Игорь Адамацкий - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

• Название: Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е
• Автор: Игорь Адамацкий
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89059-066-9

Последняя книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)». Произведения, составляющие сборник, были написаны и напечатаны в сам- и тамиздате еще до перестройки, упреждая поток разоблачительной публицистики конца 1980-х. Их герои воспринимают проблемы бытия не сквозь призму идеологических предписаний, а в достоверности личного эмоционального опыта.

Автор концепции издания — Б. И. Иванов.

---

— Стыдно как-то, — сказал Борис Тимофеевич, — с техническим образованием идти на приемку посуды. Неловко. Люди подумают: лентяй.

— Ишь ты! — поперхнулся от возмущения Иван Кузьмич. — Девочка нашлась какая — стыдно ему. А что ты станешь делать, опять к бумажкам?

— Да нет, пожалуй, бумажки тоже надоели. Я и так за бумажками полжизни просидел и ничего не высидел.

— Тогда одевайся и пойдем. Не понравится — слиняешь в другое место.

Борис Тимофеевич пошел в комнату одеваться.

Лина не спала, она лежала, натянув одеяло до подбородка, и смотрела большими глазами на Бориса Тимофеевича.

— Вы уходите?

— Да, на часок насчет работенки потолковать. Ты прибери немного тут, приготовь завтрак из чего найдешь, поешь и жди меня.

— Какие у вас необыкновенные глаза, — тихо сказала Лина, — даже страшно смотреть в них. Голубые и беспощадные. Вы, должно быть, решительный и честный человек.

— Ну вот, опять ты свои финти-минти разводишь. Не люблю этого. Отвернись, я оденусь.

Лина покорно накрылась с головой и захихикала.

— Ты чего? — строго спросил Борис Тимофеевич.

— Так, — был ответ из-под одеяла, — смешной вы. Впервые встречаю такого смешного человека. Чего вам приготовить на завтрак, когда вернетесь?

— Чего хочешь. Посмотри в шкафах и в холодильнике. И вообще — веди себя по-хозяйски. Надумаешь выйти в магазин — деньги на кухне под коробкой с вилками. Ключи от квартиры — на гвозде у двери. Все ясно?

— Ясно, — послышался смех из-под одеяла.

Приятели вышли на улицу. Было свежо и сухо. Небо безоблачно. Солнце ярко. И от всей этой весенней чистоты и ясности люди на улицах, вымытых вчерашним дождем, казалось, с каким-то особенным восторгом спешили по своим и посторонним делам.

— А со мной вчера приключение случилось.

— И когда ты все успеваешь? — покачал головой Иван Кузьмич. — Вот ухарь. Я ж тебя вчера самолично оттаскивал от стола. Ты в капусте лежал. Еле справился. Тяжелый ты, боров, килограмм под девяносто. Ну вот. Ты, стало быть, отправился искать приключения?

— И не знаю, Иван Кузьмич, как объяснить. Очутился я вдруг в будущем времени, на шестьдесят лет вперед. Оказался на зеленой лужайке. Там домик. А в домике сидит и пьет пиво АОН. Агент Особого Назначения.

— И у его в каждом пальце по пистолету, — ввернул Иван Кузьмич. — Брось, Боря, лапшу на уши вешать. Напился, как зюзя, вот тебе и привиделось. Небось как вчера еще за водкой летали, — забыл? Ну вот. С литровки тебе и не то могло привидеться.

— Я не вру, Ваня, честное слово.

— Ладно, валяй дальше.

— Потом этот АОН снял с меня анкетные данные и отправил их в Большое Досье.

— Зачем?

— Откуда мне знать? Говорит — для безопасности. Чтобы я, попав в будущее, чего-нибудь там не натворил.

— Ишь ты! — разочаровался Иван Кузьмич. — Я думал, в будущем анкет не станет, а они и там заведены. Профилактика, значит.

— Потом я подписал бумагу, что стану приносить информацию, где, кто, что и как говорит.

— Ну и дурак! — веско изрек Иван Кузьмич. — Дождешься, тебе однажды хохотальник на сторону свернут. И я помогу в этом святом деле.

— Что же делать, Ваня? Иначе бы АОН не выпустил меня из будущего.

— Плюнь. С тебя взятки гладки. — От Ивана Кузьмича, от его корявой крепкой однорукой конструкции исходила такая величавая уверенность, что Борис Тимофеевич успокоился и даже позволил своему воображению увлечься. «Дверь выкрашу снаружи зеленой краской, а изнутри — лиловой. Повешу плакаты про вторсырье, стихи: „От пятилетки не отставай — бутылки вовремя сдавай“ Или: „Товарищ, дело всегда разумей и на работе спиртного не пей“. Поставлю ленту-транспортер прямо от приемочного окна. Механический укладчик. Главное — ликвидировать очереди на пункте приема посуды. Очереди — вот тормоз экономики. Чтоб все катилось своим чередом: выпил — сдай посуду — иди опохмеляйся».

В полутемной каморке в глубине склада, за столом, усеянным квитанциями, ценниками, отчетами, сидел у настольной лампы короткий толстый человек и угрюмо щелкал косточками счетов.

— Виктору Эмильевичу — наше праздничное, — бодро говорил Иван Кузьмич, приближаясь к коротышке.

