Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

Понравились мне эти ребята. У них от пребывания в партии — никакой корысти. «Чистая идея». И сколько сил, сколько работы мысли и времени (при всех соблазнах вокруг) они должны тратить, чтобы каждодневно, в обстановке подозрительности, насмешек, а то и прямой враждебности, держаться за свое, убеждать, спорить, настаивать.

И их человеческие качества не остаются незамеченными. Нас, говорят, охотно избирают в производственные советы, делегатами для переговоров с администрацией, на профдолжности. Но, когда речь заходит о муниципальных выборах, т. е. когда рабочим приходится делать выбор «с учетом политики», они редко отдают голоса коммунистам (тем же самым). А уж о парламентских выборах и говорить нечего, тут коммуниста никто не предпочтет. Тут он уже не данный конкретный Ганс или Гельмут, хороший парень и верный друг. Тут — за его спиной маячит «Москва».

В грустном настроении я уходил с этой беседы.

24 апреля 1976 г.

В Гамбурге был обед на «рыбной набережной». У нас обед со знатными гостями обычно обставляется, как нечто из ряда вон, как «событие». У них обед есть обед. На этот раз я, например, сидел за столом с шоферами, так как мы чуть опоздали и все остальные места уже были заняты.

А за день до этого отправились в порт, где уже собрались Герберт Мис (председатель партии), Готье (зам. председателя), секретари ЦК Карл-Гейнц Шрёдер, Вилли Гернс и др. Погрузились на баркас и поплыли вдоль доков и причалов, приветствуя, между прочим, советские корабли: матросы сверху подозрительно отмахивали в ответ, — что это, мол, за пьяная компашка?! И в самом деле: только влезли — начался пивной и водочный шум, причем заводилой выступал Мис. Выволокли корзину с тельмановками (фуражками) — примерка, обмены, фотографирование.

Я подошел к Шредеру (один из секретарей ЦК ГПК). Говорю: «Карл-Хайнц, через три часа мне выступать, посмотри мой текст, вычеркни все, что не годится, да и по объему он больше, чем предусмотрено, сократи, как считаешь нужным». Вместе с Гернсом, другим членом руководства ГКП, и Рыкиным они уединились в дальнем углу палубы и под гвалт остальных углубились в чтение. Прошло минут 50. Рыкин подходит ко мне. Они, говорит, в смятении. Не знают, что убирать. Впечатление колоссальное. От КПСС они не ожидали такого «неказенного» текста. Потом, смотрю, оба подскочили к Мису, что-то наперебой возбужденно говорят. Подошли ко мне: всякие слова и восторги, хлопают по спине. Договорились, говорят, чтоб тебе не 15, а 25 минут дать — жалко выбрасывать хоть строчку, а опубликуем полностью.

Главное мероприятие проходило в «Народном доме». Народу было полно, в основном молодежь. Милые, с умными красивыми лицами мальчишки и девчонки, очень непосредственные и заинтересованные, некоторые сидели прямо на полу между сценой и первыми рядами.

Зал, рассчитанный человек на 500, был забит до отказа, в проходах и по стенам стояли люди. Ян Веннике, гамбургский секретарь обкома, открыл собрание. Я сидел в президиуме рядом с Мисом, тут же — представитель СЕПГ, от ФКП директор Института Тореза Бюрль, секретарь компартии Дании Христиансен и другие. При объявлении иностранных гостей зал бурно приветствует КПСС, так себе СЕПГ, французов — нормально, датчанина — тепло.

Доклад Миса. Очень громкий, полемический в отношении своих социал-демократов, разъясняет задачи только что прошедшего в Бонне съезда ГКП.

Мне дали слово после перерыва. Я сказал несколько слов приветствия по-русски. Рядом со мной на трибуне стоял Герман Гюнтер, партийный секретарь одного из гамбургских районов. Он хороший оратор и его назначили произнести мой текст по-немецки. Перед этим с немецкой основательностью он изучил его, даже потренировался наедине вслух — со всеми моими акцентами. И начал громко и наступательно произносить написанное мной: о потрясении 1941 года, о разочаровании в немцах, которых после революции считали самыми близкими нам, о Тельмане и ГКП — без которых трудно было бы залечить прошлое, о великом немецком народе, о благородстве и силе духа немецкого рабочего движения — качествах, кристаллизовавшихся в личности Тельмана…

Стояла напряженная тишина, изредка прорывавшаяся порывами аплодисментов. Когда речь пошла о современных делах, о новом и старом интернационализме, о том, что КПСС не нужна никакая гегемония и проч., аудитория точно и живо реагировала на каждый такой пассаж. Я поразился, как хорошо улавливался подтекст. А когда под конец — о могиле советского солдата Маслова, который погиб, рванувшись на штурм тюрьмы в Бауцене, где, считалось, еще находится живой Тельман, все повскакивали с мест. Долго не могли успокоиться и утихнуть, чтобы дать мне закончить.

