Дэвид Зинделл - Война в небесах

• Название: Война в небесах
• Автор: Дэвид Зинделл
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020800-6, 5-9577-0679-5

Итак, перед вами — грандиозная, увлекательная и поразительно поэтичная «опера» — но «опера» не «космическая», а «космологическая».

Слушайте. Слушайте…

Слушайте надменную, гордую, чеканную сагу Будущего…

Будущего, когда наша Земля обратилась в давно полузабытый миф — правду о коем знают лишь немногие, состоящие в почти рыцарском ордене Космических Пилотов. Будущего великого города Невернеса — и заселившей Вселенную Старшей Расе Эльдрии, исчезнувшей и оставившей за собою бесчисленные загадки…

Читайте завершающую книгу цикла “Реквием по Homo Sapiens” — роман “Война в небесах”!

---

Услышав его имя, человек сразу сменил гнев на милость и назвался: — Лаис Мартель. Что с Тобиасом Уритом и остальными?

Данло, стоя на ветру, задувающем в открытую дверь, наскоро рассказал о том, что произошло у ресторана в Колоколе, и добавил:

— Воин-поэт некоторое время гнался за мной, но я, кажется, от него избавился.

— Кажется?

— Я… почти уверен.

— Что ж, входите, Данло ви Соли Рингесс. Не годится стоять в дверях, если воин-поэт рыщет поблизости.

Лаис Мартель ввел Данло в дом и захлопнул дверь.

— Это здесь, — сказал он, когда они, пройдя по коридору, остановились перед другой дверью из черного осколочника. — Бенджамин ждет вас. Мы все уже начали беспокоиться, почему вас так долго нет.

Мартель постучался, и им открыл еще один кольценосец, нервный и довольно деликатный человек, которого Данло помнил как Карима с Прозрачной. Он проводил гостя в каминную, где Данло тут же стал раскланиваться с Поппи Паншин, Лизой Мей Хуа, Масалиной и Зенобией Алимеда — они все сидели на стульях или кушетках и, по-видимому, с нетерпением ожидали его прихода. В центре комнаты расхаживал по фравашийскому ковру Бенджамин Гур, один из основателей Калии и будущий ее военачальник.

— Данло! — воскликнул он, бросаясь к пришельцу и обнимая его. — Рад видеть тебя целым и невредимым, но где все остальные?

Данло повторил свой рассказ. Слушая его, Бенджамин, со своим крючковатым носом и зелеными тигриными глазами, так рассвирепел, что страшно было смотреть. Гнев назревал в нем и наконец выплеснулся наружу, как гной.

— Видишь? — вскричал он, обращаясь к невысокому человеку, сидящему на мягкой плюшевой кушетке. — Единственный способ сдержать Ханумана с его божками и воинами-поэтами — это убивать их, пока они не убили нас!

— Здравствуй, Данло. — Маленький человек встал, учтиво поклонился и тоже подошел обнять гостя. — Мой брат, как обычно, не в состоянии сдержать собственный нрав.

— Здравствуй, Джонатан. — Данло, согретый воспоминаниями, поклонился в ответ. — Рад тебя видеть. Рад… что тебя тоже пригласили сюда.

— С сожалением должен сказать, что меня не приглашали, — взглянув на брата, сказал Джонатан. — Я пришел сам, как только услышал, что Бенджамин устроил тебе побег.

— Я непременно пригласил бы тебя, — возразил Бенджамин, сверля его глазами, — когда Данло прибыл бы сюда благополучно и я поговорил бы с ним.

Сказав это, он предложил Данло один из мягких стульев, но Данло предпочел сесть на ковер. Джонатан последовал его примеру, и Бенджамин с неохотой сделал то же самое. Поппи Паншин, крупная женщина, вынашивавшая на Ярконе младенцев для генетических экспериментов аристократии, встала с кушетки и уселась поближе к Данло. За ней последовали Лиза Мей Хуа, Масалина и Зенобия Алимеда. Эти посиделки на фравашийском ковре напоминали те счастливые времена, когда они передавали по кругу чашу с каллой. Даже непримиримый Бенджамин вспомнил об этом и улыбнулся, купаясь в глубокой синеве глаз Данло.

— Хочешь чаю? — спросил он. — Ты ведь, наверно, замерз.

— Хорошо бы, — ответил Данло.

Услышав это, Карим с Прозрачной покинул свой пост у двери и подошел к инкрустированному столику, где стоял чайный сервиз. Данло видел вокруг себя много красивых вещей: ярконские гобелены, кевалиновые фигурки с Прозрачной, миррийские вазы и световые шары, живописные полотна Золотого Века и многое другое. Бенджамин объяснил, что раньше эта квартира, как и весь дом, принадлежала умершему ныне червячнику, который задолжал Каллии. Бенджамин сказал, что не успел еще распродать весь этот хлам и купить на вырученные деньги камни для лазеров, алмазную сталь, налловую броню, яды и прочее военное снаряжение.

— Угощайтесь, — сказал Бенджамин, когда Карим поставил сервиз на середину ковра. Он разлил золотистый чай по маленьким голубым чашечкам и стал передавать их по кругу.

