Мария Введенская - Мертвое Сердце

• Название: Мертвое Сердце
• Автор: Мария Введенская
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91146-987-0

Новый роман из цикла «Библиотеки Смерти»!

Больше всего на свете Аманда Робсон боялась трех вещей: потерять близких, стать физически неполноценной и постареть. Когда-то давным-давно ей казалось, что любая из этих вещей способна сломить ее психику, толкнуть на крайность и тем самым убить.

Однажды, когда страхи стали реальностью, она встретила человека в старомодной одежде, который сумел вернуть всё, чего лишила её жизнь. Но за это ей придется заплатить…. Зло выбирает податливых к своей магии, обиженных, брошенных. А иногда, словно фея из Спящей Красавицы, отравляет собой младенцев.

Зло выбирает человека, а тот – служить или сопротивляться.

Всё по-честному, без обмана. Но вот беда – время осознания себя антигероем может наступить слишком поздно, когда ничего уже изменить нельзя. Зло ведь так естественно.

Оно повсюду.

---

Мария Введенская Мертвое Сердце

Знает ли человек, что такое зло?

Может ли с уверенностью утверждать, что не играет на его стороне?

Может быть, да. А может быть, нет.

А ты, читающий эти строки, знаешь, за кого играешь?

Ты в этом абсолютно уверен?

Именно.

Подумай-подумай, возможно, у тебя еще есть время.

Пролог

Больше всего на свете Аманда боялась трех вещей: потерять близких, стать физически неполноценной и постареть. Когда-то давным-давно ей казалось, что любая из этих вещей способна сломить ее психику, толкнуть на крайность, и тем самым убить.

Ей казалось тогда, что старость страшна, потому что это последний отрезок перед смертью. А еще, потому что это больно и пахнет лекарствами. Ты постепенно перестаешь узнавать себя в зеркале, незнакомцы на улицах больше не бросают на тебя заинтересованных взглядов, и что самое страшное, тебе этого, вроде как, больше и не нужно. Одни не замечают, а другие относятся как к хрупкой кукле, потому что старость превращает кости в стекло, в сухие скрюченные ветви. Аманда иногда задумывалась над тем, что происходит с деревьями, чей век уже истек. Наверное, они просто становятся пылью и ждут своего ветра. Цепляются частицами за его порывы и уносятся прочь открывать новые земли. Хотя могут ли мертвые открывать?

Естественный страшный процесс. Но вот что неестественно – если у тебя вообще нет этих самых веточек, пусть даже сухих и скрюченных. Говорят, инвалидам в развитых странах живется просто. Говорят, созданы все условия. Так почему же их так мало на улицах? Где эти сотни тысяч? Нет, этот мир не для них… не для слабых, обделенных, немощных и неполноценных. Пандусы в супермаркетах, бугристые дорожки на улицах и прочие радости, призванные облегчить жизнь калек в социуме – лишь фантики. Может, это и является определенным удобством, но не снимает с шеи штампованный ярлык «неполноценный». Для таких построены специальные лагеря, школы, различные секции даже спортивные, но всё это не более чем жестокая градация, благодаря которой их и не видно. Здоровым, а точней внешне здоровым, это кажется вполне удобным и правильным, успокаивает по ночам, нашептывая, что в нашем далеко не идеальном мире созданы все условия для них… не таких, как все. И они мягко погружаются в сон, доподлинно зная, что не более чем пара-тройка калек растревожит их тонкую психику завтра, заставив задуматься о бренности бытия и о том, как им на самом деле повезло иметь обе руки, обе ноги и оба глаза. Хотя, всё по той же старой доброй статистике их должно встретиться как минимум пара десятков. Но где же они? Уж не в спец лагерях ли? Не в специальных секциях ли? А насколько они хотят быть там? Насколько хотят, чтобы всё окружающее их покалеченную жизнь носило приставку «спец»?

И, эта вечная жалость в глазах окружающих. Аманда много раз наблюдала, как какой-нибудь парень с ДЦП весь перекособоченный и хромой рывками пересекает улицу, а проходящие мимо люди украдкой смотрят ему вслед с ужасом и сожалением. А идущие навстречу делают вид, что не замечают вовсе. Возможно, конечно, они просто не хотят открыто пялиться, не хотят показаться дурно воспитанными. Возможно… но глаза всё видят, глаза имеют отличную память, и сейчас в свои семьдесят три Анда доподлинно знала, что эти невзначай брошенные взгляды за тридцать шагов не несут в себе и капли безразличия. Лица людей спокойны, их глаза опущены или направлены к собеседнику, но они всё запечатлели, словно сняли на камеру, и мысли теперь крутятся вокруг одного и того же – «Не дай Бог, такое со мной или моими близкими» или «Слава Богу, в моей семье все живы и здоровы». Такова человеческая сущность – почувствовать ценность собственной жизни за счет страданий другого сегодня, а завтра продолжить вертеп из карьерного роста с отгрызанием голов стоящих на пути, запутанных личностных отношений и беспорядочных половых связей, а также чрезмерного употребления алкоголя или других сопутствующих средств, внушающих, что всё не так уж и плохо. Ну и внутренние редко разрешаемые конфликты так же подливают масла в огонь, часто становясь доминантным фактором.

