Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

• Название: Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]
• Автор: Константин Бальмонт
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905626-23-4

Антология максимально полно представляет Константина Бальмонта (1867–1942) как переводчика франкоязычной поэзии (А. де Мюссе, Ш. Бодлер, Сюлли-Прюдом, Ж.М. де Эредиа, Ш. Ван Лерберг). Во второй раздел вошли переводы стихотворений самого К.Д. Бальмонта, принадлежащие французским поэтам — его современникам. Книгу открывает эссе М. Цветаевой «Слово о Бальмонте».

«Дать в переводе художественную равноценность — задача невыполнимая никогда. Произведение искусства, по существу своему, единично и единственно в своём лике. Можно лишь дать нечто приближающееся больше или меньше. Иногда даёшь точный перевод, но душа исчезает, иногда даёшь вольный перевод, но душа остаётся. Иногда перевод бывает точный, и душа остаётся в нём. Но, говоря вообще, поэтический перевод есть лишь отзвук, отклик, эхо, отражение. Как правило, отзвук беднее звука, эхо воспроизводит лишь частично пробудивший его голос, но иногда, в горах, в пещерах, в сводчатых замках, эхо, возникнув, пропоёт твой всклик семикратно, в семь раз отзвук бывает прекраснее и сильнее звука. Так бывает иногда, но очень редко, и с поэтическими переводами. И отражение есть лишь смутное отражение лица. Но при высоких качествах зеркала, при нахождении удачных условий его положения и освещения, красивое лицо в зеркале бывает красивей и лучезарней в своём отражённом существовании. Эхо в лесу — одно из лучших очарований» К. Д. Бальмонт

---

И тут же книжку мне подарил — про Болгарию — я у него чем-то вроде болгарина оказался. — А какой у него, Марина Ивановна, на полках — порядок! Сразу подошел и вынул — как клювом выклюнул. Тут я не стерпел: — А я, Константин Димитриевич, по правде сказать, думал, что у писателей — хаос.

Это, говорит, мой благородный друг, злые слухи, распространяемые невежественными и недобросовестными людьми. Чтобы ясно было в голове — нужно, чтобы ясно было на столе. А когда в голове ясно — то и на столе ясно. И тут же про первые дни творения: свет от тьмы и твердь от воды… Первый порядок. И греческого философа какого-то помянул: числа — и звезды… Я в философии не знаток, а сразу понял.

Я думал: поэт — только о стихах умеет — какое! Всё знает, точно в нем сто профессоров сидят — да что профессора! — просто, сразу, без всякой скуки, каждое слово глазами видишь… (Обращаясь к жене:) — Ну, конечно, это уж ваше медицинское дело — я в болезнях не знаток — (здоров, Марина Ивановна, как медведь — никогда даже зубы не болели!) — А вот так, здраво рассуждая — никакой в нем душевной болезни, и дай Бог нам с вами такой ясной головы на старость лет.

Она: — А какая у него голова красивая! В коридоре темно, стоит на пороге комнаты, за спиною свет, лица не видно, одно сиянье над головой. Я сначала не хотела заходить, как Вы говорили, вызвала тихонечко Елену Константиновну, стоим на площадке, шепчемся. И вдруг — голос:

— Я слышу незнакомый голос. Женский шепот слышу. Кто пришел?

Пришлось войти. Ну, объясняю: Марина Ивановна просила зайти справиться, как самочувствие, не нужно ли чего — сама не может…

А он — так ласково: — Заходите, заходите, я всегда рад гостю, особенно — от Марины…

И так широко раскрыл мне дверь, пропуская, так особенно-почтительно…

А какой он молодой! Совсем молодые глаза, ясные. И смелые какие! Я думала — блондин, только потом рассмотрела: седой. И такой особенный: простой и вместе с тем — торжественный. У меня сразу сердце забилось и сейчас — бьется. А какой порядок на столе! Книжки, тетрадки, все стопками, карандаши очинены, чернильница блестит: ни одной бумажки не валяется. О Вас стал говорить: — У меня никогда не было сестры. Она — моя сестра. Вспомнил, как вместе жили в Советской Москве, как Вы ключ от дома потеряли и не решились сказать, чтобы не обеспокоить — так и ночевали на лестнице…

Стихи говорил — замечательные. Про Бабу-Ягу — и про кукушку — и про Россию… Сначала наизусть, а потом по книжечке. Я посмотреть попросила — дал. Как бисер! И точно напечатанные.