— Угум, — покосился тот на вошедших. — Что нужно: телятина, индийский чай, гречневая крупа?

— Ни то, ни третье, — хитро осклабился Иван Кузьмич, — добыл я тебе честного человека.

Директор отодвинулся от лампы, козырьком приставил над глазами ладонь и так пристально уставился в честного человека, что тот покраснел и затоптался на месте. Удовлетворенный видом честного человека, Виктор Эмильевич, однако, не выразил восторга, ибо от рождения не видел никакой иной доброты, кроме материальной, и спросил с излишней угрюмостью:

— Сколько стоит этот честный человек и чего хочет за честность?

— Ви-и-тя, — укоризненно произнес Иван Кузьмич, заметив, что его протеже совсем потерялся. — Витя, что за грубый материализм? Честность — дар божий. Ей нет цены…

— И применения тоже, — заметил коротышка, — что ж мне его — в витрину сажать и делегациям показывать?

Борис Тимофеевич потянул приятеля за пустой рукав:

— Пойдемте, Иван Кузьмич, мы не туда попали.

— Погоди! — озлился однорукий и побелел с подбородка. — Да ты знаешь, паршивый торгаш, что всей твоей вонючей лавочки мало будет отдать за один волос с головы Бориса Тимофеевича! Да ты…

Виктор Эмильевич хотел было возразить и открыл было рот, но вместо слов быстро выдвинул ящик стола, выбросил стаканы, из-под ног выхватил распечатанную бутылку коньяку, плеснул в стакан.

— Глотни, может, подавишься.

Иван Кузьмич не подавился, а успокоился, подвинул свободный стул, усадил Бориса Тимофеевича, сам уселся на ящик из-под макарон.

— Этому человеку нужна работа. Он согласен пойти на посуду. Возьмешь?

— Возьму. У меня на посуде завал. Если начальство торга пропустит…

— Пропустит, — сказал Иван Кузьмич, — Боря под судом и следствием не состоял. Не курит, не пьет. Даже анекдоты не умеет рассказывать.

— Он же мне весь коллектив развратит… — испугался директор. — Темнишь ты, Ванек, таких людей не бывает — выродков следует изолировать от общества… Однако… Завтра можете выйти на работу?

— Могу, — благодарно кивнул Борис Тимофеевич.

— Тогда заметано. — Директор хлопнул толстой ладонью по бумагам и встал, оказавшись неожиданно высоким и барственным.

— А зарплата? — спросил Иван Кузьмич.

— По работе и деньги, — улыбнулся директор. — По Сеньке — шапка, под одежку — ножки, по работе — почет. Правила у нас строгие: на работе — не пьянствовать, не в свои дела — не путаться, без разрешения и помногу — не подворовывать, вывески отличного обслуживания беречь свято. Добрые традиции коллектива приумножать. И вообще — перед началом работы мы хором читаем моральный кодекс работника торговли. Все заповеди — назубок.

— Вы шутите, Виктор Эмильевич, — мягко улыбнулся Борис Тимофеевич, — вы ведь не строгий, а добрый и веселый.

— Конечно, веселый, — согласился с удовольствием директор, — иначе я бы давно отбывал что положено на общем режиме. — Он строго глянул на Бориса Тимофеевича и вдруг подмигнул. — Не только веселый, но и честный. Как и вы. Честность — мой капитал: двадцать лет проценты снимаю, одиннадцать ревизий и шестерых председателей контроля пережил и — ничего. Как говорит поэт: у меня в душе ни одного седого волоса и старческой нежности нет в ней.

— Да, — пораженный, вымолвил Борис Тимофеевич. — Одиннадцать ревизий! Это ж надо! Вы человек редкого терпения.

— Возможно, — суховато ответил директор, уловив насмешку в похвале. — А вы, случаем, не гомосексуалист? Нет? Наркоман? Тоже нет? Жаль. Когда у работника есть какие-то черточки, он делается понятнее и ближе… Итак, до завтра и — за работу, товарищи!

— Ну как? — весело спросил Иван Кузьмич, когда приятели оказались на улице. — Видал энергию? Своя машина и дача в Зеленогорске. А посмотрел бы ты на его мебелишку! Ворует, сволочь, и хоть бы сна лишился… Зато человек хороший. Не мужик — душа. Семью любит. Две дочки на выданье.

— Не похвалишь — не продашь, — рассмеялся Борис Тимофеевич. — Если б он семью не любил, я бы к нему на посуду ни в жизнь не пошел бы.

Прощаясь на остановке, Иван Кузьмич, будто невзначай, сказал:

— Слышь, Боря, будешь на лужайке, ты… это… прихвати пару бутербродов… хочу на старухе попробовать, а?

НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ МЕЖДУ ГОРОДАМИ… И… СТОЛКНУЛИСЬ ДВА ПАССАЖИРСКИХ ПОЕЗДА. ЧИСЛО ЖЕРТВ СОСТАВЛЯЕТ… ЧЕЛОВЕК. ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ, ЧТО КАТАСТРОФА ДЕЛО РУК… ИСТОВ. ВЕДЕТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ…

— Что же вы, Борис Тимофеевич, так загулялись? — встретила его Лина домашним, уютным говорком. — Уж вся я извелась, чего это с вами приключилось?

Видно было, что роль хозяйки ей очень нравится.