Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

В самом деле — идешь по улице, встречаешь сотни и тысячи людей и, могу побиться об заклад, что никто из них в течение суток, тех, данных суток, когда Громыко беседовал с Шульцем, ни разу не подумал, что завтра его и всего окружающего может уже не быть. Наши люди так уж устроены, так приучены, что не верят в ядерную гибель, не верят, что война будет и не думают о ней, а протестуют — только с трибуны по просьбе профкома или парткома.

Сегодня сочинил (а Загладин потом усовершенствовал) материал к беседе Андропова с Живковым по вопросам комдвижения. Сформулировали совсем новую, современную концепцию нашей политики в МКД, впрочем, опирающуюся на слова, намеки, «на дух» заявлений самого Андропова, сделанных как на Пленуме, так и на Политбюро, и в беседе с Куньялом. Это совершенно неприемлемая позиция для Пономарева. Но мы ему на этой основе подготовили речь на закрытом заседании секретарей ЦК соцстран 20 сентября, когда «сегодняшний воробей» уже улетит на Юг, в руки Ю. В., хотя Живкову он это будет говорить (если согласится) спустя месяц после Пономарева.

Попробуем так делать политику. Получится ли?

16 сентября 1983 г.

Опять заболел. Сижу второй день дома. Температура при больном сердце — это плохое дело. Не хочется ни стареть, ни поддаваться немощи.

На Политбюро, которое вел Черненко — ничего особенного. Итоги Громыко в Мадриде и во Франции. Рассказывал, как было дело, но стенограмма ярче передала.

Миттеран поразил меня преамбульной речью с Громыко: разливался в дружбе и любви к России и т. п. Но ракеты, мол, наши не задевайте. Громыко держался с ним вежливее, чем с Шульцем, однако сказал ему все и про Чад и про ракеты. Встречи нашего МИДа оценены как достойные. (Только сегодня я узнал по телефону, что в Нью-Йорк на ООН Громыко не поедет, хотя вчера об этом не было ни слова. И правильно: по самолету мы там дивидендов не соберем, а выслушивать публичные оскорбления!. — сам Рейган собирается там выступать, — нам не по рангу).

И вообще поменьше, поменьше обращать внимание на то, что о нас думают и говорят. Со времен Хрущева мы приучили западников рассматривать себя, как партнеров, играющих и долженствующих играть по правилам. Но дело в том, что это ИХ правила. И мы никогда не сможем их «устроить», как бы мы ни ловчили и какими бы терпеливыми и благородными ни выглядели. Так вот, надо поменьше играть в их игры. Пусть мы по-прежнему будем для них загадкой. Больше чести будет. А для этого МИД надо свести к рангу, какой он занимал при Чичерине и Литвинове: не на уровне ПБ. Между прочим, ни в одной соцстране, кажется, министр иностранных дел не входит в Политбюро.

Спустя много лет перечитываю «Крейцерову сонату». Физиологически все осталось также в этой «проблеме». Социально — изменилось колоссально. Эта сторона проблемы, как ее подавал Толстой, кажется, сейчас и смешной, и примитивной, нелепой.

Некоторое время назад мне позвонили с истфака: мол, второе издание идет «МГУ в войне», сообщите данные о вас. (в первом издании меня не обозначили, хотя я не на дальнем Востоке, и не только учился, но и преподавал в МГУ). Почему-то я заволновался. Написал три страницы, как воевал. Повез и все волновался. Разочарование наступило, когда я нашел в дальнем конце коридора 504 комнату с двумя убогими женщинами (одна показалась знакомой, но сильно увяла) и жалкой «служебной» обстановкой плохо финансируемого учреждения. На нашем старом истфаке, на ул. Герцена, еще до войны все скрипело и разваливалось, но детали бывшего княжеского особняка с медной табличкой у входа «Просят снимать галоши» и другими признаками былого статуса, придавали этому истфаку академическо-музейное очарование. А это — обшарпанный за 15 лет сборно-бетонный корпус. Но не в этом дело. Дело в том, что этих женщин, как и редакцию сборника, я как таковой совсем не интересую. У них «поручение», служба. И никакого душевного контакта с моим истфаковским прошлым не могло быть, я напрасно волновался. Просто еще один маленький урок одинокости людей и равнодушия «общественного» бытия. Ты, в общем, как и все остальные, никому не нужен, как индивидуальность, а лишь — как носитель чего-то в прошлом и настоящем, чего-то такого, что находится в поле зрения искусственно созданного или реального интереса каких-то групп людей или ведомств.

Вечером позвонил Жилин. Сообщил, что Пономарев разочарован текстом по комдвижению, который по моей схеме и моим пером был подготовлен ему для закрытой встречи секретарей ЦК соцстран. В чем дело? Текст был краток и выдержан в духе тех заявлений и высказываний, которые Андропов делал публично, а чаще на ПБ или по случаю, в какой-либо связи. То есть реалистическая оценка, забота о единстве, а не об «идеологической» чистоте, — путем большего внимания к их специфическим условиям, к их внутренним задачам (а как они их собираются решать — их дело!), повышение теоретического авторитета КПСС и, конечно, наведение порядка у себя в стране, как решающий фактор влияния идей социализма в мире и нашего престижа в МКД.

