Нора Фрейсс - Марион. Мне всегда 13

• Название: Марион. Мне всегда 13
• Автор: Нора Фрейсс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-098763-4

Чума – это эпидемия 17 века, а что же стало эпидемией 21 века? Как ни удивительно – это насилие. Однако благодаря развитию технологий возможности насилия возросли в разы, теперь оно может осуществляться и в сети, и посредством мобильной связи – что делает человека досягаемым почти везде. И все чаще жертвами становятся подростки, чье окружение делает из них козла отпущения, не давая продохнуть ни в школах, ни после занятий.

«Марион. Мне всегда 13» – это история жизни… Жизни после смерти тринадцатилетней Марион, ставшей жертвой цифрового насилия и обессилевшей от борьбы с невидимым и видимым врагом, устав от равнодушия взрослых, что наблюдали за травлей.

---

19 февраля, за два дня до твоих похорон, я написала письмо президенту республики, а также министру образования, которым на тот момент был Винсент Пейлон. В этом письме я упомянула об интервью, в котором заместитель директора не только назвала без нашего согласия твое имя, но и уточнила, что ты была робкой, необщительной, сдержанной хорошей ученицей. Как она посмела говорить такое о тринадцатилетней девочке, которую совсем не знала? Как она посмела давать комментарии, не спросив у нас разрешения и не предупредив нас о том, что именно собирается говорить? Кроме того, я чувствовала, что школьная администрация не желает контактировать со мной. Вот почему я обратилась к президенту республики и к министру образования. Сомнений нет: в деле были виновные, ты указала их имена в своем прощальном письме, но взрослые не хотели обращать на это внимания.

«Когда ваши уполномоченные, месье Пейлон, наблюдали за тем, как Марион подвергалась издевательствам и оскорблениям прямо во время уроков, и при этом никак не вмешивались, а также не оповещали об этом нас, они не выполняли своих обязанностей и более того – сами становились соучастниками. Пустив ситуацию на самотек, они позволяли мучителям действовать безнаказанно, что в итоге привело к суициду. Понимаете, месье, речь идет о серьезных нарушениях, которые допустили Ваши подчиненные, не обеспечив безопасность нашей дочери – замечательной, умной, улыбчивой, полной жизни. К нам обращались семьи, дети которых также подвергались травле одноклассниками».

В этом письме я сообщила властям о своих неоднократных обращениях к директору и его заместителю с просьбой о твоем переводе в другой класс. Они уверили меня в том, что примут «необходимые меры, чтобы урегулировать проблемы», уточнив, что не могут перевести тебя в другой класс из-за переполненности. «Вот грустная реальность, – добавила я. – Марион мертва, а ее палачи продолжают свою жизнь в колледже, будто ничего не произошло».

Я также уточнила, что в декабре 2013-го, узнавая твои оценки за триместр, я попросила классного руководителя «сообщать мне по смс обо всех изменениях в поведении Марион, которая страдает от проблем в классе». Я также рассказала о втором дневнике, найденом в твоей комнате.

«Оказалось, что Марион часто опаздывала, могла явиться на урок через двадцать пять минут после начала, хотя находилась в колледже. Но нам никто не сообщал об этом. Что происходило в течение всего того времени? Что происходит в этом колледже, где никого не смутило столь резкое изменение в поведении лучшей ученицы?»

Несколько абзацев я посвятила тем вопросам, которые мы неустанно задавали самим себе.

«Когда взрослые, которым вы доверяете, позволяют, чтобы вас оскорбляли, и не вмешиваются, когда ваши собственные друзья травят вас и угрожают вам смертью – в колледже или после уроков, в сообщениях на «Фейсбуке», – что остается делать? В своем письме Марион написала, что ее жизнь оборвалась, но никто этого не заметил».

К счастью, ты написала прощальное письмо. Если бы не те слова, что ты оставила на бумаге, мы бы думали, что ты покончила с собой из-за детской влюбленности. Мы бы никогда ничего не поняли, но ты пояснила свой жест. Ты придала ему смысл. Нашим долгом было его почтить, обращая всеобщее внимание на последствия школьной травли, которую общество взрослых привыкло недооценивать, не замечать, отстраняться.

Вот почему в этом письме я настаивала:

«Мы просим Вас взять на себя ответственность за эту трагедию и сделать все возможное, чтобы одноклассники Марион, которые отпускали угрозы устно, на уроках в присутствии преподавателей или в «Фейсбуке», были наказаны и привлечены к ответственности во имя защиты детей».

Да, нам важно было знать, что школа разделяет нашу боль, берет на себя ответственность, поддерживает нас и даже помогает нам в поисках правды. Вместо этого она заняла оборонительную позицию, словно это мы, родители Марион, были врагами и виновниками. Нам не послали даже букета цветов. Словно ты не имела к ним никакого отношения, дорогая моя.

За следующие недели я убедилась в том, насколько школьная администрация замкнулась после твоей смерти. Это напоминало некую одержимость: защищаться, отрицать проблему, делать вид, будто ничего не произошло… Я не могу также сказать, что дети осознали всю опасность школьной травли, что они научились взвешивать свои слова, задумались о том, что слова могут убить.