Книжку мне подарил — с надписью. Вот.

Стоим на пустыре: будущая женщина-врач, бывший офицер, серый волк и я — читаем стихи. И когда опоминаемся — еще сорок минут прошло!

Господа. Годы пройдут. Бальмонт — литература, а литература — история.

И пусть не останется на русской эмиграции несмываемого пятна: равнодушно дала страдать своему больному большому поэту.

Ванв, 15 апреля 1936

Французские переводы Бальмонта La poésie de langue française traduite par Balmont

Alfred de Musset Альфред де Мюссе

Chanson/Надежда

Lorsque la coquette Espérance
Nous pousse le coude en passant,
Puis à tire-d'aile s'élance,
Et se retourne en souriant;

Où va l'homme? Où son cœur l'appelle.
L'hirondelle suit le zéphyr,
Et moins légère est l'hirondelle
Que l'homme qui suit son désir.

Ah! fugitive enchanteresse,
Sais-tu seulement ton chemin?
Faut-il donc que le vieux Destin
Ait une si jeune maîtresse!

1840

Когда кокетливо Надежда перед нами
Смеется, ласково кивая головой,
И вдаль летит, взмахнувши легкими крылами,
И с чудной грацией манит нас за собой, —
Куда идем? Куда нас сердце призывает?
За ветерком игривым ласточка летит, —
Так сердце вдаль нас, легковерных, увлекает,
Когда Надежда за собою нас манит.
И вдаль сама она, воздушная, несется,
И нам кокетливо кивает головой,
И Рок, старик седой, насмешливо смеется
С своей прекрасною и юною женой.

Rappelle-toi (Vergiss mein nicht) /Не забывай!

Paroles faites sur la musique de Mozart

Слова, написанные на музыку Моцарта

  Rappelle-toi, quand l'Aurore craintive
  Ouvre au Soleil son palais enchanté;
  Rappelle-toi, lorsque la nuit pensive
  Passe en rêvant sous son voile argenté;
À l'appel du plaisir lorsque ton sein palpite,
Aux doux songes du soir lorsque l'ombre t'invite,
     Écoute au fond des bois
     Murmurer une voix:
       Rappelle-toi.

  Rappelle-toi, lorsque les destinées
  M'auront de toi pour jamais séparé,
  Quand le chagrin, l'exil et les années
  Auront flétri ce cœur désespéré;
Songe à mon triste amour, songe à l'adieu suprême!
L'absence ni le temps ne sont rien quand on aime.
     Tant que mon cœur battra,
     Toujours il te dira:
        Rappelle-toi.

  Rappelle-toi, quand sous la froide terre
  Mon cœur brisé pour toujours dormira;
  Rappelle-toi, quand la fleur solitaire
  Sur mon tombeau doucement s'ouvrira.
Je ne te verrai plus; mais mon âme immortelle
Reviendra près de toi comme une sœur fidèle.
     Écoute, dans la nuit,
     Une voix qui gémit:
        Rappelle-toi.

1842

Не забывай меня, когда Заря пугливо
Раскроет Солнцу свой блистательный дворец;
Не забывай, когда серебряный венец
Из ярких звезд наденет Полночь молчаливо!
Когда к мечтам тебя вечерний час манит,
Когда в душе твоей спокойно мирно спит
    Все, что в ней билось и боролось,
    Средь чащи леса ты внимай,
    Как тихо шепчет смутный голос:
        «Не забывай!»

