Геннадий Емельянов - Истины на камне

• Название: Истины на камне
• Автор: Геннадий Емельянов
• Издательство: Кемеровское кн. изд-во
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1982

Фантастическая повесть.

Кемерово: Кемеровское кн. изд-во, 1982 г.

---

— Что там, Хозяин?

— Где?

— Внизу.

— Темно.

— Там нет солнца?

— Нет.

— Устал?

— Устал, Скала.

— Это я придумал, Хозяин, — веревку перекусывать.

— Зачем придумал?

— Они хотели меня бросить вниз. Они — сердитые.

— Почему они сердитые?

— Старики ушли, старухи ушли. Пророк молчит. Что дальше?

Над нами бежали облака, небо синело, воздух был легкий. И жить было хорошо. И печаль моя истаяла, я с любопытством наблюдал, как мужчины состязаются в удали. Я и сам азартный. В школе Первой ступени, помню, провисел на турнике чуть ли не сутки, пока меня не сняли, пока силой не расцепили сведенные судорогой руки. Мы, конечно, поспорили, кто продержится на турнике дольше. Я выиграл состязание, но какой ценой: имя мое склонялось в школе долго — меня упрекали в бессмысленном упрямстве, говорили, что я замкнут и воля моя зла. Но торжество победы, ни с чем не сравнимое торжество, поднимало мой дух и давало терпение сносить наговоры. Напрасно они, старшие, искали грех там, где его нет. Товарищи мои, те, которые упали с турника раньше меня, пожимали плечами и улыбались с пренебрежением: дескать, можно было висеть и еще, но какой в том смысл? Конечно, великого смысла в том нет — висеть на турнике, но ведь состязание есть состязание. Древние закаляли тело и, главное, закаляли волю под девизом; побеждает самый достойный. Самый достойный среди равных. Вот так!

Червя Нгу оттащили от шнура, его отволокли, как неодушевленный предмет, он некоторое время лежал ничком, распластанный, и хрипло дышал, потом вскочил и начал кулаками прокладывать себе дорогу назад — нет, он не сдался, он хотел бороться, упрямец, но опять получил дружный отпор и был повержен с окровавленным носом. Воины образовали свалку — каждый жаждал показать себя — и затеялась рукопашная, где один с кошачьей ловкостью дрался против всех. Это уже непорядок, это уже не по правилам. Я собирался уже подняться и раскидать неистовую публику, но Скала опередил меня, издав пронзительный крик, не сплошной, а с перепадами и паузами. Примерно так орут у нас ослы невесть по какой причине — скорее всего, от тоски. И свершилось чудо; воины рассыпались по деревне с прыткостью ртутных шариков и тут же была запущена система защиты от стрекотух, начал закрываться верхний полог. Начал он закрываться от центра к периферии. Сперва лепестками упал полог со столба Пророка, затем от первой круглой стены — на следующую. Спустя минуту сделалось темно, и лишь между листьями, прилегающими кое-где неплотно, жилками пробивалась густая синева. Это было даже красиво. Я забыл, что у меня есть фонарь, и крадучись пробрался в ту сторону, где лежала спасенная мною красавица. Я нашел ее руками, ощупал лицо, почувствовал щекотное прикосновение ресниц. В плечо мне дышал Скала. Я спросил его:

— И долго это будет продолжаться?

— Недолго. Они опять захотят столкнуть меня в яму, Хозяин.

— За что?

— Я прокричал тревогу, а стрекотух-то нет.

— Нехорошо обманывать, брат мой.

— Может, и нехорошо, но они бы побили друг друга. У нас мало здоровых мужчин. Ты отвлеки их чем-нибудь, Хозяин.

— Это мысль. Попробую.

Когда брат мой дал отбой (он сложил руки трубой возле рта и произвел весьма нежный звук), я научил воинов древней игре-перетягиванию каната — и не рад был, что научил: вся деревня, даже малые дети, выползли из закутков, чтобы принять участие в соревновании. Поминутно назревала настоящая война, потому как ни одна сторона не умела, да и не желала признать поражение, и всякий раз находилась причина начать сначала. До глубокой ночи напрягались эти люди. Дело кончилось тем, что соперничающие стороны повалились в изнеможении и уснули мертвецким сном с мыслью назавтра схватиться опять.

— Они помрут, Хозяин! — с печалью сказал мне Скала. — Надолго их не хватит. Что будем делать, Хозяин?

— Будем жить! Без Пророка, без старух. Хорошо будем жить!

— Мы так никогда не жили, Хозяин. — Скала раздумчиво покачал головой. Он сомневался, зато я не сомневался — я любил их, забитых, обездоленных, голодных. И верил в них.