Однако многие родители рассказали мне, что, когда они пытались расспрашивать директора, обеспокоившись климатом в колледже, и упоминали имя Марион, он тут же сухо затыкал им рты: «Вы ничего не знаете. Молчите о том, чего вы не знаете». В пятницу, через два дня после твоей смерти, одну из мам вызвали в колледж. Директор заставил ее подписать бумаги со словами: «Ваша дочь предрасположена к суициду, Вы должны обратить на это внимание».

Дама удивилась: «Это как-то связано с тем, что произошло с Марион?» Директор возразил: «Нет-нет, причина того, что случилось с Марион, в ее семье». Им срочно сказали искать другой колледж, сегодня или завтра, и в одно мгновение девочку доверили ее отцу, но разлучили с матерью.

Ты понимаешь, Марион? Все ученики колледжа – кроме тех, кто наверняка знал, в чем дело, – через несколько дней ушли на каникулы с такой мыслью в головах: «Она покончила с собой из-за проблем в семье, не стоит с ними контактировать и вообще об это говорить».

В один из вечеров я не выдержала. Я не могла больше выдерживать молчание колледжа и позвонила твоему классному руководителю, преподавателю физкультуры. Это было спустя пару недель после похорон, в марте. Примерно в 9:30–10 часов вечера, после ужина. Его жена подняла трубку и передала ее ему. «Добрый вечер, это мама Марион», – представилась я. Он ответил резким вопросом: «Почему вы мне звоните?»

Он не сказал: «Добрый вечер, мадам». Он не спросил меня о моем состоянии. Он не выразил соболезнования. Нет, только этот протест: «Почему вы мне звоните?»

Я начала снова, как будто бы исправляя ошибку: «Но я мама Марион. Марион Фрез – той, которая покончила с собой…» Он повторил: «Да, мадам. Почему вы мне звоните?»

Я почти плакала от переизбытка эмоций: «Вы помните, в декабре вы отдавали мне ее оценки. Она была лучшей ученицей. А теперь я плачу, потому что ее больше нет». Он ответил: «Да, мадам. Но вам не следовало мне звонить». Я продолжала: «Что-то произошло накануне ее смерти. Вы же были там. Ее последний урок был у вас. Что произошло?»

Я не могла ручаться, но, судя по сообщениям на «Фейсбуке», что-то стряслось именно во время того урока. Тебя донимали в раздевалке по поводу твоей груди и твоей одежды. Я хотела знать наверняка. Он уклонялся от ответа, повторяя, что не стоило ему звонить, а затем сказал ужасную вещь: «Мадам, жизнь продолжается».

Не для тебя, Марион, не для тебя. И для нас она тоже никогда не будет прежней. Я принялась плакать: «Но я не понимаю. Марион говорила мне, что вы очень добрый… Может быть, вы хоть что-то знаете?» Он повторил: «Нет, мадам. Не стоило мне звонить».

Я упрямилась: «Неужели вас не смущает то, что вы даете уроки тем, кто убил Марион?» Он ответил: «У меня не было выбора. Меня попросили продолжать – я продолжаю». Я даже не помню, попрощался ли он.

Глава 5 Мы остались одни

«Зачем ты допытываешься?»

Столкнувшись с безмолвием школьной системы, мы поняли, что должны вести битву за правду. Мы чувствовали себя настолько одинокими, столкнувшись лицом с тайной твоей смерти. Конечно, с нами были наши друзья, семья, учтивые полицейские, а главное – наш адвокат, месье Давид Пере, замечательный человек. Очень осмотрительный, он просто из кожи вон лез, не жалея своего времени, и всегда старался быть рядом.

Но никто, кроме нас, не мог выполнять ту кропотливую работу, которую мы делали, когда расспрашивали тех, кто хотел нам помочь, погружаясь в социальные сети и гоняясь за всеми знаками в твоем деле, день за днем, до самого написания этой книги. Никто не мог встать на место матери и отца, которые хотели разгадать загадку маленькой тринадцатилетней жизни, оборвавшейся слишком рано страшным криком немого самоубийства.

Очень рано я поняла, что мне придется столкнуться со всеобщей враждебностью. Возможно, я параноик, но разве можно не стать им, когда на твоем пути встает густая немота? Суицид сбивает с толку, если его невозможно объяснить. Но ты оставила письмо. Однако самоубийство тревожит еще больше, когда имена виновников указаны тем, кто ушел. Особенно если речь идет о детях.

Как объяснить те реакции, полные ненависти, с которыми нам пришлось столкнуться? В воскресенье мы все гуляли в парке: младшие дети, мои братья и сестра, племянники и племянница… Я внезапно столкнулась с двумя мальчиками из твоего колледжа. Конечно же я спросила: «У вас есть какая-то информация о том, что случилось с Марион? Вы ведь учились с ней в одном классе. Марион изменилась? Есть ли какие-то вещи, которые вы могли бы мне сказать?» Они ответили: «Нет. Нам ее не хватает». Мы немного поболтали.