Александр Шаров - Малыш Стрела — Победитель Океанов (Сказки)

• Название: Малыш Стрела — Победитель Океанов (Сказки)
• Автор: Александр Шаров
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Сказка
• Год: 1976

В основу многих сказочных историй, собранных в этой книге — о рыбе Угре, Медузе, Малыше — ростке мангрового дерева, победившем Океан, Петухе на Дальнем Севере, о Смотрителях Полюсов и Цветочном острове, — положены чудесно преображенные научные факты; но и в других фантастических сказках, где волшебства сменяются волшебствами, юный читатель разглядит важную нравственную мысль, которая поможет ему глубже понять окружающий мир.

---

Ведь он был просто-напросто звёздным пастухом; в этом и заключалась ночная работа Студента.

Прежний пастух, тот, что служил до него, гнал звёзды тяжёлой дубинкой, сердился на них, кричал, особенно на самых маленьких, потому что некоторые малютки летели слишком медленно, другие останавливались поболтать с подругами, а третьи задрёмывали, чтобы досмотреть интересный сон. А Студент никогда не повышал голоса, и дубинку он забросил в очень глубокий колодец.

Он созывал звёзды тихо и ласково, как голубей: «Гули-гули-гуленьки…» И окликал их не трудными, хотя и красивыми, звёздными именами, записанными в атласах — Арктур, Бетельгейзе, Сириус, — а какими-то своими милыми прозвищами.

Звёздам нравились прозвища и нравился голос Студента. Они слушались его с первого слова и быстро летели к настежь распахнутому окошку комнаты под крышей башни.

Там Студент сперва по очереди поил их ключевой водой из золотого корытца, досыта кормил отборным пшеном, подсыпая и подсыпая его в серебряное корытце. А когда все звёзды — и самые большие и самые крошечные — наедались, наливал свежей ключевой воды; звёзды плавали и плескались в ней сколько хотелось.

Первой в воду входила планета Венера — ведь ей надо подняться обратно в небо, чтобы утро началось вовремя; после неё купалась Полярная звезда, ей надо сверкать так ярко, чтобы никто не сбился с дороги и чтобы все корабли приплывали именно в те страны и города, куда держали путь.

Последним очень долго мылся и мылся Марс — звезда войны со своими спутниками, которые зовутся «Страх» и «Ужас».

Всё старался смыть красную кровь.

— Ну как? — спрашивал Марс, время от времени робко взглядывая на Студента.

— Кажется, сегодня ты немного посветлел, — отвечал Студент, отводя глаза, становившиеся почему-то очень печальными.

А потом звёзды, одна за другой, вылетали в окошки, занимали свои места в небе, сверкая ещё ярче, чем в ночь минувшую.

И оканчивался тот неведомый Тайный час — горная речка вновь низвергалась в долину, ветер качал цветы на лугу и листья в лесу, мать вытирала лоб ребёнка и видела, видела, как уходит болезнь; сны, тоже остановившиеся было, плыли сквозь сонные головы.

Словом, потом ночь текла под звёздным небом как обычно — тихо и задумчиво.

А Студент, быстро раздевшись, укрывался одеялом и в тот же миг засыпал, чтобы проснуться вовремя и не опоздать на первую лекцию в университет.

2

А на другом конце города, недалеко от царского дворца и неподалёку от Звёздной палаты, о которой ещё будет речь в этой истории, в собственном домике жил колдун Людоед Людоедович со своими четырьмя дочерями — Эльвирой Людоедовной, Изабеллой Людоедовной, Марципаной Людоедовной.

Младшую дочь Людоеда — тихую, с чёрными косичками, длинными ресницами и большими карими глазами, все называли просто Ниночкой.

Раньше, очень долго — сто, а может быть, и тысячу лет, кто знает? — колдун квартировал на Гадючьем болоте, среди Чёрного бора, куда не решались заходить самые храбрые царские охотники; да и что они стали бы делать там, если и звери — даже медведи и волки, не говоря уже о зайцах — бывало, остановятся на опушке, шерсть на них сама собой встанет дыбом, и они, жалобно заскулив, со всех ног побегут прочь.

А если, сбившись с пути, кто-нибудь и забредал, на свою беду, в Чёрный бор, то уж никогда-никогда не возвращался оттуда.

