Геннадий Емельянов - Истины на камне

• Название: Истины на камне
• Автор: Геннадий Емельянов
• Издательство: Кемеровское кн. изд-во
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1982

Фантастическая повесть.

Кемерово: Кемеровское кн. изд-во, 1982 г.

---

— Ты можешь его вернуть, Пришелец?

— Могу.

— Значит, Вездесущий гневался по другому поводу, а? Не письмо его рассердило, Пришелец?

— Нет, конечно.

Скала взял из рук у меня прутик и стал чертить на песке круги. Он задумчиво морщил лоб, вздымал брови, потом заговорил речитативом:

— Живут наверху три брата. Один брат только ест и спит. Это — брат средний. Другой брат мало есть, мало спит и все сердится. Это — брат старший. У третьего брата есть сердце, и он складывает песни. Это — брат младший, и зовут его Цок. Скала нарисовал три кружочка, составляющие, как я понял, созвездие-треугольник, которое так четко светилось давеча. — А еще выше, там, где уже нет ничего и только тьма, есть женщина, и зовут ее Огонь.

Она умеет летать. И когда она летит мимо братьев, она зовет младшего, которого зовут Цок. Женщина Огонь кричит ему: «Берись за мою косу, и мы полетим вместе. Ты будешь меня любить. И я буду тебя любить. Ты выпьешь меня до дна, и я напьюсь тобою. Берись же за мою косу», — «Твоя коса меня обожжет?» — «А ты потерпи и привыкнешь». — «Я потерплю!» — говорит Цок и берется за косу; чтобы лететь, но старший брат не пускает младшего, женщина Огонь проносится мимо, и рассыпаются окрест ее волосы, падают к нам. Цок — спрашивает у старшего брата своего: «Почему ты меня не пускаешь?» «Потому не пускаю, — отвечает старший, — что некому мне будет завидовать и не на кого будет сердиться. Ты же рядом»…

— Кто тебе рассказывал эту историю?

— Я сон видел и голос слышал.

— Когда?

— Сейчас.

— Но ты же не спал?

— А сон видел. И голос слышал.

— Как же так — не спал и сон видел? И голос слышал?

— Так бывает. — Воин рассеянно пожал плечами.

— А ночь почему была средь бела дня? И огонь почему был?

— Младший брат Цок опять схватил женщину, а старший не пустил лететь. Огонь — это волосы, они остались в руке Цока.

— Он так ей прическу подпортит. Старший брат, значит, нехороший?

— Нехороший, Пришелец. Он всегда был нехороший.

— Печально.

— Младший брат теперь плачет.

— Драться надо, не плакать! Мужчине не пристало плакать.

— Старший брат сильный, а у младшего есть сердце, потому он и плачет. Ты разве никогда не плакал, Пришелец?

— Никогда! В детстве если… Не помню.

— Легко живешь. Легко? — Воин смотрел на меня пристально, в глазах его, больших, как у коровы, и бездонно черных, была печаль — тоже бездонно черная. И меня волной вдруг окатила боль, я жалел этого парня, в сущности, беззащитного перед смутным ликом Непознанного. Он дышит потому, что я спас его. Ему повезло. Он еще не верит до конца, что имеет право вести новый отсчет дням под этим непрытким солнышком. Он имеет одно великое преимущество передо мной, потому что в самой глубине существа своего каждый час и каждую минуту чувствует бесценность дара, ниспосланного нам только однажды, дара жить. Этот невежественный абориген, в отличие от меня, знает холод и потому ценит тепло, пищу добывает в поте лица, он ведает настоящий страх и испепеляющую душу ненависть, он зверь, но и человек — он не боится крови, но научился видеть красоту и отделяет добро от зла. В нем — мое прошлое; далекое, скупое, безликое. Мое прошлое застыло на желтых страницах книг и воспринимается как набор весьма любопытных сведений, лишенных пульса и красок. Я возвращен силой обстоятельств к истоку вечной реки. Мне, рожденному возле самого ее устья, суждено теперь брести против течения, и каждый мой шаг будет измеряться тысячелетиями.

— Ты жил легко? — повторил Скала, не отводя от меня глаз.

— Да, легко, — ответил я.

— У вас много еды, Пришелец?

— Много.

— У нас мало. А дети просят еды…

— Понимаю.

— И воинов мало у нас. Мне пора.

— Куда это пора?

— Домой.

— А как тебя примут?

— Они не поверят, что я это я, а не дух мой, возвращенный Неизмеримым. Они не пустят меня в деревню — испугаются. — Скала хитро сощурился и протянул к моему лицу раскрытую ладонь. — Ты им скажешь: «Вездесущий не захотел взять воина, великого воина, добывшего сок Белого Цветка. Вездесущий и Неизмеримый уважает храбрых и дарит им волю. Ты им прочитаешь письмо и прочитаешь ответ».

— Ответа же нет еще?

— Мы его напишем.

