Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

Итак: много ждали от Андропова. Ждали не напрасно. Еще бы ему год-два, и он чего-нибудь добился бы. Но. А теперь вот сижу и жду — кто вместо него и как пойдет? Впрочем, формально все будет так, как начато при нем. Но у нас ведь очень много зависит от личных черт, от образа мысли и настроений, симпатий и антипатий лидера. При нынешнем переходе это будет сказываться гораздо сильнее, чем при «смене лидера» после Ленина, после Сталина, после Хрущева. Брежнев создал традицию «личной власти». После него, например, личный авторитет Андропова, как единоличного руководителя страны, не подвергался ни малейшему сомнению (если не считать страхов со стороны некоторых интеллигентов и слишком уж «осведомленных» аппаратчиков насчет претензий Черненко… Я убежден, что этих претензий не было).

И на этот раз так произойдет: кого изберут, тому на другой день и будут беспрекословно подчиняться. И уже через неделю-другую наряду с решениями «последующих Пленумов» будем выполнять «указания товарища. (?!)».

Все-таки я не теряю еще надежды, что изберут (вернее уже «избрали» — на ПБ, завтра на Пленуме лишь санкционирование) — Горбачева. Намек сегодня получен: Джавад сообщил, что во время совещания у Загладина, ему позвонили от Горбачева и просили придти в такой-то час для какого-то дела.

Возможно речь идет о «слове» с Мавзолея, может быть, о выступлении на завтрашнем Пленуме. И то и другое, если это так, обнадеживает.

14 февраля 1984 г.

Чуда не произошло. Избран Черненко. На Пленум я поехал, хотя по-прежнему болен и, видимо, сильно.

Пленум почему-то опять в Свердловском зале. И, следовательно, опять надо было за полтора часа занимать место. Провинциальная элита уже наполовину заполняла зал. И все как обычно: целовались, громко обменивались приветствиями, делились «новостями» — о снеге, о погоде, о видах на урожай, словом, шел «партийный толк» людей, чувствующих себя хозяевами жизни. В этой разноголосице я не услышал ни разу упоминаний имени Андропова или разговора о «событии». К половине 11 — го зал уже был полон. Бродили только опоздавшие одиночки в поисках, куда бы приткнуться, в том числе бывший управляющий делами Павлов, которому теперь уже не было уготовано «своего» места, бывший помощник Генсека Цуканов, Голиков и т. п.

Минут через двадцать зал смолк. Началось ожидание. Причем, с каждой минутой напряжение нарастало, атмосфера будто наполнялась электричеством. За пять минут до одиннадцати в зал сбоку вошли как обычно кандидаты в члены ПБ и секретари, и как обычно — впереди Пономарев (вечный первый среди вторых). На этот раз, правда, они не приветствовали бодренько всех близсидящих, не тянули к ним руки в демократическом порыве слияния с массой цековцев.

Напряжение достигло кульминации. Все взоры (и шеи) — в сторону левой двери за сценой — вход в президиум. «Кто первый?!»

Ровно в одиннадцать в проеме двери показалась голова Черненко. За ним Тихонов, Громыко, Устинов, Горбачев и др.

Зал отреагировал молчанием. Никто не встал, как это было, когда, помнится, вошел Андропов на Пленуме, после смерти Брежнева. Уселся президиум. Горбачев рядом с Черненко. Еще ничего не ясно.

Черненко приподнялся и, низко склонившись над лежавшей на столе бумажкой, стал тихо астматическим голосом быстро говорить какие-то слова о покойном. Потом — о том, что прибыло абсолютное большинство и что можно открывать. Затем — что в повестке дня один вопрос — об избрании Генерального секретаря. Возражений и дополнений не последовало. Он предоставил слово Тихонову.

Тихонов спустился к ораторской трибуне и стал довольно длинно говорить о покойном и о задачах партии — продолжить начатое при нем.

Напряжение не ослабевало. Неясность сохранялась. И вот, наконец, он произносит: ПБ обсудило. поручило мне. предложить на рассмотрение Пленума кандидатуру Черненко.

Прошло несколько секунд, прежде чем произошла «разрядка» — в виде слабых, формальных и очень непродолжительных аплодисментов. (Помню, какой взрыв оваций произошел на ноябрьском Пленуме 1982 года, когда Генсеком предложил тот же Черненко избрать Андропова. И, увы, не только я это помню!) Разочарование мгновенно пронзило зал и еще сильнее приглушило атмосферу.

Тихонов продолжал характеризовать кандидатуру: Черненко мгновенно стал и неутомимым борцом, и выдающимся деятелем, и проч. — почти все то, что эти дни было непременными атрибутами усопшего.