Жил бы Людоед Людоедович на Гадючьем болоте в тишине и покое, может быть, и сейчас, но сначала перебралась в город соседка его, Вампира Вурдалаковна (и хорошо ведь устроилась в городе — директрисой Первой образцовой ведьминской гимназии), не с кем на старости лет стало словом перемолвиться. Потом кости заломило от сырости, да и дочери подросли, пора было отдавать их в ученье.

Вот по этим причинам Людоед Людоедович не спеша присмотрел в городе домик с хорошим садом, где росли цветы с огромными жёлтыми, красными и синими венчиками. Сядет на венчик пчела, шмель, бабочка и птица, а цветок сам собой сомкнёт лепестки, переплетёт их, как прутья решётки; когда через некоторое время цветок расправит лепестки — нет уж ни пчелы, ни шмеля, ни бабочки; только птичьи косточки бесшумно скатятся с венчика и упадут на землю.

Понравилось всё это колдуну, так понравилось, что он тут же купил домик с садом, обнёс высоким забором с гвоздями и битым стеклом поверху, справил новоселье и отдал девочек в ученье к Вампире Вурдалаковне.

Утром он сам следил, чтобы дочки хорошенько умывались, позанимались гимнастикой, положили в ранцы учебники, тетради и школьные дневники. И сам приготовлял для них бутерброды.

А вечером, когда девочки возвращались из гимназии, проверял и подписывал дневники.

Жить бы и радоваться на склоне лет старику после трудной людоедской жизни, да вот беда — младшая дочь Ниночка.

Мало того, что она приносила из гимназии бутерброд даже не развёрнутым и дома ничего не ела, в дневнике у неё были одни единицы.

И откуда она такая взялась, Ниночка?!

«Должно быть, в родильном доме подменили. Надо бы главного врача вовремя съесть. Говорило сердце: «Съешь Людоедыч, съешь, после поздно будет». А я поленился, да и врачишка попался старый, жилистый. Теперь кайся не кайся — делу не поможешь», — думал про себя колдун, вслух выговаривая Ниночке:

— Когда ты возьмёшься за дело?! Когда ты осознаешь неокрепшим умом, что в нашем роду было 9999 людоедов, из них 999 заслуженных. И ведьм в нашем роду было 12545! — кричал он, всё повышая голос. — И никогда не было, чтобы девица нашего рода не становилась хорошей ведьмой!

А Ниночка, опустив ресницы, отвечала одно:

— Не было, так будет. Не хочу я жить в страшном людоедском доме. И не хочу учиться в страшной ведьминской гимназии.

Скажет и сразу уйдёт в свою каморку, захлопнет дверь, да ещё два раза повернёт ключ в замке, уткнётся в подушку да зальётся слезами. И уснёт, не переставая плакать.

Слезы всё будут литься из милых её глаз, из-за крепко сжатых ресниц на мокрую подушку.

Такие это были горькие, горючие слезы, что как-то Ниночка проснулась от собственных рыданий.

И не так просто среди ночи проснулась — а в тот, Тайный час.

Она увидела то, что не видел прежде никто: звёздного пастуха, летящего по совсем чёрному небу, звёздную реку, льющуюся перед ним сверху вниз, но полого и тихо, журчащую, как всякая полноводная, совсем не бурная река.

И увидела далеко, на другом конце города, башню на крыше дома двадцать три.

На секунду Студент повернул к ней лицо, словно Ниночка позвала его, — но как же она могла позвать его, если даже не знала его имени, если она лежала на мокрой подушке, боясь перевести дыхание, чтобы не вспугнуть чего-то, боясь, чтобы не исчезло то, что происходило перед ней; во сне происходило или наяву, она не знала.

Ей показалось, что Студент не только повернул к ней голову, но и увидел её. Через окошко? Но окно ведь было задёрнуто занавеской. Через стену?

Увидел её, встретился с ней взглядом и улыбнулся одними губами; серые глаза его были, как ей почудилось, озабоченные и усталые.

Взглянул на неё только один миг, отвёл усталые глаза и снова занялся своим пастушеским делом, тихо приговаривая «гули-гули-гуленьки».

И она увидела, одна в целом свете, как звёзды опускались на подоконник Студентовой комнаты в башне, не споря и не толкаясь, неспешно пили и ели сколько хотелось. Плескались в прозрачной воде и снова поднимались в небо.

И ещё… Она увидела, что Студент, проводив последнюю звезду, прежде чем закрыть окно — уже наступила осень и с каждым днём становилось холоднее, — ещё раз взглянул ей в самые глаза — закрытые!

