Дэвид Зинделл - Хранитель Времени

• Название: Хранитель Времени
• Автор: Дэвид Зинделл
• Издательство: ООО «Издательство АСТ»
• Жанр: Романтическая фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005628-1

«…Культура научная и культура литературная. Я никогда не видел тут дихотомии[1]. По-настоящему говоря, писатель научной фантастики должен бы разбираться в ОБЕИХ культурах. Когда я пишу, то надеюсь, что фантастика моя пусть не излечит, но хотя бы сведет воедино краями эту фальшивую дихотомию». Так говорит о себе Дэвид Зинделл – один из самых талантливых писателей, пришедших в американскую фантастику в 80-е. За дебютным его рассказом «Шанидар», завоевавшим на конкурсе «Писатели будущего» первую премию, последовала масштабная тетралогия с довольно многозначительным общим названием «Реквием по Хомо Сапиенс».

Итак, перед вами – грандиозная, увлекательная и поразительно поэтичная «опера» – но «опера» не «космическая», а «космологическая».

Слушайте надменную, гордую, чеканную сагу эпохи, когда наша Земля обратилась в полузабытый миф, о коем остались лишь смутная память – да миссия почти что рыцарского ордена космических Пилотов. Миссия поисков «нового Грааля» – «Старой Земли».

Слушайте легенду об Эльдрии – Старшей Расе, заселившей Вселенную, исчезнувшей без следа и оставившей потомкам великую загадку…

Слушайте повесть о юном герое, что дал зарок исполнить неисполнимое – и исполнил, не подозревая даже, что лишь начинает цепь событий, которые изменят судьбу человечества – и судьбу Галактики…

---

Была, однако, в нашем обиходе одна сторона, о которой я бы охотно забыл. В суровый период холода, голода, ознобышей и прочих мелких несчастий меня постигло еще одно, самое угнетающее. Я обнаружил, что у меня завелись вши. Они кишели повсюду – в голове и на теле. Вот она, цена любви с грязными дикарками! Я скреб себя до крови, натирался золой до пят, но ничего не помогло. Наконец я покорился матери, и с тех пор она каждый вечер освобождала меня от насекомых. Я клал голову ей на колени, и она искала у меня в волосах. У нее был острый глаз – ведь ей приходилось выискивать их в моей черной гриве при тусклом свете горючих камней. Ее острые ногти давили вшей, как щипцы, а порой выдергивали из моего расчесанного скальпа отдельные волоски – седые, как у Юрия, говорила она.

От ее забот, впрочем, было мало толку, поскольку вся пещера и все шкуры кишели вшами и гнидами. Другие члены моей семьи тоже страдали от них, хотя и в меньшей степени, но относились к этой будничной пытке более терпеливо. (У Бардо, вопреки всякой справедливости, вшей почему-то не было – он объяснял это тем, что яд из половых желез пропитывает его кожу, отпугивая насекомых.) Меня донимали не столько укусы или зуд, сколько сознание того, что эти крошечные твари грызут мою кожу – от одной мысли об этом меня передергивало. Меня бесило то, что они пьют мою кровь, кормятся моей жизнью. Я подумывал о том, чтобы выбрить все тело острым кремневым лезвием, но отказался от этой мысли, вспомнив об опыте некоторых человеческих обществ близ Гамина Люс. Они полностью очистили свои организмы от бактерий и других паразитов, после чего обнаружили, что вынуждены укрываться в искусственных мирах, чтобы не подвергать свои стерильные тела многочисленным инфекциям цивилизации. Эта изоляция, в свою очередь, ослабила их иммунную систему, сделав их уязвимыми для неведомых ранее болезней. Кто знает, какой естественный баланс я нарушу, если начну жить не так, как все алалои? Была и другая причина, по которой я не стал бриться: изготавливаемые нами кремневые ножи были очень остры – я мог порезаться и занести в ранки грязь. Инфекция же в первобытных условиях, как доказывал пример обмороженного Джиндже, была вещь опасная.

Порой мне казалось, что горячая ванна – высшее из всех достижений цивилизации. Как я тосковал по мылу и горячей воде! Погрузить бы в нее свое измерзшееся тело, чтобы дремотное тепло прогрело его до костей! Снова стать чистым! Мне недоставало звуков, запахов и удобств Города-я ловил себя на том, что думаю о них постоянно. Зачем я покинул Город? Зачем явился сюда в поисках несуществующих тайн, чтобы убивать тюленей, кормить беззубых старцев, нарушать гармонию девакийской жизни? Как мог я поверить, что цивилизованный человек способен жить как дикарь? Откуда набрался такого самомнения?

Бардо однажды за кружкой чая тоже признался, что ему не хватает городских удобств.

– Хотелось бы убраться отсюда побыстрее, как только Катарина соберет свои образцы. Надоела эта голодуха. Всего и дел-то – потрахаться с несколькими мужиками. Извини за откровенность, паренек, но я не понимаю, почему она упускает столько возможностей?

Само собой, он не так желал бы уехать, если бы мог каждый вечер набивать брюхо мясом, а ночью начинять женщин своим семенем. Остальные и вовсе не спешили с отъездом. Соли нравилась суровость первобытной жизни – казалось, он даже наслаждался ею, насколько такой угрюмый человек способен чем-то наслаждаться. Жюстина находила свое новое существование «захватывающим», мать говорила, что способна делать все необходимое для жизни своими руками. Что до Катарины, то она как будто нарочно тянула время, ожидая какого-то важного события – она не говорила, какого.

