Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

• Название: Камер-фрейлина императрицы. Нелидова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022588-1, 5-271-08337-3

«Мадмуазель Нелидофф», Екатерина Ивановна Нелидова (1756-1839), покоряла современников блестящим умом, остроумием, весёлым характером. Камер-фрейлина императрицы, она в течение 22 лет была близким другом и советчицей Павла I, оказывая на него огромное влияние. Все эти годы она отказывалась от дорогих подарков императора и унесла с собой в могилу тайну их отношений.

Об одной из самых удивительных женщин XVIII века рассказывает новый роман известной писательницы Нины Молевой.

---

   — Врать, государыня матушка, не стану, как не дойти. Она ведь и раньше сынка образумить пыталась. Сначала и ей невдомёк было, к чему дело идёт. Назначила ты её Сергея Васильевича камергером к великому князю, вот и славно. Весёлый, оборотистый. И великого князя распотешит, и великой княгине, учёной-то нашей, скучать не даст.

   — Да уж не дал, ничего не скажешь.

   — Так, государыня матушка, парень, как день ясный, хорош. Девки такой не нашлось, чтобы на него не оглянулась. И в обращении мягок, услужлив. Пётр Фёдорович и решил на него нелюбимую супругу свою сбагрить, чтоб ему с его прусаками на плацу манёвры всякие проделывать не мешала, под ногами не путалась. А Серёженька, прокурат эдакой, оказывается, глаз на нашу Екатерину Алексеевну положил. И чего только в ней нашёл, Господь его ведает.

   — Не мели ерунды, Маврушка. Сама знаешь, как оно с персонами царского дому. Тут тщеславие впереди всяческих чувств выступить норовит. Не какую-нибудь придворную даму — великую княгиню окрутил. Вот где самолюбию-то праздник, дурьей голове радость.

   — Может, и так. Ведь как оно поначалу устроилось-то ловко. Верхами с великой княгиней ездить стали. Сначала компанией, а там день ото дня всё дальше, народу округ поменьше, пока и вовсе один на один не оказались. Ну, тут уж, матушка государыня, как грешному человеку устоять, особливо длинноносой нашей. У ней, поди, от такого красавца небо с землёй перемешалось.

   — Да ведь Сергей всего-то навсего года полтора как после свадьбы был. И женился, твердил, по великой любви.

   — Э, государыня матушка, сколько их великих Любовей до первой ночки: отведал да поостыл. Не по вкусу ему, видать, Матрёна Павловна Балк пришлась. Нешто так в жизни не бывает? В каком это году приключил ось-то? Никак в 1752-м?

   — В 1752-м и есть, государыня матушка. Ты тогда Сереженьку надолго в отпуск от двора отправила. Без малого год остывал вдалеке.

   — Плохо остывал. Не успел вернуться, опять к великой княгине кинулся — не оторвать. Да и она, тихоня наша, вроде тоже его дожидалася. Э, да вот и Марья Алексеевна наша. Здравствуй, Марьюшка, здравствуй.

   — Государыня матушка, не вели казнить, вели миловать...

   — Полно, Марьюшка, полно. Твоей вины тут никакой нет, что снова сплетни по двору расползлись. Лучше вместе давай думать, как конец-то маханью голубков наших положить. Ведь если со стороны посмотреть, девять месяцев назад сынок твой ко двору вернулся, ан Екатерина Алексеевна нам младшего великого князя и принесла.

   — Матушка, прости, прости ты его непутёвого. По молодости он. Иной с детства в разум входит, а мой вот, видишь, в 26 без ума живёт, тебя, благодетельницу нашу, только огорчает.

   — А если бы и салтыковская кровь к нашей примешалась, не так уж грех велик. Тоже ведь царская, хоть государыню Прасковью Фёдоровну вспомнить. Только ведь в ногах со свечей никто не стоял, правды никто никогда не узнает, да и нечего её узнавать. Советоваться, советоваться, Марьюшка, давай.

   — Снова высылать его, государыня матушка, надобно, да за рубеж подале. Хоть и горько с дитём родным расставаться, да что будешь делать.

   — Что ж, твоя правда, Марьюшка. Для начала пошлём его к королю Адольфу-Фридриху в Швецию с радостным известием о рождении Павла Петровича, а там...

   — Государыня матушка, может, разрешишь и мне, рабе твоей, словечко молвить.

   — Говори, говори, Маврушка, слушаем.

   — Выслать парня не фокус. А вот чего и впрямь добиться надобно, чтобы наша великая княгиня сама от него отвернулась.

   — Посоветовать ей что ли хочешь? Аль приказать указом?

   — Это зачем же. Исподволь, путями окольными порассказать великой княгине, как Сергей Васильевич не за ней одной, а за каждой прекрасной дамой в отпуске своём волочиться принялся, мол, ни одной юбки без внимания не оставлял. И не оставляет. Мол, жизни он самой что ни есть неумеренной. Тут и Марьюшка своё словечко добавить может.

   — Ну, и что? Чего от хитрости такой ждать собираешься?