Слезы у неё сразу высохли, и, что уж совсем удивительно, сразу высохла подушка, а Ниночка уснула; теперь уж крепко, очень спокойно, без снов, как не спала никогда, — может быть, только давным-давно, в колыбели.

Во сне она ничего не сознавала, но чувствовала себя счастливой, какой была тоже только давным-давно, в колыбели; а может быть, и тогда не была.

Проснувшись рано утром, Ниночка не вспомнила того, что происходило ночью, только глаза Студента, усталые, чуть-чуть улыбающиеся, светились где-то далеко. Но она не помнила, чьи это глаза.

И нет-нет возникала над городом — как бы из ничего выступала башня; но она не помнила, кто в башне живёт и что в ней совершается по ночам.

3

Когда оканчивался учебный год, Людоеда Людоедовича вызывали в образцовую ведьминскую гимназию, к директрисе.

Прежде, на Гадючьем болоте, они, когда встречались, бывало не нарадуются: «Людоедик, хороший мой!», «Вампирочка-лапушка…» — а тут Вампира Вурдалаковна заговорила строго и на «вы».

— Подведем итоги. Старших я поставила на ноги. Эльвирочку в царской канцелярии пристроила — девица на хорошем счету. Со дня на день замуж выйдет за Математика. Не лежит сердце к этим, с Лесной, но, надо думать, попадёт в приличный дом, остепенится. А если что, мы с тобой его как-нибудь приспособим; он ничего, в меру пухленький, сочный. Изабелла в гимназии — директрисой. Ну, не в образцовой, не в ведьминской, да и район захудалый, так ведь прямо со школьной скамьи — из молодых, да ранняя. В возраст войдёт — себя покажет. Марципана и вовсе гордость гимназии. Шутка ли — старшая хранительница Звёздной палаты; тут, если руки ловкие, что загребать очень найдётся… Не о них разговор, Людоед Людоедыч. Что с Нинкой делать, вы мне скажите? Какие у нас ведущие, или, как теперь выражаются, профилирующие дисциплины? Сами знаете: «элементарное людоедство», «летание на метле» и «превращении». Так по всем этим предметам — позорище. Учителя — на что уж у нас выдержанный педагогический коллектив — на стену лезут! По «элементарному людоедству» и предварительного задания не выполнила: жалко, видите ли. По «летанию на метле» способности выдающиеся. Скорость развивает до двухсот километров, за ней и я не угонюсь. Чисто выполняет «мёртвую петлю», «бочку» и «иммельман». Но куда направлены способности? В начале зимы летим в строю. А она — раз! — в штопор. У самой земли выходит из пике, садится на замёрзшее озеро, поднимает лебедёнка, к которому по льду совсем уж подобралась лиса, уносит его в Африку, к лебедихе. Конечно, мамаша-дура радёшенька. Оставила сыночка, потому что слабый, к зиме летать не научился, — и нате, получай живого и здорового! А лисе каково? А каков пример другим? Или «превращения». Зацапали ведьмы-воспитательницы для практических занятий девочку-сироту — тощую, веснушчатую. Та стоит среди класса и плачет: «Отпустите!..» Вызываю распоследнюю ученицу. Та мигом три раза повторила «Гуррарум-тумм-пумм!» — из девчонки образовалась мышка. Какая отметка? Пятёрка, Людоедыч, сам понимаешь! Вызываю другую второгодницу. Та три раза «Гуррарум-тумм-пумм-пумм!». Из мышки получился червяк. Снова пятёрка. Вызываю Нинку твою. Ей по экзаменационному листу из червяка надо таракана сотворить. Пустяковое задание при её способностях. «Исполняй», — говорю я Нинке. А она как вскинула длинные ресницы, на которых слезы висят, как взглянула на меня, да вдруг топнула ножкой и говорит: «Гуррарум-пумм, пуммцум-цум-пумм-цум-цум-цум». Все обмерли. Конечно, вместо червяка образовалась принцесса неописуемой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И ничего не поделаешь, сам знаешь: третье превращение — последнее. Вот и ходит неописуемая принцесса по городу, а над ведьминской гимназией воробьи смеются. Спрашиваю Нинку: «Да как ты могла, бессовестная?!» — «Жалко стало». У неё на всё один ответ: «Жалко». Как хочешь, Людоедыч, старинные мы с тобой друзья, но терпение лопнуло. Либо выбей дурь из мерзавки, либо бери из гимназии.