Красси Зуркова - Самодива

• Название: Самодива
• Автор: Красси Зуркова
• Издательство: SPecialiST RePack
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2017

---

– А программа?

– А что с ней?

– Учитывая время, думаю, нам стоит позволить Теа самой выбирать ее.

Он принял решение незамедлительно, как, казалось, и всегда.

– Хорошо, вперед.

Все еще шокированная, я попросила разрешение играть только Шопена.

Уайли не был воодушевлен этим.

– Я понимаю, правда – «Чехов для клавиатуры» и тому подобное. Продемонстрируй нам силу, а не фестиваль плача.

Доннелли пришла мне на выручку.

– Позволь ей сделать это, Нейт. Мне нравится эта идея – музыка одного восточного европейца в исполнении другого, оба добровольно эмигрировали на запад.

Они немного поспорили, взвешивая все за и против вечера, полностью посвященному Шопену, но потом Уайли разрешил мне выступать, как я хотела. Так мы и решили. Хотела я того или нет, пятница была моей, и пути назад не было.

К ПОЛУДНЮ ФЛАЕРА БЫЛИ по всему кампусу, ярко белые на фоне цветного коллажа на досках объявлений. Лишь с близкого расстояния можно было разобрать тонкую границу из черно–оранжевого знака Принстона, окружающую дату – 14 сентября 2007 – и два имени рядом друг с другом, словно волшебная опечатка связала меня с одним из самых одаренных людей, когда-либо касавшихся фортепиано:

ТЕОДОРА СЛАВИН ИГРАЕТ ШОПЕНА

Я обожала его музыку. До него было много композиторов: мягкая многогранность Баха, развязная орнаментика Моцарта, оглушительная гениальность Бетховена, поставившего всю Европу на колени. Но только Шопен мог раскрыть все грани фортепиано и создать необыкновенный звук. Его считают претенциозно тривиальным. Громкая игра – оскорбительна. Он, тщедушный мужчина с бархатным туше2, посвятил свою жизнь единственному инструменту. И результат оказался феноменальным.

– Все, что я теперь слышу, кажется настолько незначительным, что я предпочел бы вовсе этого не слышать, – написал знаменитый пианист, услышав живую игру Шопена. – Это не выразить словами. Мои чувства меня покинули. 

Доннелли, конечно, тут же догадался, почему я хотела играть Шопена и как в его "добровольной миграции на запад" – переезде из родной Польши в двадцать один год ради того, чтобы бросить вызов музыкальным салонам Парижа – я увидела собственную судьбу. Теперь, так называемое окно возможностей открылось для меня. И заморский мир ждал с нетерпением. Мир, готовый подвергнуться чарам, но безжалостный к поражениям.

В Форбсе я стала знаменитостью всего за ночь. Увидев флайера, все внезапно узнали мое имя и то, что я была родом из малоизвестной европейской страны.

– Ты нанесла Балканы на карту, – сказал мне какой-то парень за завтраком, пытаясь сделать комплимент, но не ожидая, что с таким же успехом это могло стать оскорблением.

– Спасибо. Хотя моя страна была на карте уже тринадцать столетий.

– Да? Круто! – Он усмехнулся из–под бейсболки. – Что там было раньше, замки вампиров?

– Нет, это в Румынии. Все еще Балканы, но севернее.

– Как скажешь. Кстати, я тоже немного севернее тебя. Комната 208. – Мой отсутствующий взгляд вызвал у него еще более широкую улыбку. – В случае, если ты, ну знаешь, захочешь крови или еще чего-нибудь. Лишь крикни. Или просто приходи.

Обычно, я бы показала ему, как Балканские вампиры реагируют на небрежные приглашения на свидание. Но тем утром мне было все равно. Я была вымотана, совершенно не спала. Мой мозг был изнурен от попыток предсказать все катастрофы, ждущие меня на концерте – словно что-то могло предупредить меня о том, что действительно произойдет, о том, что фортепиано не будет моим единственным волнением в пятничный вечер.

Чтобы "вернуться в лучшую форму" вовремя, я отправилась в один из репетиционных залов в Вулворте, Принстонском музыкальном отделении, и выходила оттуда лишь для сна и еды. Игра часы напролет была моей второй натурой – с пяти лет я только этим и занималась. Мои родители не были музыкантами. Они даже не пытались прикоснуться к инструменту. Как тогда это произошло? Этот вопрос завораживал людей, словно существовала секретная формула, которую они могли применить к своим детям. Как она, будучи такой маленькой, настолько сильно увлеклась этим?

Я много раз слышала ответ на эти вопросы и насытила его красками, настаивая, что это детское воспоминание ясно отпечаталось в моей голове. По правде говоря, я лишь могла мечтать об этом. Когда родители из раза в раз повторяют ту или иную историю, воображение дополняет ее деталями до тех пор, когда уже становится нереально сказать, где заканчиваются факты и начинается выдумка. Но в одном соглашаются все: в нашем доме было фортепиано. Фортепиано, которое молчало многие годы.