Поэтому Аманда злорадно сказала бы им – пока живы и пока здоровы. И не то, чтобы она считала себя ужасно жестокой, просто рассуждала со своей позиции, вот и всё. А еще она знала толк в людях, знала толк в жизни. Что все они постоянно деградирующие уроды и каннибалы в общей своей массе. А жизнь… она просто их поле деятельности. За свои семьдесят три года жизни Аманда накопила достаточно ума, но он всегда был направлен против ветра, словно флюгер. Может быть, так сложилось со временем, а может быть, она всегда была такой. Анда с обожженным лицом, грудной клеткой и спиной до самого зада. Анда слепая на один глаз. Анда с культей вместо правой руки. О да, она разбиралась в жизни. Она знала, что ничего не изменить вокруг, и уж тем более людей. Знала, что жизнь сорванное гнилое яблоко доверху полное червей. Знала на собственном опыте, что меньше всего калеки хотят, чтобы их сгребали в одну кучу и держали, как табун в стойлах, для их же, разумеется, блага… чтобы их ежесекундно тыкали носами в их несоответствие – назовем это так. Но мир устроен, как устроен, и его не перевернуть. Как говаривал добряк папаша Флинн, чью фамилию носила Анда до замужества: «В дерьмовом мире цветов не вырасти».

Да, всё верно, кивала Аманда поблекшим лицам на свадебной фотографии, запечатлевшей короткометражное слияние двух благородных и далеко не маленьких семейств Флинн-Робсон. Хороший был тогда день солнечный, но не слишком жаркий. Жара пришла позже…. Аманда была такой красивой – с белой кожей, хоть и Флинны коренные южане, чернильными прямыми волосами по пояс, гладкими струями, лежащими на обнаженных плечах и белоснежности свадебного платья. Такая изящная, и ни следа несоответствия. Странно, что она оставила эту фотографию. Тяжело было ходить мимо нее каждый день, хотя и закаляло….

По правое плечо выстроились Флинны: улыбающийся Рональд и умиленно плачущая Лоис – отец и мать. В нижнем ряду сестры в одинаковых платьях – Тара со своими тремя сыновьями, патаскушка Синди и Берта с грудной дочкой. Перед ними на корточки присели двое братьев Аманды – Брайан и Нил, который признался в своем гомосексуализме за пару месяцев, что едва не довело их отца до инфаркта. Слева от Аманды, понятное дело, стоял ее новоиспеченный супруг Денни. Не сказать, чтоб красавец или атлет, но он казался удачной партией по всем критериям, и ей он в принципе нравился…. Рядом по примеру выстроились Робсоны, но Аманда не проявила к ним достаточного уважения или интереса, чтобы запомнить имена. Знала лишь отца семейства Монти, потому как тот невзначай ухватил ее за задницу – проверял, наверное, соответствует ли кобылка его стойлу… и одну из пяти сестер мужа Кэт, поскольку именно с ней Анда и провела свой последний вечер в условно нормальной жизни. Все они улыбались сейчас, но как-то по-разному. Почему-то казалось, что на лицах ее родной семьи читается облегчение….

Как ни странно, но именно Аманда осталась последней среди всех этих людей. Пережила. А ведь ни один врач тогда не брался утверждать, что она протянет хотя бы лет десять с такими повреждениями как внешними, так и внутренними. Но она всех обставила на целых сорок два года, пережив своих сестер и братьев, племянниц и племянников, дядей и тетей, кузенов и кузин. Словно на обеих этих семьях лежало проклятие, а может Аманда была проклята остаться последней. В любом случае потомства она не оставила, потому как детей на дух не переносила, так что род Флиннов закончился аккурат на ней, хотя, вернее сказать, заканчивался. Но для безрукой полуслепой Анды переходных в этой жизни не было, и в свои семьдесят три она могла с уверенностью утверждать, что с ней, наконец-таки, всё кончено. Хоть и в теории, но она считала себя терминальной уже очень давно.

Когда-то больше всего на свете Аманда боялась трех вещей – потерять близких, стать физически неполноценной и постареть. Ей даже казалось, что она способна наложить на себя руки, случись с ней нечто подобное. Но когда она стала калекой, мысль о самоубийстве не пришла к ней в голову ни разу. Вокруг были близкие, слишком много боли и непонятно откуда развившееся до небес чувство самосохранения. Аманда почему-то не сломалась, но, тем не менее, как вышла из больницы, что случилось где-то через год с небольшим, первым делом повыбрасывала все зеркала из родового гнезда.

Потом стали умирать ее родные. Один за другим. Первым оказался добряк папаша Флинн, и он словно дал стартовый выстрел. Стоило умереть одному, и остальных уж было не остановить. Многих унес рак, особенно из семьи Робсонов. Надо же, сколько народу от него гибнет, настоящий мор! Болезнь несбывшихся надежд, чужих успехов и неудовлетворенности в общем. Естественно, что ей больны почти все…. Но по иронии Аманду рак не тронул.