Райнов Богомил - Инспектор Антонов рассказывает

• Название: Инспектор Антонов рассказывает
• Автор: Райнов Богомил
• Издательство: Юридическая литература
• Жанр: Детектив
• Год: 1981

Богомил Райнов, известный болгарский писатель, Герой Социалистического Труда, лауреат Димитровской премии, хорошо знаком советскому читателю по книгам «Господин Никто», «Большая скука» и др.

Инспектор Антонов, главное действующее лицо книги, расследуя убийство, выходит на группу молодых людей, запутавшихся в мелких личных проблемах. Философия этих людей — эгоистическая, «шкурническая», но большинство из них может быть возвращено обществу. Именно эту главную задачу ставит перед собой Антонов и в ходе расследования тактично и умело осуществляет ее.

---

— Зачем же обременять себя повторениями? — Филипп еле заметно улыбается.

— Недавно вы просили у Доры паспорт своего брата под тем предлогом, что хотите кое-что купить в магазине «Балкантурист». Установлено, что вы не делали покупок, пользуясь этим паспортом, ни там, ни где-либо еще…

— Для покупок недостаточно паспорта, нужны еще и доллары. А долларов я достать не смог.

— Если бы у вас не было долларов, вы бы не просили и паспорт. Вы пытаетесь рассуждать логично, Манев, но, выходит, даже не допускаете, что и другие обладают этой элементарной способностью.

Он слушает меня, не реагируя.

— Вы просили паспорт, чтобы сделать точную копию печати на фотографии, а потом подделать эту печать на вашей собственной фотографии, чтобы в подходящий момент заменить фотографию брата своей и обеспечить себе отъезд.

— Как видите, я ничего этого не сделал.

— Да, потому что подделка печати оказалась для вас слишком трудной задачей или работа вышла грубой, словом, вы поняли, что номер с заменой фотографий не пройдет. Как раз в это время вы и начали отпускать бороду.

— Возможно. Я не записал даты этого события.

— Точный день тут не важен. Важен мотив. Вы установили, что ваше лицо в достаточной степени сходно с фотографией брата на паспорте, потому что она сделана несколько лет назад и к тому же ретуширована. Поэтому вы решили, что легко пройдете с этой фотографией паспортный контроль, особенно при вашей располагающей и внушающей доверие внешности.

— Мерси.

— Не за что. Располагающая и внушающая доверие внешность, Манев, это главное оружие всех мошенников и вымогателей. Это, так сказать, часть их рабочего реквизита. Но вернемся к фактам. Вы решили, что в интересах планируемой операции было бы хорошо, если бы люди привыкли вас видеть бородатым, если бы у них создалось о вас впечатление как о человеке бородатом. Тем самым уменьшился бы риск того, что в час отъезда кто-либо вдруг остановит вас, когда не надо, и скажет: «Привет, Филипп!». Потому что в тот момент вы уже будете без бороды. Как, в сущности, и произошло.

— Интересное умозаключение. Хотя несколько сложновато.

— Да, потому что план — ваш собственный. Вы всегда очень педантичны в продумывании деталей и имеете наклонность к сложным решениям. Вообще вашим проектам свойственна утонченность отделки. Эта изысканность заметна, кстати, и в подготовке и осуществлении убийства Асенова. Это ваш почерк, Манев.

— Моему почерку действительно свойственны изысканность и утонченность, — нагло усмехается Филипп. — Не забывайте, что я рисую буквы и этикетки. Но этим и исчерпывается значение моего почерка.

— Вы, что называется, умный и хладнокровный человек, — продолжаю я, не обращая внимания на его объяснения. — Только человеческий ум — не механическая смесь интеллектуальных свойств, а некое органическое целое, он действует именно как целое, и это объясняется наличием у большинства людей совести, человечности и прочего, короче говоря, того, что вам совершенно чуждо.

Я гашу сигарету и после недолгого колебания закуриваю снова. Эти сигареты ужасно короткие. Надо переходить на сигареты с фильтром.

— Есть еще кое-что, чуждое вам, вопреки вашему высокому мнению о себе, — это широкий взгляд на вещи, большая логика, а не логические упражнения. Если бы вы имели хоть какое-то понятие об этой большой логике, Манев, вы бы вообще не предприняли фатальных шагов. Вы хотели осуществить образцовое убийство, которое не может быть раскрыто и, следовательно, наказано. Но, если бы вы обладали широким взглядом на вещи, вы бы понимали, что нет и не может быть преступления, которое осталось бы нераскрытым, потому что каждое преступление, помимо всего прочего, физический акт и, следовательно, как всякое физическое действие, происходит в материальной среде, объясняется физическими законами и оставляет после себя следы. А кроме того, оно еще и человеческий акт, обусловленный определенными психологическими мотивами, то есть полностью объяснимый с этой стороны.

