Стивен Эриксон - Дом Цепей

• Название: Дом Цепей
• Автор: Стивен Эриксон
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-92710-4

Мир много сложнее, чем кажется. С этим открытием сталкивается представитель варварского племени теблоров, юный воин Карса Орлонг. Карса вырос, мечтая о том, чтобы стать достойным подвигов и свершений своего деда, — и конечно же, достигнув положенного возраста, он со своими друзьями отправляется в набег на деревни нижеземцев, и не подозревая, что это станет лишь первым шагом на долгом пути. Первым шагом, который потрясёт весь мир.

Впрочем, в ближайшие годы миру и без того хватит потрясений. И вот — в Семи Городах, в Священной пустыне Рараку ждёт и копит силы Воинство Апокалипсиса, возглавляемое пророчицей Ша’ик, некогда — дочерью малазанских аристократов. И вот армия Малазанской империи, состоящая в основном из новобранцев и возглавляемая сестрой Ша’ик, отправляется в самое сердце Рараку, чтобы покончить с бунтом.

А тем временем пробуждаются представители древних народов, меняются расклады в магических силах, которые управляют миром, кренятся престолы божественных Домов. И Увечный бог, таинственный пришелец из другой Вселенной, принимает здешние правила игры и начинает формировать собственный Дом — Дом Цепей.

Четвёртый роман из величественного эпического полотна — «Малазанская Книга Павших» — впервые на русском!

---

Карса остановил коня перед ними, не говоря ни слова.

Байрот был крупным мужчиной, хотя и не таким высоким, как Карса или даже Дэлум. Было в нём что-то от медведя, молодой теблор сам это понимал и даже по-своему гордился. Сейчас он повёл плечами, словно разминал их перед дорогой, и ухмыльнулся.

— Смело начинаешь, брат, — пророкотал он. — Украл коня у собственного отца.

— Я не украл его, Байрот. Синиг дал мне разом Погрома и своё благословение.

— Видно, это ночь чудес. А Уругал тоже вышел из камня, чтобы поцеловать твоё чело, Карса Орлонг?

При этих словах Дэйлисс прыснула.

Если бы он и вправду вышел на смертную землю, то застал бы в святилище лишь одного из нас. На колкость Байрота Карса ничего не ответил. Он медленно перевёл взгляд на Дэйлисс.

— Ты благословила Байрота?

Та презрительно пожала плечами.

— Скорблю, — проговорил Карса, — что тебе не хватило отваги.

Девушка перехватила его взгляд, и в её глазах внезапно сверкнула ярость.

С улыбкой Карса вновь обратился к Байроту и Дэлуму:

— «Звёзды идут по небу. Поскачем же!»

Однако Байрот не обратил внимания на ритуальные слова и вместо того, чтобы провозгласить традиционный ответ, проворчал:

— Дурно ты решил — срываться на ней из-за уязвлённой гордости. Когда мы вернёмся, Дэйлисс станет мне женой. Если бьёшь её, бьёшь меня.

Карса замер.

— Байрот, — глухо и ровно проговорил он, — я бью того, кого пожелаю. Недостаток отваги расходится, точно мор: может, её благословение легло на тебя проклятьем? Я — предводитель. Лучше брось мне вызов сейчас, пока мы не уехали из дома.

Плечи Байрота напряглись, когда он медленно наклонился вперёд.

— Мою руку, — прохрипел он, — сдерживает не недостаток отваги, Карса Орлонг…

— Рад это слышать. «Звёзды идут по небу. Поскачем же!»

Байрот нахмурился, когда Карса перебил его, хотел добавить что-то ещё, затем передумал. Он бросил взгляд на Дэйлисс и кивнул, словно беззвучно подтвердил какое-то тайное знание, а затем нараспев ответил:

— «Звёзды идут по небу. Веди нас, предводитель, к славе!»

Дэлум, молча и безо всякого выражения наблюдавший за происходящим, эхом повторил:

— Веди нас, предводитель, к славе.

Вслед за Карсой оба воина проехали через всю деревню. Старейшины племени не одобрили этого похода, так что никто не вышел с ними проститься. Но Карса знал: все слышат, знал: однажды все они пожалеют, что узнали в эту ночь лишь глухой и тяжёлый стук копыт. И всё же ему очень хотелось, чтобы их вышел проводить ещё хоть кто-нибудь, кроме Дэйлисс. Однако даже Пальк не явился.

Но я чувствую, за нами следят. Видно, Семеро. Уругал, взошедший на высоту звёзд, верхом на колесе потоков, взирает на нас. Услышь меня, Уругал! Я, Карса Орлонг, убью для тебя тысячу детей! Тысячу душ возложу к твоим стопам!

Где-то рядом заскулила в тревожном сне собака — но так и не проснулась.

На склоне к северу от деревни, у самой кромки леса, стояли и молча провожали взглядом Карсу Орлонга, Байрота Гилда и Дэлума Торда двадцать три фигуры. Точно недвижные призраки, они маячили во мраке среди деревьев ещё долго после того, как три воина скрылись из виду на восточной дороге.

Всех их, урождённых уридов, которых затем принесли в жертву богам, связывало с Карсой, Байротом и Дэлумом кровное родство. На четвёртом месяце жизни каждого из них отдали Ликам в Скале: перед закатом матери уложили собственных детей на поляне и ушли. И по воле Семерых дети исчезали к рассвету. Оказывались в объятьях новой матери.