И мы сварганили хвастливое, я бы сказал, нагловатое послание, адресованное племени Изгнанных. Вездесущий излагал следующее соображение; взятое нами за основу: дескать, Сын Скалы — непревзойденный воитель, таких воителей на Синей еще не рождалось, и вряд ли родятся. В гвардии Вездесущего таких, как Скала, можно смело утверждать, единицы. Однако юноша совершил еще не все подвиги, так пусть он их совершает во благо и процветание племени и пусть изгнанные вернутся в свою плодородную долину у Большой Воды, пусть найдут там Камень, где записаны Истины. Молодой и отважный воин поведет свой народ к Большой Воде. И когда Сын Скалы совершит все эти подвиги, тогда он будет Великим не только на Синей, но и в гвардии Вездесущего, Неизмеримого и Вечного. И лишь тогда воин будет вознесен на небо, чтобы жить среди звезд. Такова отныне судьба Сына Скалы Непревзойденного, предопределенная свыше раз и навсегда.

В древности на подобных бумагах ставили печать: с подлинным, мол, верно. Жаль, что у меня нет такой печати!

— Ты ведь не бросишь меня, Пришелец? — Скала сгорбился, сидя на песке, и поглядел на меня исподлобья, как побитая собака. Настоящей искренности между нами еще не было — абориген не до конца доверился мне, он готов был, чувствовалось, встретить любой подвох, исходящий от меня, с обреченной покорностью; он знал, что я почти бог, а боги не имеют прочных уз с людьми, и воля богов капризна.

— Я не брошу тебя, мы будем вместе совершать подвиги, предписанные Вездесущим.

Воин поклонился мне, коснувшись лбом травы. Уши его просвечивали и подрагивали, словно крылья бабочки,

Глава шестая

1

…Я стою посреди холла. На мне фуфайка особого свойства — она дает прохладу, когда жарко, и греет, когда холодно. На мне мягкие брюки серого цвета и тяжелые ботинки, не имеющие сноса, вечные. На мне пояс с ножом, подаренным казахом, через плечо на мягкой цепочке — «лингвист». Вот и все.

— Пойдем, воин!

— Пойдем, брат мой.

2

Здесь, на Синей, настала короткая благодать: небо было чистое, высокое, и края облаков выделялись над чертой горизонта, там они лежали в несколько слоев и смотрелись на срезе, в самом низу — угольно-черные, выше — фиолетовые и вдруг сразу, без полутонов, оранжевые, лимонные и пурпурные. Эти краски были до того веселые, до того милые сердцу, что я вновь испытал чувство неизбывной симпатии к этой планете с непокладистым норовом. Я обнял Скалу за плечи. От моего отважного воина шибко пахло мылом. Ему нравился этот запах, мне не очень. Но мне нравятся облака над чертой горизонта. Он манит, горизонт; а что там, дальше и дальше? Какие там живут народы, и какие они думают думы?

— Скала, как вы называете эту речку? — Я ткнул пальцем на воду, текущую перед нами. Там, в глубокой и спокойной воде, опять плавали рыбы со старушечьими лицами и выпученными, словно от натуги, глазами.

Скала ответил, что речка эта без названия, потому как воины его племени сюда не забираются — нечего здесь делать.

— А джунгли? — Я показал рукой за спину. — Разве там нет охоты?

Деревья, нестройные в стволах и невысокие, ветвились во все стороны, сплетались стеной, и через ту живую стену пробиться было невозможно. За стеной царит сырой полумрак, здесь, наверно, место обитания всякой нечисти летающей и ползающей. Над джунглями вздрагивал воздух, выше и дальше перспектива смотрелась как через выпуклую линзу.

— В лесу трудная охота, Пришелец, — ответил Скала. — Опасная охота. Гиблая.

— Итак, вперед?

Скала молча кивнул и перепрыгнул через речку. За нами двинулась танкетка.

— Голова, оставь машину при себе — в сопровождении не нуждаюсь.

— Не могу оставить машину при себе.

— Отчего же?

— Устройство автономно и выполняет Космический Устав. Пункт первый Устава гласит: роботы охраняют человека.

— Выходит, от этой каракатицы не избавиться?

— Она автономна, Ло.

— Ну, бог с ней!

Я снял ботинки. Трава покалывала ноги, но идти было приятно. В лицо бежал ветерок, дышалось легко. Впереди тянулись песчаные холмы, попадались кустарниковые рощи с мелкими и твердыми листьями. И ничего примечательного: скучные холмы, трава и песок. Я внушал Скале, идущему рядом, что хочу стать таким, как он, и добывать пищу так, как добывает он. Скала по первости эти слова принимал за шутку, но, поняв наконец, что намерения мои вполне серьезны, сказал:

— Там, где ты обитаешь, много таких глупых?

— Мало таких глупых, брат.

— И я думаю — мало.

Воин явно забеспокоился, он поднимался на носки, из-под ладони оглядывал места, по которым мы проходили, пока не нашел, что искал: мы остановились перед деревом с черным искореженным стволом. Это дерево свело судорогой, не иначе. Свело и не отпустило. Листьев на этом чуде природы почти не было, на ветвях висел мох, ниспадая будто с головы ведьмы. Тем не менее Скала торжествовал — для начала он пустился в пляс, причмокивая губами, потом нагнулся и стал копать руками яму. Песок струёй хлестал между ног воина и падал за его спиной с шелестом. Я присел неподалеку и надел ботинки-ступни горели, я их с непривычки натер о жесткую траву. По плоской спине воина уже катился пот, но струя песка не тоньшала и не прерывалась. Скала вырыл окопчик и погрузился в него, наружу торчала лишь голова. Я почему-то устал, руки мои дрожали и ломило плечи.