— Любопытная философия преступления, — кивает понимающе Филипп. — Признаюсь, что до сих пор я с этим не сталкивался.

— Возможно. Ваша деятельность — главным образом деятельность практическая. И поскольку вы упомянули слово «философия», могу сказать, что вы, Манев, жертва низкопробного эмпиризма, как говорит моя учительница. При этом, несмотря на утонченность почерка, вы допустили две-три существенных ошибки и в самом практическом исполнении. Например, с алиби.

— А, значит, ваши сомнения касаются даже моего алиби? Вы не доверяете даже тому факту, что я действительно был задержан?

— Вовсе нет. Однако, если бы ваша логика была несколько более высокого разряда, вы могли бы сообразить, что сама железная убедительность вашего алиби в состоянии вызвать подозрение. В таком действительно «железном» алиби нуждается только тот, кому оно жизненно необходимо.

— Мне не нужно было здесь соображать, потому что мое алиби было создано не мной, а волей случая.

— Ошибка. Это, в сущности, вторая ваша ошибка. Вы сфабриковали свое алиби, совершив поступок, который резко дисгармонирует как с вашим характером, так и с реально сложившейся ситуацией. Вам не свойственны публичные скандалы. Вы вызываете скандалы с помощью коварных доносов, а не посредством публичных демонстраций. С другой стороны, нет и намека на какой-либо серьезный ваш интерес к Магде, который мог бы мотивировать ваше поведение во время сцены в «Балкане». Эта женщина была для вас не более как случайной забавой, притом забавой, которая вам давно наскучила. После того как помолвка между Магдой и Асеновым была расторгнута, значение Магды для вас стало равным значению нуля, притом перечеркнутого. Человек, особенно такой, как вы, Манев, не устраивает публичных скандалов из-за нуля.

— Вы все преувеличиваете, чтобы приспособить к своей вер сии, — спокойно возражает Филипп. — Прежде всего, Магда не была для меня нулем. Я не говорю, что испытывал бог весть какие чувства к ней, но я старался ей помочь. И потом, я испытывал неприязнь к Асенову.

— Это нечто новое. Но тоже в полном отрыве от фактов. Нет ни одного факта, доказывающего это или хотя бы на это намекающего.

— Какой факт вам нужен? Удар по физиономии? Просто Асенов был мне антипатичен и ничего более. У меня нет симпатии к субъектам, вся самоуверенность которых основывается на туго набитом портмоне.

— Вы теряете чувство реальности. Вы даже не можете понять, что недостаток симпатии — это не повод для скандала, особенно для такого воспитанного человека, как вы. Но вернемся к портмоне. Значит, по вашему мнению, оно было туго набито?

— Не ловите меня на слове, — пренебрежительно бормочет Филипп.

— В данном случае это слово в точности соответствует сведениям, которые вы имели о портмоне Асенова. Эти сведения вы получили от Магды. И вы знаете, что мне это очень хорошо известно тоже от Магды. И в сущности, поскольку мы играем с вами в открытую, могу сказать, что я умышленно дал ей возможность сообщить вам об этом. Потому что я предполагал, что эта новость взволнует вас и ускорит ваши приготовления к бегству. Что и произошло.

— Если бы я знал, что вы сделаете такие выводы из случайного совпадения, я, может быть, отложил бы эту попытку отъезда, — равнодушно отвечает Филипп.

— Если бы вы знали еще кое-что, вы бы вообще не организовали убийство Асенова. Потому что вы — организатор этого убийства. И когда вы обдумывали и так скрупулезно осуществляли план своего алиби, вы забыли еще об одной элементарной вещи: при расследовании случаев убийства часто возникает предположение о том, что наряду с прямым исполнителем существует и второй — интеллектуальный — преступник. Так что, в сущности, вы — убийца Асенова.

— Да вы просто сочиняете, — пожимает плечами Филипп. — И тоже забываете об элементарных вещах. Я не обязан доказывать вам свою невиновность. Это вы обязаны доказать, что я преступник. Докажите это мое воображаемое убийство — и точка.

— В настоящее время я только этим и занимаюсь, — спешу я его успокоить. — И надо вам сказать, что конец, венчающий всякое доброе дело, уже близок. Вся суть в том, что добровольное признание, прежде чем вы будете прижаты фактами, окажется для вас полезнее, чем признание принудительное или полное отрицание вины.

— При всем моем желании доставить вам удовольствие я не в состоянии признать несуществующее.

— Вы называете это несуществующим, потому что не хотели бы, чтобы оно существовало. Я отлично понимаю, что вы предпочли бы вернуться к началу своей операции и не для того, чтобы воскресить Асенова, а для того, чтобы повторить ее начисто, на сей раз без орфографических ошибок и промахов. Но, к вашему несчастью, возврата нет. Что сделано, то сделано. Все ваши глупости — налицо. Не говоря уже о самой большой глупости — глупости вашего образа жизни, которая и довела вас до этого преступления.