Грегори Бенфорд - Панорама времен

• Название: Панорама времен
• Автор: Грегори Бенфорд
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-237-06104-4

Перед вами — роман, удостоенный высочайшей награды научной фантастики. Награды «Небьюла» (Nebula 1980), присуждаемой писателям собратьями по перу...

Это должно было стать самым невероятным экспериментом столетия. Экспериментом, цель которого — установить контакт между прошлым и будущим. Но — между каким прошлым и каким будущим? Сколько имен у будущего? Сколько у прошлого? И если попробовать переписать историю прошлого заново — в какой момент будущее изменится, отклонится от намеченного временем пути?..

---

Марджори подошла к стоявшему на столе телефону и сняла трубку. Гудка не было. Она нажала на рычаг. Ничего. Черт знает что! Самое подходящее время линии выйти из строя. Вообще-то это часто случалось. “Только, ради Бога, не сейчас”, — взмолилась она и потрясла телефон. Безрезультатно: линия была отключена. А что, если этот тип вломится сюда? Марджори заметалась в поисках подходящего оружия. Кочерга? Кухонные ножи? О Господи, лучше бы обойтись без драки: их двое, и, кроме того, мужик этот вообще ужасно противный. Может, ей выйти через заднюю дверь или через панорамные окна и побежать в деревню за помощью?

Она больше не слышала криков, но к окну подойти боялась. Снова подняла трубку телефона. Тишина. Марджори с силой швырнула трубку на рычаг и замерла, ожидая услышать треск взламываемой двери или звон разбитого стекла. Вновь раздался стук в переднюю дверь. Это уже легче — знать, где он и что он все еще снаружи. Она ждала, ухватившись за край стола и посылая ему мысленный приказ: “Убирайся, черт тебя подери!” Стук повторился. После короткой паузы послышался шум шагов по гравию дорожки. Теперь стучали в заднюю дверь. “Боже! Как же от него избавиться?"

— Марджори! Эй, Марджори, ты здесь? Она почувствовала громадное облегчение и чуть не заплакала. Ей не хватало сил подойти к двери.

— Марджори, где ты? — Голос удалялся. Она выпрямилась, добралась до кухонной двери и повернула ключ в замке.

Ее подруга Хитер, держа в руках садовый инвентарь, шла по направлению к сараю.

— Хитер, — позвала Марджори, — я здесь. Та повернулась и пошла к ней.

— Что с тобой стряслось? Ты ужасно выглядишь. Марджори вышла из дома и огляделась.

— Ушел? — спросила она. — Этот ужасный человек, который стоял здесь?

— Ты об этом оборванце и женщине с ребенком? Они уходили, когда я подошла. А что случилось?

— Он хотел одолжить молока. — Марджори начала смеяться, но в ее смехе слышалась истерика. Сейчас все казалось таким обыденным. — Потом он стал грубить и кричать. Это скваттеры. Они поселились на брошенной ферме у дальней дороги вчера вечером. — Она опустилась в кресло. — Господи, как страшно, Хитер.

— Да, вид у тебя неважный. Совсем на себя не похожа. Мне всегда казалось, что ты можешь справиться со всем на свете, даже со свирепыми и опасными скваттерами. — Хитер говорила с легкой иронией, и Марджори подхватила этот тон.

— Да, я смогла бы с ним справиться. Если бы он все-таки вломился в дом, я собиралась треснуть его кочергой, а потом проткнуть кухонным ножом. — тарджори снова рассмеялась.

Однако ей было вовсе не смешно. Неужели она действительно собиралась так поступить?

Глава 3

Осень 1962 года

"Нужно каким-то способом избавиться от этих проклятых шумов, возникающих во время эксперимента, — мрачно размышлял Гордон, собирая свой потертый портфель. — Эта чертовщина никак не желает исчезать. Если не удастся найти причину и устранить ее, то эксперимент лопнет, как мыльный пузырь”.

Он всегда останавливался перед этой пальмой. Каждое утро, когда Гордон Бернстайн захлопывал желтую дверь своего бунгало, он поворачивался и смотрел на это дерево как на доказательство того, что он действительно здесь, в Калифорнии, и это не декорации, а реальность. Силуэт растения устремлялся в безоблачное небо, как молчаливый экзотический символ. Существующий сам по себе, он производил на Гордона гораздо более сильное впечатление, чем непривычно свободные автотрассы или неизменно теплая погода.

Большую часть вечеров Гордон просиживал дома с Пенни, допоздна, читая и слушая записи народной музыки, так же как много лет назад в Колумбии. У него остались те же привычки, и он забывал, что здесь, в полуквартале от его бунгало, плещут волны океана, накатывает на песок прибой. Если окна оставались открытыми, то шум волн становился очень похожим на гудение авто на Второй авеню — далекий гул другой жизни, от которой он успешно отгораживался здесь, в своем жилище. Итак, каждое утро он выходил из дома, нервно позвякивая ключами, что-то бормоча про себя, и только пальма возвращала его к реальности нового дня.