Предположительно, прадедушка принес его со свалки. Дантист со страстью "воскрешать вещи" (находить брошенное барахло и приспосабливать его для домашнего использования), он увидел в брошенном фортепиано вершину вызова, шанс показать свои плотничьи навыки – ну или так гласит история, – доказать миру и себе, что даже сломанная резонансная дека не могла уничтожить фортепиано. Именно резонансная дека, сердце фортепиано, рождала вибрацию струн ударами своих молоточков, усиливая её, и выводила звук наружу, как диафрагма динамика проецирует электрический сигнал, достигающий ушей. На протяжении недель наш дом наполняли звуки плотницких работ. Когда последняя щель в дереве канадской сосны была исправлена, настройщик проверил двести с лишним струн и подтвердил, что их тональность была идеальной, снова. Таким образом, прадедушка победил: фортепиано было воскрешено. К сожалению, никто в доме не умел играть. Но, видимо, он понял, что кому-то в еще не появившейся ветви на семейном дереве было суждено рано или поздно оживить его.

И это произошло. Я нашла фортепиано незадолго после моего пятого дня рождения в закрытой комнате ниже по коридору. Однажды поздней ночью я услышала там чей-то плач. Будучи слишком напуганной, чтобы вылезти из кровати, я ждала, пока плач прекратится. Что и произошло – сразу перед тем, как мама пришла поправить мое одеяло, пока я притворялась спящей.

Шли минуты. Кто мог быть в той комнате? Я часто гадала, что было там внутри. Проход в тайный сад? Скрытое сокровище? Или комната была заполнена призраками? Я крутилась в постели, отчаянно желая выяснить правду, но боясь темноты и всего, что меня ждало в ней.

– У страха ноги коротки, он далеко не зайдет, – сказал однажды мне отец. – Тебе лишь нужно подойти к нему, взять под локоть и посмотреть прямо в глаза. Так ты заставишь его исчезнуть.

И я прислушалась к его совету Вскочила с кровати и вышла в коридор. Луч света виднелся из загадочной комнаты – кто-то оставил дверь приоткрытой. Я толкнула ее и заглянула внутрь – там никого не было, лишь луна подглядывала в окно. Справа от меня, у стены, выстроились три деревянных ларца, заглушенные скобообразными замками. Слева ждало фортепиано. Я подошла ближе и нажала на несколько клавиш.

– Что ты тут делаешь, Теа?

Мама увела меня раньше, чем я успела сказать, что еще не закончила, что я хотела поиграть еще. В моей комнате она заставила меня пообещать никогда – никогда! – не входить в ту комнату без разрешения.

И на этом эпизоде воспоминания начинают отличаться. Я снова оказалась возле фортепиано, только как? Замок сдал после долгих лет? Отец был убежден, что я пролезла в одно из окон, но я не помнила ни окон, ни дверей. В моем воспоминании я просто нахожусь там и нажимаю клавиши – которые нравились мне больше всего – пока из–под моих пальцев не рождается мелодия. Мелодия, заставляющая меня чувствовать себя тепло и безопасно, словно я лежала под одеялом, засыпала.

– Хорошо, я сдаюсь. Так как я не хочу, чтобы ты занималась этим у меня за спиной, с этого дня тебе разрешено играть. Но под одним условием. – У моей мамы всегда были условия, для всего. – Если начнешь, бросать не вариант.

И таким образом дверь закрылась еще раз, а фортепиано заняло свое место в гостиной и никогда его больше не покинуло. История, конечно, видоизменялась для незнакомцев. Не упоминался плач, который я слышала той ночью, ни второе условие, поставленное мне матерью: не играть больше ту мелодию. Остальная часть была короткой и милой. Наша девочка и фортепиано нашли друг друга. Но, что насчет запертой комнаты? Что было в ней? Ох, знаете, опасные вещи. Все, что нужно было убрать, когда мы делали дом безопасным для детей. Это утоляло любопытство. Моим родителям говорили, что им посчастливилось иметь меня, и беседа продолжалась, изжив свое короткое отступление.

В последующие годы я держала обещание и не бросала игру. Занятия начались незамедлительно и прежде, чем я научилась читать алфавит, я уже умела читать ноты. Сначала игра перед кем-то меня ужасала; потом я привыкла к адреналину и даже начала наслаждаться им. Но было кое-что, что я искренне любила – играть для родителей. Заставлять их гордиться. Видеть на их лицах то, что ранее бывало там редко – улыбки. Однажды я услышала, как сосед называл их "сломленными людьми". Я не знала, что это значит, но меня заботило то, что другие родители казались моложе, энергичнее, счастливее. Я никогда не говорила об этом и не смела задавать вопросы. Вместо этого, я надеялась, что, что бы не нанесло этот вред, будет вычеркнуто моей музыкой по мере улучшения моих навыков. Так что я продолжала играть – упорно, ежедневно, пока мои кисти не начинали ныть, затем болеть, а после и вовсе неметь от долгих часов практики.