеть, как войсковая колонна расступилась и в образовавшийся проход хлынула конница.

«Кто такие? Вон тот, с меховым воротником… Да ведь это ваш главнокомандующий, паша!» — сказал я.

Сулейман за неделю перед тем был отстранен от командования Дунайской армией, чтобы он мог сосредоточить все свои усилия для защиты Фракии — участка наиболее уязвимого. Однако мы между собой продолжали именовать его главнокомандующим. И разрешите удобства ради именовать его так в моем рассказе.

«Да, это он. Он! — пристально вглядевшись, повторил я. — Поскорее примите воинскую выправку, паша!»

Бейкер промолчал, только глаза у него помрачнели — а я уже знал, что сие означает. Валентин ненавидел Сулеймана. Нет, я неточно выразился. Он презирал его.

Всадники быстро приближались. Правда, в данном случае «быстро» понятие относительное. И дело не только в том, что скакать по железнодорожному полотну затруднительно. Как раз в ту минуту со стороны леса, отделявшего нас от Марицы, донеслись тревожные крики, и наше внимание разом обратилось туда.

Смею думать, что знаю по-турецки. В Анатолии я успешно объяснялся с местными жителями. Но сейчас возгласы показались мне непонятными.

«Что это приключилось там?» — спросил я.