2

Как им помочь? Любая моя ошибка может перерасти в трагедию. Если накормить их досыта, устроить и обогреть, они поймут что я в силах делать это постоянно и без особого напряжения. Поймут и перестанут бороться за себя, легко и без угрызений совести сядут мне на шею. Если я стану защищать их, они бросят копья, воины потеряют форму в праздности. Если я стану думать за них, они, лишенные нужды познавать и накапливать опыт, превратятся в шумных идиотов. Очень легко, словом, разрушить этот хрупкий мир, это тонкое равновесие несовершенное и тем не менее способное существовать…

…Я опять сижу у экрана гондолы, смотрю, как выбиваются из сил мужчины, перетягивая веревку. Вот уже почитай, двое суток они напрягаются из последнего — кряхтят, потеют, и глаза их белы от натуги. Олимпийские игры в деревне занимают меня мало; потешатся, да и перестанут. Вон женщины уже возвращаются к повседневным хлопотам, их ведь не надо учить, что не поработаешь, так и не поешь. Впрочем, женщины всегда смотрели на жизнь трезвее мужчин. Пусть перетягивают веревку, мне неплохо собраться с мыслями, взять азимут, выбрать ближнюю и дальнюю цели.

— Голова!

— Слушаю, Ло.

— Что нового о стрекотухах?

— Моя гипотеза, в общем-то, находит подтверждение — они уйдут, они снижают активность.

— Когда уйдут?

— Точно пока сказать не могу.

— Постарайся в следующий раз сказать все-таки поточнее.

— Постараюсь.

— Как там наша гостья?

— У нас их две, Ло.

— Меня интересует та, которую вытащил я?

— Глубокий шок.

— Поправится?

— Несомненно. Но что делать с первой, Ло?

«Что делать с первой?» Пожалуй, разумнее всего отправить ее в деревню, пока она мало увидела и еще меньше поняла — я хочу, чтобы молва обо мне была лишена слишком уж ярких красок, пусть молва не приписывает мне божественного начала, такая слава нам ни к чему, и чем меньше свидетелей, тем лучше.

Девчушка сидела в застекленном тамбуре биологического блока (я видел ее из своего кресла в холле) и с великим тщанием складывала в пирамидку цветные кубики-запасные блоки для подсобного компьютера — и тихо пела, качая головой. Черные и короткие ее волосы обегали щеки и были перевязаны сзади пучком травы. Лицо круглое, подбородок острый. Лисичка, да и только. И глаза. Печальные воловьи глаза с синеватыми белками. Милое и робкое дитя! Она выкладывала пирамидку с выражением отрешенной сосредоточенности и внутренне была готова к любым неожиданностям, затаив глубоко в себе испуг.

— Скала!

Брат мой отозвался не скоро — он, как всегда, отирался в душевой и выглядывал оттуда лишь для того, чтобы сказать про то, как хорошо мыться и как приятно пахнет мыло.

— Скала!

— Слушаю, Хозяин!

— Возьми девушку и отвези ее в деревню на танкетке.

— Зачем, Хозяин? Наши женщины ее не примут.

— Отчего же не примут?

Скала пришел в холл, с его головы стекала вода, на ковре он с видимым удовольствием оставлял мокрые следы. Он отряхивался всем телом, как резвый щенок, и улыбался, обнажая крупные зубы.

— Почему, спрашиваю, не примут?

— Она предназначена Пророку.

— Все видели: я ее не отдал!

— Ну и что, Пророк тоже видел.

— Скажешь женщинам: Хозяин бросит в яму каждого, кто нарушит его волю.

— И бросишь?

— Непременно!

— Я не верю, Хозяин.

— Ты поведешь ее, ослушник? Или мне самому вести?

— Не смею с тобой спорить.

— То-то же!

…Девочка возвращаться не хотела, и Скала, я видел, оглядываясь на гондолу, подталкивал ее шлепками, когда же шлепки не помогли, взвалил сиротку на загорбок и понес, увязая в песке. Жертва Пророка показала себя настоящей женщиной — она царапалась и визжала. Скала сперва с достаточной деликатностью клал ношу свою наземь, но последний раз, прежде чем перевалить за гребень холма, он бросил соплеменницу свою с маху и вознес руки к небу, призывая, видимо, в свидетели Вездесущего и Неизмеримого. Переговорного устройства на груди брата моего не было, он прятал его в узелке на поясе, но я мог догадаться о смысле его стенаний: он говорил о том, что нет на этом свете благодарности и народ черствеет на глазах. Хозяин вырвал эту куклу из рук старого Пророка, спас ее честь и теперь хочет, чтобы эта дура жила среди близких и выбирала себе жениха по вкусу, а она, видишь ли, отказывается от родного дома, да еще кусается и визжит. После короткой, но пламенной речи Скала, не стесняясь, погнал строптивицу перед собой, грозя ей палкой. Две черные фигурки, уменьшаясь, провалились за холм. Мне стало грустно, я понял, как неуютно одному, как прочно связан отныне со здешним народом.

— Голова, показывай деревню. Что там у них?