Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

• Название: В поисках Ханаан
• Автор: Мариам Юзефовская
• Издательство: Летний сад
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98575-351-6

...— Ты все путаешь, — печально проронила Машка. — Страна — это государство, правительство. Всегда, везде, во все времена означает одно и тоже: несправедливость и насилие. А земля — совершенно другое...

— Все народы объединены государствами, — хмуро перебила я.

— Но мы — особый народ, — горячо возразила Машка. — Нас должны единить Завет с Б-гом и религия. Не зря в наставлениях Моисея нет ни слова о светской власти. Посмотри на людей, которые здесь собрались со всего мира. Разве мы — единый народ? Одни спасались от смерти, другие попали случайно, по неведению, как наша семья. Немногие понимали, зачем едут сюда. Что для нас там, в галуте, означала Эрец Исраэль? Земля, истекающая млеком и медом. Слово «Обетованная» мы понимали как «подаренная». Но она лишь обещана нам, если мы будем следовать Заветам.

— А до той поры мы — евреи, здесь незваные пришельцы? Эмигранты? — возмутилась я, в пылу не сразу заметив, что у меня, давно отошедшей от своего народа, вырвалось: «Мы — евреи».

---

— Мой Редер всегда на людях. Он должен выглядеть как картинка, — с нескрываемой гордостью объясняла она свое рвение.

Свою работу кассира в центральном кинотеатре «Победа» Манюля ставила ни во что. Редер, как солнце, своей эрудицией затмевал для нее все виды искусств.

3

Призраки идей, поселяясь в умах, заражают селение за селением, страну за страной, континент за континентом. Но лишь когда они облекаются плотью поступков, а мы становимся их рабами, вот тогда начинаем понимать, что не люди, а идеи правят миром.

В семье Винников уже с полгода полыхала необъявленная партизанская война. Фактически Белке приходилось сражатьcя на два фронта. С одной стороны постоянно теснила Лина, вырвавшаяся, наконец, на свободу, из пут школьной жизни и материнской опеки. С другой — периодически наступал Винник. Перманентные бои со Стефкой Белка теперь уже в расчет не принимала.

В полночь, бегая от окна к окну, и выглядывая загулявшую дочь, она то и дело поворачивалась к мужу и окидывала его суровым взглядом:

— Ты хорошо понял, что тебе я сказала? Нет, нет! И еще раз нет! И больше об этом не хочу ничего слышать! Я не для того выходила замуж, чтобы стать вдовой Клико.

— Но Бельчонок, — пытался атаковать Винник, — из-за того, что ты прикипела к этому городу, я пять лет топчусь на месте. Все мои однокашники по академии уже давно имеют по три звезды.

— Ты хочешь, чтобы я, как шалашовка, за тобой таскалась по гарнизонам? От Кушки до Ямала? Не будет этого. У меня здесь квартира, моя семья, — резала в ответ Белка.

— Ну хорошо, семья, понимаю. Но…

— Что ты понимаешь? Что? — обрывала она на полуслове. — Твоя семья — это танк и пушка.

— Учти! Это последний шанс. Из-за тебя я уйду в отставку подполковником! — вскипал Винник.

— А мне плевать на твои звезды и твоего Насера. С какой стати я из-за этого дрекише (обгаженного) должна остаться без мужа?

Белка обжигала мужа таким взглядом, что он сразу сникал. Но на другой день снова шел в наступление, зачастую перенося плацдарм боя в спальню.

— Бельчонок, не сходи с ума! Всего полгода и звезда. Тихая работа в штабе, — жарко шептал он и щекотал жену за ухом. — Ты вообще понимаешь, какая у меня будет должность? Помощник советника. — А рука его неслышно подкравшись, гладила ее мягкий, теплый живот.

— Уймись, ребенок, кажется, еще не спит, — Белка тесно прижималась к мужу. — Винник, клянусь! Ты же знаешь, я дважды не повторяю! Попробуй только согласиться! И не приставай ко мне, ты — всадник без головы! Человек, который мечтает о том, чтобы завтра пойти на войну, сегодня должен думать о саване, а не о женщине.

Когда муж, уткнувшись головой в подушку, начинал сопеть, она накидывала шелковый халат цвета павлиньих перьев и шла в комнату дочери. Та спала, разметав по постели гриву черных, как смоль, волос. По привычке, словно маленькой, Белка подтыкала ей одеяло и шептала:

— Небось сейчас в голове одни гульки. А что потом какой-нибудь шмындрик станет отцом твоих детей и будет из тебя день за днем пить кровь по капле — об этом пусть у мамы болит душа.

Конечно, все таила в себе. Но в один из дней, когда стало невмоготу, решила пойти со своим горем к старшей и самой мудрой из сестер — Хане. А к кому еще? У Манюли в голове ветер, а Циля — себе на уме, никогда не поймешь, то ли она радуется несчастью сестры, то ли сочувствует.

Рано утром Белка направилась на Жверинас. Первое, что увидела, когда вошла в дом — была большая карта Ближнего Востока. Она висела на стене, словно окно в другой мир и выделялась на фоне выцветших бесцветных обоев ярко-небесной голубизной морей, разлитым желтком пустынь и мелкими вкраплениями оазисов зелени. Среди всего этого разноцветья, как сердце, алел закрашенный красным карандашом Израиль.

— Винник! — выдохнула Бэлла, ткнула в излучину Нила, чуть правее Израиля. — Сюда — и заплакала.

— Вэйзмир! (горе мне)! — закричала Хана и схватилась за голову, — Суламифь и Айзик…

— Что ты орешь? — испугалась Белка, — об этом не должна знать ни одна живая душа. Или ты хочешь, чтоб его вышвырнули из армии как описавшегося щенка?