Не забывай меня, когда судьбы веленья
Навеки нас с тобой, о друг мой, разлучат,
Когда изгнанье, бремя долгих лет, мученья
Унизят сердце, истерзают, истомят!
О, вспоминай моей любви печальной муки, —
Для тех, кто любит, нет забвенья, нет разлуки!
    Всегда, где б ни был я, внимай,
    Всегда, покуда сердце бьется,
    К тебе мой голос донесется:
        «Не забывай!»

Не забывай, когда навеки под землею
Твой верный друг в могиле сумрачной уснет,
Не забывай, когда весеннею порою
Цветок печальный над могилой расцветет!
Мы не увидимся; но в час ночной, с любовью
Склонясь к тебе, мой дух приникнет к изголовью, —
    Тогда средь ночи ты внимай.
    Как, полный трепетной тоскою,
    Прошепчет голос над тобою:
        «Не забывай!»

Charles Baudelaire Шарль Бодлер

Les Fleurs du Mal [5]/Из книги «Цветы Зла»

Correspondances/Соответствия

La Nature est un temple où de vivants piliers
Laissent parfois sortir de confuses paroles;
L'homme y passe à travers des forêts de symboles
Qui l'observent avec des regards familiers.

Comme de longs échos qui de loin se confondent
Dans une ténébreuse et profonde unité,
Vaste comme la nuit et comme la clarté,
Les parfums, les couleurs et les sons se répondent.

Il est des parfums frais comme des chairs d'enfants,
Doux comme les hautbois, verts comme les prairies, —
Et d'autres, corrompus, riches et triomphants,

Ayant l'expansion des choses infinis,
Comme l'ambre, le muse, le benjoin et l'encens,
Qui chantent les transports de l'esprit et des sens.

Природа — дивный храм, где ряд живых колонн
О чем-то шепчет нам невнятными словами,
Лес темный символов знакомыми очами
На проходящего глядит со всех сторон.

Как людных городов созвучные раскаты
Сливаются вдали в один неясный гром,
Там в единении находятся живом
Все тоны на земле, цветы и ароматы.

Есть много запахов, здоровых, молодых,
Как тело детское, — как звуки флейты, нежных,
Зеленых, как луга… И много есть иных,

Нахально блещущих, развратных и мятежных.
Там мускус, фимиам, пачули и бензой
Поют экстазы чувств и добрых сил прибой.

La beauté/Красота

Je suis belle, ô mortels! comme un rêve de pierre,
Et mon sein, où chacun s'est meurtri tour à tour,
Est fait pour inspirer au poète un amour
Eternel et muet ainsi que la matière.

Je trône dans l'azur comme un sphinx incompris;
J'unis un cœur de neige à la blancheur des cygnes;
Je hais le mouvement qui déplace les lignes,
Et jamais je ne pleure et jamais je ne ris.

Les poètes, devant mes grandes attitudes,
Que j'ai l'air d'emprunter aux plus fiers monuments,
Consumeront leurs jours en d'austères études;

Car j'ai, pour fasciner ces dociles amants,
De purs miroirs qui font toutes choses plus belles:
Mes yeux, mes larges yeux aux clartés éternelles!

Стройна я, смертные, как греза изваянья,
И грудь, что каждого убила в час его,
Поэту знать дает любовь — и с ней терзанье,
Безгласно-вечное, как вечно вещество.

В лазури я царю как сфинкс непостижимый;
Как лебедь бледная, как снег я холодна;
Недвижна Красота, черты здесь нерушимы;
Не плачу, не смеюсь, — мне смена не нужна.

Поэты пред моим победно-гордым ликом
Все дни свои сожгут в алкании великом,
Дух изучающий пребудет век смущен;

Есть у меня для них, послушных, обаянье,
Два чистых зеркала, где мир преображен:
Глаза, мои глаза — бездонное сиянье.

La géante/Гигантша