Александр Павлов - Демон перемен

• Название: Демон перемен
• Автор: Александр Павлов
• Издательство: И.П. Павлов А.Б.
• Жанр: Политика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9909337-0-5

ББК 60.52 П12

При поддержке: фонда социальных исследований «Хамовники» и лично Симона Кордонского, Станислава Щукина, Константина Долинина, Игоря Луцкого, Данилы Розанова, Максима Шера, Михаила Павлова, Ольги Валиевой, Катерины Ковалевой, Виктора Подложнюка, Виталия Листраткина, Алексея Лещева, Артема Горбунова, Евгения Чирочкина,Чолпон Бейшеналиевой, Игоря Зольникова, Радика Салеева и других друзей.

Павлов, Александр Борисович. Демон перемен. Введение в оперативную алхимию российской жизни. -У.: ИП Павлов А.Б., 2016. - 55 с.

В книге рассматриваются основные тренды, которые сложились в социально-экономической жизни России в последние годы, раскрытые с изрядной долей целенаправленной, но вполне осознанной, провокации, которая, впрочем, никак не отразилась на базовых смыслах.

---

На смену отмирающим искусственным конструктам будут приходить реальные, созданные самой жизнью: на место рынков - базары, на место производств — мануфактуры, на место имитации деятельности — работа, на место медицины — знахарство, на место образования — ученичество, на место религии - языческие практики, на место рациональности — вера в чудеса и так далее.

Этот процесс замыкания круга, если кто не заметил, уже активно идет. Есть и важный индикатор этого процесса — количество людей, для которых пространство власти, в котором и поддерживаются искусственные конструкты, становится внешним. В зависимости от обстоятельств — то дойной коровой, то назойливым комаром. Количество таких «посторонних» активно растет, начиная с 2008 года, и живут они уже в другой реальности, для описания которой пока нет слов.

Это и есть новое пространство жизни, которое неизменно будет расширяться вслед за уменьшением объемов ресурсов, которые власть может позволить потратить на поддержание демонов, вне поля которых, она не может быть помыслена. Но этот процесс нам может быть интересен только как индикативный, позволяющий предугадать динамику процесса, но вовсе не как содержательный. Ибо реальное содержание уже уходит из системы этих конструктов — пространства перестают иметь общие множества.

Если смотреть на этот процесс с целями сугубо экономическими, то можно применить отличную модель сопоставлений. Сейчас на дворе, согласно экономическим индикаторам, 2001-2002 год, весной следующего года можно ожидать 1998, дальше по убывающей. Но, сопоставляя таким образом, мы продолжаем рассуждать в пространстве власти, в котором только и существует имитация экономики, индикаторы которой мы рассматриваем. Поэтому, по большому счету, очевидно, что все прогнозы будут не прогнозами из реальности, а прогнозами того, как будет сжиматься пространство власти, и что она будет делать для того, чтобы это пространство сохранить, — национализировать крупную промышленность и торговлю, пытаться торговать пресной водой, консервировать нефтяные скважины, просить гуманитарную помощь, урезать расходы на имитацию социальных обязательств и так далее.

То, что будет происходить в реальности, зависит уже не от этого пространства, а от населенных на территории. И речь вовсе не о каких-то мифических политических действиях, и вовсе не о любых других взаимодействиях между пространствами жизни и пространствами власти, а о банальном выживании. Пока усиленная архаизация практик, которые могут его обеспечить, внушает определенные надежды. Как это и ни чудовищно звучит, но, при желании, проживем и без власти — точнее, вне пространства власти.

Без государства

Очередной опрос «Левада-центра», который вновь подтвердил, что большинство людей в России ничего не ждут от государства и ни на что не надеются, почему-то вызвал шквал рассуждений вокруг и около. За их ширмой скрытым осталось главное — что вообще понимают под словами «государство», «политика» и «власть» и опрашиваемые, и составители.

Тут стоит отметить, что никакого открытия «Левада-центр» не совершил — аналогичные опросы центр проводит уже несколько лет. Каждый раз картина оказывается схожей до степени влияния неизбежных погрешностей. Более 80% опрошенных с разной степенью глубины уверены в том, что ни на какие решения в стране повлиять они не в состоянии. Это называется политикой, в которой не готов участвовать почти никто. Ну и на десерт - 66% опрошенных стараются жить, не вступая в контакт с властью. Это называется надеждой на себя, которую продекларировало почти 80% опрошенных.