Я возвращался с трибуны «в триумфе одобрений». Потом многие подбегали, что-то говорили. Эрика — одна из редакторов «Унзере цайт», очень милая, вся светящаяся умом и добротой, по виду — типичная «западная» журналистка — и в этот вечер, и на другой день не раз «разъясняла» мне, почему я произвел такое впечатление: сочетание мыслей с внутренним волнением, искренностью чувств, серьезное отношение и доверие к германским коммунистам, к немецкому народу, уважение к способности аудитории понимать непростые вещи, решительное, «вызывающее» (как она сказала) нежелание говорить банальности, которые у всех навязли на зубах.

Мис был доволен, но сдержан в похвалах. Мне показалось, он не очень уверен, что я отражаю «официальные» мысли и чувства. У него на памяти, очевидно, было, как его «принимали» в Москве во время XXV съезда КПСС и как вела себя делегация секретаря ЦК КПСС Долгих и Загладина на съезде ГКП. Рыкин мне передавал «на ушко» впечатления делегатов того съезда: официальные клише, набившие оскомину банальности, надутость и ортодоксальность при личном общении…

Настораживал Миса и контраст между моим выступлением и речью представителя СЕПГ, на содержании у которой ГКП была и зависела от нее политически. Моя Валькорда[42], сидевшая рядом, не знала, что и как мне переводить из речи, в которой через слово упоминался «товарищ Хонеккер», а еще «заветы Тельмана в ГДР», «развитый социализм», троекратно — что «критерием интернационализма является верность КПСС…» Потом мне передавали, что аудитория обратила внимание на то, что во всех этих трех случаях единственный в зале, кто не хлопал, был я.

После меня выступал француз. Когда он говорил о прошлом братстве (Торез- Тельман), все шло на подъеме, а когда заговорил о социализме, окрашенном в цвета Франции, люди насторожились, притихли и проводили оратора очень кисло. И опять я поразился их «осведомленности» на счет еврокоммунизма.

Вечером, на банкете в доме Тельмана меня наперебой поздравляли — и немцы (кроме представителей СЕПГ), и наши корреспонденты, и работники консульства. Там же произошла стычка между Мисом и Бюрлем. Я сидел рядом, помалкивал. И тот, и другой в перепалке то и дело оглядывались — «на КПСС». Француз стал было хвалить доклад Миса за то, что там сильно подчеркнут «национальный момент» — особые условия страны и поэтому специфика действий и политики. Мис его прервал: «Я понимаю, куда ты клонишь. Но вы от нас не дождетесь, чтоб мы последовали за вами в еврокоммунизм. И вообще вы себя ведете высокомерно, не по-товарищески. Когда мы были на вашем съезде, вы нам слова не дали, загнали на митинг, где было несколько десятков человек. Но все равно мы ни слова не сказали, что мы думаем о ваших «новых идеях». Вы же приезжаете к нам и говорите, что хотите. И сегодня ты полностью изложил вашу программу. А я, готовясь к докладу, снял (хотя было искушение оставить) малейшие намеки на несогласие с вами. Но вечно мы молчать не будем. Знайте: вы думаете, что вы большие, а мы маленькие. И с нами можно так… Однако при Тельмане мы были самыми большими. Это значит, что можно и у нас стать большим. И, пожалуйста, без панибратства. Мы еще скажем свое слово».

На другой день была манифестация — колонны (тысяч десять) шли перед домом Тельмана. Мис стоял на балконе его квартиры. Я — рядом. Многие из демонстрантов узнавали меня, приветствовали. На митинге после манифестации выступал уже не Мис, а Готье (зам. председателя партии). Трижды в своей горлопанной речи он выкрикивал клятву верности Советскому Союзу. Первый раз ему ответили бурными аплодисментами и криками «хох!» с поднятием кулака к виску (тельмановский жест). Второй раз — жидко похлопали. В третий — уже раздались свистки…

Вечером к нам с Рыкиным в гостиницу пришел Карл-Хайнц Шредер. Пили нашу водку. Он разошелся, стал крыть последними словами Готье: «Если бы он не был идиотом, его вполне можно было бы счесть за провокатора». Долго говорили «по душам». Он то и дело останавливался, обнимал меня за плечи и провозглашал: «Anatol! Rede!» (то есть моя речь). Опускал голову, качал ею по-пьяному из стороны в сторону, будто не находя слов. «Это что надо! Это по-настоящему! Это на десятилетия. Мы никогда не забудем. В программу партучебы включим. Ты нас понял. Ты понял, каково должно быть отношение КПСС к нам». Не с СЕПГ, Хонеккера… И опять и опять рефреном: «Anatol! Rede!»