В уик-энды как-то легче верилось, что ты в Калифорнии. В эти дни он просыпался и видел рядом золотистые волосы Пенни, разметавшиеся по подушке. В будни она вставала раньше, чтобы успеть в школу, и уходила, когда он еще спал. И тогда на ее половине постели ничего не оставалось, даже вмятины.

Гордон опустил в карман ключи и пошел вдоль образованной хвощом изгороди на широкий бульвар Ла-Ойя. Улицы его тоже удивляли: настолько широкие, что он мог свободно разместить свой “шевроле-58” и при этом оставалось много места для двух рядов проезжей части. Они были такие же большие, что и участки, на которых стояли дома, и как бы создавали ландшафт для истинных хозяев — автомобилей.

По сравнению с узкой Второй авеню, которая больше всего напоминала вентиляционную шахту между высокими кирпичными домами, ширина здешних улиц поражала роскошью. В Нью-Йорке Гордон всегда настораживался, когда спускался вниз и открывал наружную дверь из армированного стекла, ибо боялся увидеть толпы людей. Люди торопились, неся мимо него кипение чужой жизни. Здесь же ничего подобного: Наутилус-стрит казалась плоской белой равниной, поджариваемой утренним солнцем, и совершенно безлюдной. Он забрался в свой “шевроле”, рев заработавшего двигателя расколол тишину и словно вызвал из небытия длинный приземистый “крайслер”, который перевалил через подъем на расстоянии одного квартала отсюда, а затем обогнал машину Гордона, пронесшись метеором мимо.

По дороге к университетскому городку Гордон держал одной рукой руль, а другой крутил настройку радиоприемника, пробираясь сквозь грохот и треск, которые здесь почему-то считались поп-музыкой. Вообще-то он предпочитал стиль “кантри”, кроме того, питал странное пристрастие к старым песенкам Бадди Холли, а недавно даже обнаружил, что мурлычет их про себя: “С каждым днем это становится ближе… Да, вот это будет день…” Он наткнулся на песенку “Бич бойз” и оставил ручку в покое. Слова песни о песке и солнце будто пересказывали содержание вестернов. Гордон съехал по наклонному бульвару Ла-Ойя. Вдали, на волне прибоя, виднелись маленькие точечки. Это развлекались дети, которые почему-то находились на побережье, хотя занятия в школе уже две недели назад как начались.

Спустившись с холма, его “шевроле” попал в гущу медленно двигавшихся машин — в основном больших черных “линкольнов” и “кадиллаков”. Гордон чуть притормозил, рассматривая новые здания на Маунт-Соледад. Землю вокруг зданий выравнивали так, чтобы образовывались террасы. Грузовики, как насекомые, сновали по разрытой земле. Гордон кисло улыбнулся. Он знал, что, если ему удастся закончить свой эксперимент, получить блестящие результаты и добиться повышения в должности, а значит, и в окладе, — все равно такой дом из кедра и стекла будет ему не по карману. Можно, конечно, усердно давать консультации на стороне и не подниматься по иерархической лестнице в университете, а хитростью добиться должности декана на полставки, тем самым резко увеличив свой ежемесячный доход.

Гордон поморщился, его густая черная борода чуть вздернулась вверх. Когда “Бич бойз” сменились звонкими “Очистимся от грязи” и “Давайте пробираться”, он переключил коробку скоростей, и машина с рычанием рванула к кампусам Калифорнийского университета в Ла-Ойе.

Гордон рассеянно постукивал пальцем по дьюару с жидким азотом, раздумывая над тем, как объяснить Альберту Куперу, что ему, собственно, нужно. Парень ему почему-то не был симпатичен, хотя выглядел он весьма приятно: песочного цвета шевелюра, неторопливая речь, не всегда отчетливая; мускулист, очевидно, благодаря подводному плаванию и теннису. Однако иногда неразговорчивость и невозмутимое спокойствие Купера казались Гордону сродни туповатости; а веселый, добродушный нрав существовал СЛОВНО ДЛЯ того, чтобы испытывать терпение Гордона, и он время от времени непроизвольно ощетинивался.

— Слушайте, Эл, — сказал Гордон, быстро отворачиваясь от парящего отверстия дьюара. — Вы работаете со мной больше года, так?

— Точно.

— Вы неплохо ладили с профессором Лакином. Когда я появился на факультете, профессор Лакин был очень загружен, и вы перешли работать ко мне. — Гордон покачивался на носках, засунув руки в карманы жилета. — Я взял вас, потому что Лакин дал вам очень хорошую характеристику.

— Конечно.

— И вы возитесь с антимонидом индия столько времени, а? Почти полтора года.

— Правильно, — ответил Купер, и в его голосе почудилась усмешка.

— Я думаю, вам пора засучить рукава.

— Хм, я не совсем.., э.., понимаю, что вы этим хотите сказать, — удивился Купер.

— Сегодня утром я спросил вас о работе, которую вам поручил. Вы говорите, что проверили каждый усилитель, каждый вариак, все системы.