На что реально надеются и полагаются все эти люди, да и мы с вами, читатели, известно — на собственное ближайшее окружение, границы которого определяются той пользой, которую участники локальных сообществ могут принести друг другу. Подобная польза является реальным содержанием того, что принято называть «семьей» и «дружбой». Цель подобных отношений жесткая — обеспечение банального выживания, поэтому никакой «духовности» в «настоящей дружбе», «крепкой семье» и «любви до гроба» искать не стоит.

«Дружба» заканчивается одновременно с окончанием той пользы, которую ты, друг по жизни, можешь принести, «крепкая семья» по вполне биологическим законам заканчивается одновременно с уменьшением кормовой базы, уважение измеряется биологическим доминированием в стае ближайших сородичей по виду, а «любовь» совместными возможностями добычи пропитания. Цели выживания с последующим переходом в накопление на похороны просты и понятны, связи выстроены и регулируются вполне локальными понятиями, которые отлично работают, иерархия доминантности жестко контролируется.

Пространство географии оказывается составленным из зон влияния тех или иных подобных общин, защищающих и развивающих свою кормовую базу. Города — из набора районов, районы — из набора бригад и семей, области — из набора кормовых угодий, озаборенных реальными и виртуальными границами. Пространства же государства, как связывающего субстрата, здесь не возникает, равно как и неких универсальных ценностей, которые стоят выше локальных интересов, равно как и их выразителя — общества. Ничего этого нет, и никогда не было. Равно как и общих правил хозяйствования, называемых экономикой. Есть лишь локальные системы хозяйствования в каждой общности, настроенные на промысловое осваивание конкретного захваченного и защищаемого ресурса (или ресурсов). Имитационная риторика не в счет по причине того, что не способна реально внедрить иную смысловую надстройку, которая выглядит как чуждые искусственные идеалы.

Общее дело? Общее благо? Всеобщие цели? Все это просто смешно в ситуации, когда нет ничего общего кроме общих внешних границ. Исторические причины сего положения известны, хотя обычно соответствующий анализ ведется в модусе коллективизма. Суть здесь проста — никогда в истории территории не возникало ситуации, при которой ценности личности становились приматом, что и является необходимым условием для получения условного «общественного договора», то есть общих правил игры, из которых и следует появление государства, общества, экономики, общих установок и прочего. Люди всегда были и остаются ресурсом для локальных сообществ. Причины этого обычно объясняются тремя историями: историей про обширную географию, историей про православие и историей про социально-исторический опыт.

Но объяснительные теории не так важны, как данность. А данность такова, что государство и его производную — власть, можно адекватно представить лишь одной единственной моделью — наиболее сильным игроком на территории, который захватил наибольшее количество ресурсов. Это не субстрат, а объект, равный другим игрокам, действующим ровно по тем же правилам. Именно по этой причине любое рассмотрение государства как чего-то внешнего, неизменно приводит к одному и том же результату — от наиболее сильного игрока люди предпочитают прятаться в том случае, если нельзя извлечь прямую пользу.

Понятно, что никто из стана бесчисленных других игроков не верит, да и не может верить в то, что может повлиять на то, что принято называть «политикой», - на понятия другого игрока: с чужим уставом в монастырь не суйся. Иначе прилетит ответка.

Отношения здесь совсем другие, связанные в первую очередь с надеждами прилипнуть к большему ресурсу, что описывается фразой «попасть во власть». Попасть — это значит действовать по понятиям «власти», что исключает любые иные понятия. За это многие готовы отдать условную «свободу» - условную, потому что в отсутствии более высших ценностей, нежели общинно-биологические, вряд ли можно рассуждать о свободных личностях. Именно по этой причине единственное, что стоит внимания во всех рассуждениях вокруг опроса «Левады», - это объяснительная модель патернализма.

Её реальную сущность — готовность ходить под кем-то в обмен на кусок хлеба, подобные опросы и демонстрируют в полной мере. Так власть, как внешний игрок, и воспринимается на уровне любой локальной общности. Так же воспринимают друг друга и общины с общаками, осваивающие какой-либо ресурс. Это и есть стабильность, функциональным идеалом которой является натуральное хозяйство с крепостными, при котором возникает полное соответствие ресурсных и географических границ, а иерархии статусов прозрачны и понятны. А что ещё нужно от жизни? Еда, размножение и статус в стае.

АЛМАЗНОЕ БУРЕНИЕ В УЛЬЯНОВСКЕ -8 937 886 74 32

До государства: почему в России нет теневой экономики

Президент поручил вывести «гаражную экономику» из тени. Это вряд ли получится по причине того, что никакой тени, из которой можно кого-то выводить на свет (или в свет?), в России попросту нет.