Новогодние бураны участились, и я стал замечать, что деваки относятся к нам не совсем как к своим. Я не хочу сказать, что они подозревали в нас цивилизованных людей – но многие помимо Юрия тоже считали нас странными и даже хуже чем странными. Охотиться из-за бурь стало трудно и опасно, и голод усиливался. Люди ворчали, жаловались и спорили по поводу дележки мяса. Мне не раз доводилось слышать, что я, убив своего доффеля, принес племени несчастье вместо удачи. По пещере прошел слух, что я скормил Шанидару половину нежной гагачьей печенки. (Я и в самом деле после своего знакомства с Пещерным Старцем то и дело таскал ему лакомые кусочки, чтобы поддержать в нем жизнь. Я знал, что поступаю неправильно, но что я мог поделать?) Между женщинами ходила еще одна злобная сплетня, которая мало-помалу дошла и до их мужей. Мне следовало заподозрить неладное еще в ту пору, когда Пьеро из Еленалины и Олин из Шарайлины заявили о своем намерении уехать на западные острова. Я думал, что причина этому – голод, но вскоре узнал, что они жалуются на другое.

Однажды вечером, после долгой бесплодной охоты, Юрий подошел ко мне в лесу и сказал:

– Пьеро говорит, что голод вызвал ты, но он заблуждается. Если бы Тува не захворал ротовой гнилью, у нас было бы много еды.

Я согласился с этим.

– Но все же странно, что животные не выходят больше на наши копья, верно?

Я признал, что это странно.

– Хотя Пьеро неправ, что винит тебя, я не виню его за это. А ты? Есть и другие, которые видели твое странное поведение и потому винят тебя в своих неудачах. Я к таким людям уважения не питаю, но как я могу упрекать их?

– Что в моем поведении такого странного? Они винят меня за то, что я убил тюленя?

Он поднял исполосованную шрамами руку и покачал головой.

– Дело не в этом, хотя мало кто способен убить своего доффеля. Дело вот в чем: умному человеку лучше не оставаться в хижине наедине со своей сестрой, особенно если сестра красива, как Катарина. Тогда никто не обвинит его в гнусности, которая приносит племени несчастье.

От этих слов мне скрутило живот. Краска вины залила мои щеки, и я возблагодарил ледяной ветер, от которого лицо у меня и без того уже побагровело. Юрий, прислонившись к валуну, дышал паром и смотрел на широкую белую долину внизу. Мне хотелось сказать ему, что те, кто обвиняет нас с Катариной в кровосмешении, клевещут на нас. Мне хотелось крикнуть на всю долину, что Катарина мне вовсе не сестра. Мне хотелось развернуть перед старым деваки весь ковер лжи и обмана, который мы соткали, выдавая себя за алалоев. Мне хотелось сделать это по двум причинам: чтобы положить конец нашей дурацкой затее и чтобы не выглядеть бесчестным в глазах Юрия. Но я ничего не сказал, ничего не сделал. Как объяснить этому одноглазому дикарю всю сложность цивилизованной жизни и эзотерическую подоплеку нашего поиска? Я промолчал, и Юрий пожал плечами.

– Катарина тоже странная женщина.

На десятый день средизимней весны я убедился, насколько серьезны обвинения против меня. Это был день внезапных снежных шквалов и тяжелого сырого воздуха. Снег был серый, как свинец, и деревья на фоне ненастного неба казались черными. То и дело срывавшийся ветер нес запах мокрого грифеля. Несколько мужчин, которые накануне отправились охотиться – все из Шарайлины, – вернулись в пещеру к вечеру, когда снег, горные склоны и низкое небо слились в сплошное серое море. Они нашли мясо, заявили Аурай и его сын Вишне, стряхивая снег со своих сырых парок. За ними шел Один Безобразный, грубиян с изуродованным шрамами лицом. Он волок за хвост тушу наполовину съеденного зверя, направляясь к хижине Шарайлины.

– Мясо Сабры! – пояснил он. Его семейство во главе с женой Джелиной, такой же безобразной, как и он, высыпало из хижин, улыбаясь и жадно нюхая воздух.

Я стоял на утоптанном снегу рядом с нашей хижиной, выстругивая новое копье, и сразу увидел, что мяса слишком мало и вряд ли Один им поделится. Тот уже начал рассказ о том, как им удалось найти волчье мясо.

Накануне, сказал он, охотники Шарайлины выследили Тотунью, медведя, в спускающемся к морю южном лесу. Когда пошел снег, юный Вишне хотел вернуться в пещеру, но Олин повел всех к берегу, где ему послышался грохот камней и рев. Аурай думал, что это ломаются деревья и ревет ветер, но, выйдя из леса, они увидели белого медведя, дерущего волка около кучи камней. Охотники бросились на медведя, но трусливый Тотунья с длинными черными когтями увидел шрамы на лице Олина (так рассказывал сам Олин) и убежал, потому что понял, что Олин когда-то уже сталкивался с медведем и теперь неуязвим. И охотники вернулись с мясом волка, которое, как сказал Аурай, пристально глядя на своего брата, «конечно, не такое жирное и мягкое, как у медведя, зато и достанется не так дорого».

Несколько мужчин из Манведины подошло послушать рассказчика. Сын Висента, Вемило, и озорник Чокло начали отпускать шуточки. Сейв, очень похожий на своего брата Лиама, хотя не такой красивый и не такой большой, смеялся над Олином, прикрывая рукой глаза. Лиам тоже вышел из хижины и присоединился к потехе.

– А ты уверен, что это Сабра? – Он облизнул свои красные губы и откинул назад свои белокурые волосы. – Я, знаешь ли, хотел бы удостовериться, прежде чем начать его есть.