Становились чадами ’Сибалль Ненайденной, одинокой богини, единственной из Семи, у кого не было собственного племени. Оттого она сотворила себе тайное племя из тех, кого отдали в жертву шесть других кланов, обучила каждого его родословию, чтобы связать с оставшейся в деревнях роднёй, поведала об их особом призвании, предназначении, что принадлежало лишь им одним.

Она нарекла их своими Найдёнышами, и они сами называли себя лишь этим именем, именем их собственного тайного племени. Невидимо жили они среди родичей, и остальные теблоры даже не догадывались об их существовании. Найдёныши знали, что кое-кто мог что-то заподозрить. Например, Синиг, отец Карсы, который относился к памятным кровным столбам с пренебрежением и, может, даже с презрением. Такие теблоры обычно не представляли настоящей угрозы, но порой, когда риск становился велик, приходилось идти на жестокие меры. Как это случилось с матерью Карсы.

Двадцать три Найдёныша, которые стали свидетелями того, как начался поход трёх воинов, были кровными братьями и сёстрами Карсы, Байрота и Дэлума, хотя никогда с ними не встречались — что, впрочем, сейчас мало значило.

— Выживет лишь один, — произнёс старший брат Байрота.

Сестра-близнец Дэлума в ответ пожала плечами и сказала:

— Мы будем ждать здесь, когда он вернётся.

— О да.

Ещё кое-что объединяло всех Найдёнышей. ’Сибалль отмечала своих чад ужасным шрамом, срывала кожу и мускулы с левой стороны лица — от виска до челюсти, и поэтому их лица были плохо приспособлены к выражению эмоций. Черты слева навсегда изогнулись книзу, будто в вечном горе. Удивительным образом телесная рана лишила выразительности и голоса Найдёнышей, хотя, может, такое влияние оказала на них ровная, холодная речь самой ’Сибалль.

Поэтому слова надежды, лишённые живого чувства, казались им настолько лживыми, что их не стоило и произносить.

Выживет лишь один.

Возможно.

Когда за спиной Синига открылась дверь, тот как раз помешивал рагу на огне. Одышка, шарканье, стук клюки о косяк. Затем — резкий вопрос, почти обвинение:

— Ты благословил сына?

— Я отдал ему Погрома, отец.

Пальку удалось вложить в одно-единственное слово и презрение, и отвращение, и подозрение:

— Почему?

Синиг так и не обернулся, но услышал, как его отец с трудом доковылял до ближнего к очагу стула.

— Погром заслужил свой последний бой, которого я бы уже не смог ему подарить. Вот поэтому.

— Так я и думал. — С натужным кряхтеньем Пальк умостился на стуле. — Всё ради коня — не ради сына.

— Голоден? — спросил Синиг.

— Не откажу тебе в возможности проявить любезность.

Синиг позволил себе мимолётную горькую улыбку, затем потянулся за второй миской и поставил её рядом со своей.

— Он горы свернёт, — проворчал Пальк, — лишь бы ты хоть на соломинку сдвинулся.

— Он делает всё не для меня, отец, — для тебя.

— Он понимает, что лишь самой неслыханной доблестью можно добиться необходимого — искупления позора, которым стал для нас ты, Синиг. Ты — бесформенный куст меж двух высоких дубов, сын одному, отец второму. Поэтому он и потянулся ко мне, потянулся, а ты — дрожишь ли в холодной тени между мной и Карсой? Зря, выбор у тебя всегда был.

Синиг наполнил обе миски, выпрямился, чтобы передать одну отцу.

— Шрам на старой ране ничего не чувствует, — сказал он.

— Бесчувствие — не доблесть.

С улыбкой Синиг сел на другой стул.

— Расскажи мне, отец, как бывало прежде, о днях, что настали после твоего триумфа. Расскажи о детях, которых убил. О женщинах, которых зарезал. Расскажи о горящих домах, о криках волов и овец в пожарище. Хочу снова увидеть, как это пламя вспыхнет в твоих глазах. Повороши пепел, отец.

— В последние годы, сын, я слышу в твоих словах лишь голос этой проклятой женщины.

— Ешь, отец, чтоб не оскорблять меня и мой дом.

— Поем.

— Ты всегда был вежливым гостем.

— Верно.

До самого конца трапезы оба молчали. Затем Синиг отставил миску, поднялся, забрал миску у Палька, а затем повернулся и швырнул её в огонь.

Отец широко распахнул глаза. Синиг сурово посмотрел на него:

— Ни один из нас не доживёт до возвращения Карсы. Мост между нами смыло. Если вновь придёшь к моему порогу, отец, я убью тебя.

Синиг протянул руки и силой поставил Палька на ноги, затем подтащил плюющегося старика к двери и без церемоний вышвырнул наружу. За хозяином последовала и клюка.

Ехали по старой тропе, которая шла вдоль хребта. Тут и там старые осыпи полностью скрыли дорогу, потащили ели и кедры вниз, к долине. В таких местах смогли закрепиться кусты и широколиственные деревья, так что пройти было трудно. В двух днях и трёх ночах пути лежал край ратидов, с которыми уриды враждовали сильней всего. Многочисленные набеги и жестокие убийства опутывали кланы вековой сетью ненависти.

Карса не намеревался пробираться по землям ратидов тайно. Он хотел клинком мести прорезать кровавый след в ткани настоящих и воображаемых обид и при этом привязать к своему имени два десятка теблорских душ — или даже больше. Карса знал, что его спутники ожидали скрытного подхода. Их ведь было всего трое.