— Он что, не может отказаться?

— Сам рвется, — ответила Белка, вытирая слезы.

Они долго сидели друг против друга, подперев кулаками щеки и подвернув под себя ногу калачиком. Это была любимая поза сестер Голь.

— Белка, перестань скулить! — сказала, наконец, Хана. — У мужчин в этом возрасте что-то происходит с головой. Возьми Бенчика. Подай ему этот Ирушалем — и все тут. И Зяму с Яшей с толку сбивает. Представляешь, целое лето дети проработали на хуторе у Пранасовой родни. Заплатили им — кот наплакал. И они все до копейки выложили за «Спидолу». Яша даже добавил из своих.

— Опять Яшкины шахер-махер? — с раздражением говорит Белка.

— Сейчас у него новый гешефт. Купил фотоаппарат, ездит по деревенским свадьбам и делает фотки. Ты же знаешь, у моего сына за душой всегда должна быть копейка. Бенчик говорит, что он пошел в его отца — Вольфа, долгая ему память. Тот тоже не имел ни минуты покоя: зарабатывал, зарабатывал и зарабатывал. В общем, что тебе сказать, выложили дети кучу денег, купили себе игрушку. Теперь каждый вечер вместе с Бенчиком слушают «Голос Америки», — Хана сочувственно посмотрела на сестру и вздохнула, — потерпи. Может быть, обойдется. Поговорит твой Винник и забудет.

— Ты сошла с ума! — всхлипнула Белка. — Не сегодня-завтра должен выйти приказ.

Секунду — другую Хана сидела вперившись взглядом в стену, на которой висела карта и вдруг воскликнула:

— Отчаянию нет места в этом мире, как говорит мой муж Бенчик. Иди домой. Все будет в порядке.

И у Белки отлегло от сердца. В семье Голь все знали, что Хана способна предсказывать будущее, не даром же с детства ее прозвали клиппа (ведьма). Иногда на Бенчиковое: «Ирушалем!» Хана многозначительно показывала ему свою ладонь и говорила: «Только тогда, когда у меня здесь вырастут волосы». И вся семья, кроме Бенчика, понимала — его затея не стоит ломаного гроша.

На другой день, вечером, когда Винник пришел со службы, Белка сразу поняла — свершилось. Уже по его шагам было ясно, что пьян. И не чуть-чуть, и не так себе, а хорошо пьян. Это была самая высокая отметка, которую достигал алкоголь, заполняя его приземистую крепкую фигуру, похожую на походную солдатскую фляжку. Он резко, с грохотом, сбросил сапоги в прихожей.

— Ну? — спросила Белка как можно спокойней, когда муж вошел в комнату.

— Что ну? Радуйся! Не взяли! — заорал Винник, как на плацу. Но тут вошла Лина, и он строго скомандовал себе: — Спать!

Круто развернулся, при этом чуть не потерял равновесие, но Белка, как сестра милосердия, вовремя подхватила его и повела в спальню.

— Май адлер мит шраус средерн (моя лошадь со страусиными перьями), — приговаривала она, раздевая мужа и укладывая его в постель. — С чего это тебе вдруг захалячилось плясать на этой арабской свадьбе? Что ты там забыл?

А когда в доме все уснули, Винник вскочил, дернул Белку за плечо и совершенно трезвым голосом громко, отрывисто приказал:

— Проснись!

— Тебе что, плохо? — спросонья ответила Белка.

— Отвечай! Где твоя сестра? — сухо спросил он.

— Которая? — откликнулась Белка. И всю ее сонливость вмиг как рукой сняло.

— Не хитри. Сама знаешь какая — Суламифь.

— Я же тебе говорила. Умерла при родах. Ты тогда учился в академии.

Белка внезапно ощутила страшную жажду. Она встала, накинула халат, намереваясь пройти на кухню. Но Винник перехватил ее на полпути и с силой усадил на кровать.

— Не ври! — грозно произнес он, — мне все известно. Тебе плевать на меня, главное — твоя родня! Думала, будет все шито-крыто? Ан нет! Там раскопали всю подноготную твоей семейки!

— Кто тебе дал право так разговаривать со мной? — чуть ли не в голос закричала Белка.

И тут дверь спальни приоткрылась, и в ней показалась лохматая голова Лины.

— Что это здесь у вас происходит? Совет в Филях? Или на позицию девушка провожает бойца? — спросила она.

— Вон! — прорычал Винник. — Вон!

И это было так не похоже на мягкость и уступчивость отца, что Лина тихо, на цыпочках прокралась в свою комнату. До рассвета из-за закрытой двери доносился голос Винника. И среди неразборчивого бу-бу-бу иногда прорывались отдельные слова: развод, отставка, партбилет. Белку было не слышно.

И в семье Редера не было покоя. Манюле после нескольких лет беззаветного служения вдруг наскучило вникать в профессиональные причуды Карла. И она решила открыть новую страницу в своей жизни. Первой жертвой этого намерения стал шаткий ломберный столик, за которым, согласно семейному преданию, Редер-папа написал две страницы своего труда «Нация, как рудимент истории». За ним последовал шкаф, роняющий дверцу с петель всякий раз, когда кто-то пытался посягнуть на его содержимое. Последнюю точку она поставила, когда дворник вынес из комнаты узкую железную койку. Такую же кровать, покрытую пикейным покрывалом, Манюля видела в музее Ильича в Москве, куда Редер ее повез в медовый месяц. Фактически — у Редера после этой ревизии из наследства остались лишь отцовская тросточка, сохранившаяся со времен Бунда, и широкополая велюровая шляпа, подаренная пролетариатом Латинской Америки.