И Данло, и все остальные хорошо понимали символику этой церемонии. Все они помнили прохладный, чуть солоноватый вкус каллы и нарастающий прилив наследственной памяти, известной как Старшая Эдда. Но чай был только чаем, горячим, немного вяжущим и слишком сладким.

— Думаю, что Тобиаса, Канту и всех остальных можно считать убитыми, — сказал Бенджамин. — Это большая потеря для нас, Данло, но зато ты здесь, с нами.

— Да… мне очень жаль.

— Нам всем жаль, — сказал Джонатан, глядя на брата. — И нашему горю не будет конца, пока ты не прекратишь это безумие.

Бенджамин нахмурился, и Данло, как никогда, поразился несходству между двумя братьями. Вот Бенджамин — в его зеленых глазах пылает ярость на несправедливое устройство жизни, а в четырех футах от него сидит Джонатан с глазами карими и теплыми, как растопленный шоколад. В нем чувствуется озорство молодого повесы, который больше склонен играть в серьезного деятеля, чем воспринимать вещи по-настоящему серьезно. Но внешность обманчива: в действительности он человек очень целеустремленный. До войны он был довольно известным мастер-холистом — одним из самых молодых мастеров Академии — и до сих пор носит кобальтовую форму своей профессии. Данло он понравился с первой же их встречи в доме Бардо, и Бенджамин тоже. В обоих братьях вопреки их кажущейся несхожести он находил одну общую черту: огромную любовь к жизни. У них обоих пламенные сердца, и оба горят желанием выявить внутреннюю правду и красоту в каждом, кто готов пить каллу вместе с ними.

— Не время сейчас возобновлять наш старый спор, — сказал Бенджамин Джонатану.

— Самое время, по-моему, — спокойно возразил тот. — Вот сидит Данло, которого мы так хотели видеть своим вождем в борьбе против Ханумана.

Лицо Бенджамина потемнело от гнева.

— Данло сидит здесь потому, что мой план оправдал себя и много славных людей отдали свою жизнь, осуществляя его. Если б мы полагались только на твое желание и на твои методы, Данло до сих пор гнил бы в тюрьме.

— Твои методы только навлекли на нас гнев Ханумана. И всему Невернесу грозит голод из-за того, что сотворил твой человек.

— Игашо действовал без моего ведома. Неужели ты думаешь, что я позволил бы ему смастерить водородную бомбу, а уж тем более взорвать ее?

— Не знаю, что и думать теперь.

— Джонатан!

Глаза Джонатана стали еще мягче, и какой-то миг казалось, что он вот-вот заплачет — заплачет над тем, чем стал его брат, и над тем, чем тот никогда уже не станет.

— Даже если Игашо действовал не по твоему приказу, — сказал он, — сделал он это, чтобы тебе угодить. Он, наверно, думал, что ядерный взрыв нисколько не противоречит тому безумию, которое ты развел в городе, и упрекать его за это нельзя.

— Это Игашо сумасшедший, а не я. Он сам сделал свой выбор, а мы все должны сделать свой.

— Ты свой уже сделал.

— Мой выбор состоит в том, чтобы открыть истину Старшей Эдды всему человечеству. Что в этом плохого?

— Но ради истины некоторую часть человечества надо истребить — так по-твоему?

— Да, я готов истребить таких, как Хануман ли Тош, — всех, кто не допускает нас к Единой Памяти.

— Разве способны одни люди не допускать к ней других? — Джонатан улыбнулся Зенобии Алимеда и Лизе Мей Хуа, пришедшим сюда вместе с ним, и снова перевел взгляд на брата. — Ведь Хануман не смог тебе помешать проводить наши церемонии?

— Нет, но он…

— Вот именно — нет, — прервал его Джонатан. — Только твое стремление воспрепятствовать ему насильственным образом мешает тебе пить с нами каллу.

Бенджамин, в свою очередь, переглянулся с Поппи Паншин и Масалиной, который на Сильваллане прославился как мозгопевец, и с Каримом, терпеливо несущим стражу у двери. Раньше они почти каждый вечер собирались на квартире у Джонатана в Старом Городе, где пили каллу с Зенобией, Лизой Мей и другими. Но когда власть Ханумана стала усиливаться, они во главе с Бенджамином удалились в эту заброшенную часть Квартала Пришельцев, где на улицах нередко находили трупы.

— Мы поклялись воздерживаться от каллы, пока каждый житель Невернеса не получит свободного доступа к ней, — сказал Бенджамин.

— Но пока этого не случилось, — с грустной улыбкой возразил Джонатан, — разве не должны мы быть маяками для тех, кто ни разу не пробовал каллы? Разве не должны мы быть как алмазные окна в Эдду, через которые люди смогут увидеть собственные возможности?

— Маяки можно погасить, а окна разбить, — ответил Бенджамин.

— Но один огонек способен зажечь десять других, а от каждого из десяти загорится еще десять.

— Ты мечтатель, Джонатан, а мечтатели всегда гибнут первыми.

— Я не боюсь смерти.

Зеленые глаза Бенджамина утратили всю свою ярость — могло показаться, что и он сейчас расплачется.

— Я никогда не сомневался в твоем мужестве, — сказал он, — я сомневаюсь только в правильности выбранного тобой пути.

— А я никогда не сомневался в твоей доброте — сомневаюсь только, способен ли ты найти ее в себе.