Тихонова проводили без аплодисментов. Я смотрел на членов президиума и мне чудилось смущение на их лицах. Будто они угрызались за то, что не оправдали ожиданий членов Пленума, да и массы партии, народа. Потому что, с кем ни поговоришь в эти дни, у всех на устах был Горбачев. И не хотели, и с неприязнью думали о том, что станет Черненко.

Потом встал Горбачев и провел голосование. Единогласно.

Потом он же дал слово «Генеральному секретарю Центрального Комитета». Нудно, скучно, длинно тот говорил. В общем правильные вещи — поскольку это было повторением формул, слов, задач и идей, появившихся при Андропове. Ничего своего, кроме унылой манеры читать скороговоркой, иногда перевирая фразы.

Встретили и проводили его прохладно, хотя под конец и встали, но пример показали члены президиума: Тихонов и Громыко. Думаю, что именно они, да еще, пожалуй, Устинов и решали этот вопрос «в предварительном порядке» — до вынесения на Политбюро.

Вот так.

Никто про него плохого сказать не может, кроме интеллигентов, питающихся слухами и домыслами, будто по его указанию зажимают рукописи в редакциях и запрещают новые спектакли. Фактов никто при этом не приводит.

Думаю, что зла он никому особенно не сделал по собственной инициативе. Мое общение с ним минимально: ездили вместе в 1976 году в Данию на съезд партии. Он был скромен, демократичен, по-товарищески снисходителен. Но тогда он еще не прошел искуса власти. Общались изредка, когда мне приходилось держать слово на Секретариате. Помнится были у него с Загладиным, выпрашивать орден для Б. Н. по случаю 75-летия. Держится со мной ровно, но и не выказывая, что «знаком, мол, с тобой».

Опять же — все это ни о чем не говорит.

Разочарование людей связано с другим.

[Два часа смотрели похороны по TV. Особенно впечатляют гудки заводов… А таким наше руководство уже давно не снимают. при опускании в могилу. Другим же вокруг неловко выпендриваться].

Итак — чем же разочарованы?

Тем, что высший пост в нашем великом государстве может занять любая посредственность, которого судьба случайно вынесет на авансцену. В данном случае судьбой был Брежнев, который полюбил Черненко еще в Молдавии, таскал его за собой в аппарат ЦК, на должность зав. сектором по пропаганде, потом в аппарат президиума Верховного Совета в начале 60-ых, потом в Общий отдел ЦК. Сделал его ближайшим доверенным, всячески это демонстрировал в своем вульгарно-кумовском стиле руководства государством и партией. За пять лет превратил его из завотдела в члены Политбюро и второе лицо в партии. А потом уже действовала логика «стабильности» и «преемственности», не говоря уже о рычагах власти и приятельства. Но даже Брежнев, передавая бразды, понимал, что Черненко, своего любимчика и политического лакея, нельзя делать Первым, и вовремя «пододвинул» Андропова.

Разочарование потому, что этот человек серенький и убогий по своему интеллектуальному содержанию, малообразованный и свободный от всякого культурного фундамента, мелкий партийный чиновник по привычкам и «опыту работы», аппаратчик в худшем значении этого слова, не имеет к тому же никаких личных заслуг — как простой гражданин. Он даже не воевал, как все более или менее порядочные люди его поколения.

И потому еще, что как раз этот человек пришел к руководству страной, когда обозначился глубокий перелом в ее истории, когда возникло столько надежд, когда появилась уверенность (пусть зыбкая пока), что дела пойдут по справедливости и что порок, наконец, загонят в подполье, не дадут ему так нагло торжествовать свое превосходство и над нашими идеалами, и над правдой, как ее понимает народ.

Конечно, и без личного участия (во всяком случае — вклада) тележка, сложенная при Андропове, может двигаться дальше. Но., увы, инерции пока недостаточно, чтобы она долго прошла сама, без толчков и хорошей тяги. А для этого нужен авторитет не только должности и власти. Авторитет интеллекта и «тайна», что он, этот интеллект, что-то может. У Андропова это было.

Вчера меня многие требовали из прибывших на похороны. Но я после Пленума и особенно после того, как сходил в Колонный зал (вместе со всем Пленумом), откуда опять же пешком на Старую площадь, промерз, почувствовал, что температура опять подскочила, отказался встречаться с кем бы то ни было, кроме Макленнана, который очень просил принять его по деликатному делу. Я догадывался по какому. Так и вышло. Поехали с Джавадом и Лагутиным в гостиницу на ул. Димитрова. Гордон долго и смущенно рассказывал о конфликте между ПБ и «Morning Star» (известному нам лучше его)… А смысл его жалобы (хотя он все время оговаривался, что это их внутреннее дело) состоял в том, что Москва поддержала в этом конфликте газету, которая выступает против руководства партии.