Оказывается, все это совсем не то. Оказывается, надо взять его доклад перед секретарями парткомов посольств (в августе) и оттуда переписать — что в МКД все отлично, что оно на подъеме, что такие-то хорошие и очень хорошие партии вроде американской, германской, датской, прекрасно и успешно борются против капитализма и несут в массы «правду о реальном социализме», что есть, конечно, отдельные недостатки и проявление оппортунизма в отдельных партиях, но это пока что и вполне преодолимо, если мы все вместе займемся этим.

И вот эту бодягу он будет читать Биляку, Аксену, Овари и другим членам Политбюро и секретарям ЦК соцстран в закрытом, т. е. доверительном порядке. Но эти люди знают ведь действительное положение дел. На уровне замов и завов отделов ЦК компартий соцсодружества (и немцы, и венгры, и даже болгары) давно нам говорят, что на подобных встречах мы «приукрашиваем» не известно для чего. А политически это называется — не доверяем, обманываем, бросаем песок в глаза своим самым верным друзьям. Зачем? Только для того, чтобы Пономарев не присутствовал при распаде своей империи (a la Черчилль) — т. е., чтобы коммунистическое движение выглядело так, как ему хотелось этого 50, 40, 25, 20 лет назад.

Но тут есть и другая опасность: наши друзья могут нас просто (в лучшем случае) считать за дураков, не способных понять, что на самом деле происходит в МКД, и несут ерунду, выдавая это за политику, которую, однако, невозможно координировать, потому что она не имеет никакого отношения к действительности. Нам, замам, консультантам который уже раз стыдно перед своими коллегами из Международных отделов братских партий. Но они, вместе с тем, зная нас лично по 10–20 лет, знают, что мы не кретины. Значит, «концепция», которую им излагает Пономарев, — это позиция ЦК КПСС. Т. е. бери выше, кретинизм относится на счет нашей партии.

Наконец, Б. Н. настолько уже в маразме, что он не чувствует опасности для себя лично. Ведь тот же Биляк или Аксен могут, в конце концов, пойти к своим генеральным, а то и к нашему и заявить: на черта нам нужна такая координация, построенная на иллюзиях и на самообмане!?

Словом, Пономарев не только тормоз, но и опасность для нашей политики в комдвижении. Если бы его не было 20–10 лет назад, дела в комдвижении были бы лучше, естественнее. И я уж не говорю, что за полгода андроповской эры можно было бы кардинально изменить и нашу политику, и всю атмосферу в МКД.

Я ведь переживаю не потому, что он отверг мной сделанный текст, а потому, что он наносит вред делу. И я за то, чтобы его убрать, как пережившего себя дважды и трижды, — хотя я почти уверен, что мне лично было бы от этого хуже. Мне бы тоже вскоре пришлось бы уходить. Между прочим, скорее всего потому, что Черненко, а может быть, и Андропов считают, что я — главный автор тех бодяг, с которыми чаще, чем нужно, выступает Пономарев. Я действительно их пишу, потому что служба, но я их самый главный ненавистник и давно уже в Отделе этого не скрываю. Удивляюсь, как это не доходит до сих пор до самого Б. Н.

18 сентября 1983 г.

Не перестаю переживать «феномен Пономарева». Впрочем, это естественно: в нем я финиширую свою общественную жизнь. Увы! Пенять, однако, можно только на себя.

100-летие Тургенева. Прочел статью о нем, именно такую хотелось прочитать. Хотя я его давно не читал, но поскольку с него я начал формироваться в то, чем я стал (на чердаках, на даче в Лайково, 12-летним до слез, до беспамятства зачитывался его романами), я хотел, чтоб его «восстановили» в памяти, очистив от хрестоматийного глянца. И это вроде сделано по случаю 100-летия. («Москва» № 9).

20 сентября 1983 г.

Не пошел на совещание секретарей ЦК соцстран на Ленинских горах. По предлогом, что — на бюллетене: болезнь еще не кончилась. На самом же деле потому, что противно было присутствовать на этой надоевшей комедии и вместе со всеми делать вид, что происходит что-то важное и серьезное. К тому же постыдное по отношению к друзьям. Они ведь каждый раз, прежде чем ехать на подобное совещание, всерьез рассматривают позиции своей делегации на Политбюро, и делегации эти облечены полномочиями что-то делать. А наша делегация, которую вот уже 10 лет возглавляет Пономарев, никакими полномочиями (даже пропагандистскими) не располагает. То, что он говорит, не несет даже сколь-нибудь стоящей информации: они не хуже его все это знают — и про ракеты, и про американский империализм, и о комдвижении. И никакой реальной координации и сотрудничества в политико-пропагандистской области мы им никогда не предлагали и не хотим ее. Пономарев же видит свою функцию, чтобы заполучить поддакивания и поставить галочку в свою пользу: внес вклад в укрепление единства соцсодружества.