   — А того, что великая княгиня наша великого самолюбия дама. Коли узнает, что в одном ряду с другими дамами стоит, разобидится на всю жизнь. Нипочём его и близко более не подпустит.

   — Думаешь?

   — Тут и думать нечего. За дело, государыня, браться надо. Может, девять месяцев и совпадение, только разговоры такие о царском дитяти ни к чему. Рубить такое произрастание надобно, и немедля.

* * *

Королева (французская — Мария Лещинская) приняла княгиню Голицыну (Екатерину-Смарагду Дмитриевну, урождённую Кантемир) без всякой церемонии в шлафроке, после обеда в своей спальне, после чего она была введена к мадам Аделаид, куда другие медам де Франс изволили нарочно из своих покоев притти, а оттуда прошла к дофинше. В тот же день она была и у госпожи де Помпадур маркизы, которая с несказанною ласкою её приняла... Нельзя лучше и отличнее учинить приём знатной чужестранной даме: видела она королеву и королевскую фамилию приватно и в шлафроке, хотя все здешние дамы не могут при дворе инако явиться как в робах; казалось для неё весь этикет оставлен был.

ФД. Бехтеев — М.И. Воронцову.

Париж. 1758.

И.И. Шувалов, М.В. Ломоносов, Ерофей

Прислуга не могла не заметить: в великой озабоченности Иван Иванович Шувалов. Ввечеру во дворце ночевать не остался. Поздненько домой воротился. Ото всего ужина разрешил Ерофею только стакан молока себе в спальню отнести, двери поплотнее прикрыть и более ему ни под каким претекстом не мешать. Всю ночь со свечами сидел. Писал. Слышно было — иной раз листы рвал. Слова какие-то вслух говорил. У Ерофея сердце не на месте: нет-нет да по коридору мимо проходил. На самом рассвете лишь забылся. Неизвестно было, то ли помогать одеваться, то ли сразу фриштык в постелю подавать.

   — Ерофей! Ерофеюшка, здесь ли ты? Звонок под бумагами запропастился — сразу не сыскать.

   — Здесь я, здесь, батюшка, где ж мне ещё быть.

   — Послать надобно за Михайлой Васильевичем. Письмецо я ему набросал, так свезти спешно.

   — Батюшка, виноват, вчерась доложиться не успел: заезжал господин Ломоносов. В послеобеденные часы заезжал, а как же. Передать просил, что ежели вашему превосходительству не помехой будет, то нынче в десять часов утра визит свой повторит.

   — Отлично. Одеваться давай, Ерофеюшка. Приму дорогого гостя в халате, по-домашнему. Как-никак почти свой человек, не обидится.

   — Да вот экипаж уж и подъехал к крыльцу. Никак ломоносовский. Так не подать ли вам велеть фриштык сюда, в опочивальню? За кофеем и потолкуете, вроде способнее так будет.

   — Что ж, похлопочи, похлопочи, Ерофеюшка, да главное беги гостя встреть с честью, а то неизвестно, что лакеем-то в голову вбредёт: ещё объявят, что ждать надобно.

   — Ваше превосходительство, разрешите пожелать доброго утра.

   — Входите, входите, Михайла Васильевич. Надо же такому быть: вы моего разговору искали, а я только что посылать вам письмо хотел — к себе пригласить опять же для разговору. Так дело у вас какое?

   — Мне-то всегда одно: о деньгах. Лабораториум академический реактивов требует, а начальство наше...

   — И времени на пустяки такие не тратьте, Михайла Васильевич. Бумажку о нуждах своих написали? Вот и ладно. Сегодня всё и решим. А вот у меня разговор будет для вас неожиданным.

   — Я весь внимание, ваше превосходительство.

   — Не знаю, с чего и начинать. Помнится, не доводилось мне вам рассказывать, как господин Бецкой перед её императорским величеством с предложением выступил. Случилось то в год, когда великий князь невесту свою здесь встречал и бракосочетание царственной пары состоялось. Государыня всемилостивейше изволила свой Смольный дворец новоустроенному монастырю женскому Воскресенскому передать, и господин Бецкой высказался в том смысле, что не плохо бы на французский образец устроить в том монастыре первый в России учебный пансион для девиц благородного происхождения, дабы сообщить будущим матерям семейств сведения, необходимые для первоначального воспитания потомства их.

   — Замысел похвальный, однако, по моему разумению, трудно осуществимый. Девиц набрать для пансиона, одного ли, нескольких ли, не трудно, зато учителей вряд ли. Опять же программа должна разработана быть иная, нежели в учебных заведениях для мужского пола. Тут и на чужие примеры оглянуться не грех, и о первых наставниках позаботиться.

   — Вот-вот, Михайла Васильевич, для того и просил вас заехать, мыслями вашими поделиться, ибо для меня предмет сей совершенно неизвестен. Об одном лишь подумал, захочет ли дворянство с дочерьми своими расставаться, когда и сыновей с великою неохотою в заведения учебные отпускает.