Вадим Баранов - Горький без грима. Тайна смерти

• Название: Горький без грима. Тайна смерти
• Автор: Вадим Баранов
• Издательство: Аграф
• Жанр: Филология
• Год: 2001
• ISBN: 5-7784-0135-3

Документальный роман «Горький без грима» охватывает период жизни М. Горького после его возвращения из эмиграции в Советскую Россию.

Любовь и предательство, интриги и политические заговоры, фарс и трагедию — все вместили эти годы жизни, оборвавшиеся таинственной смертью…

Второе издание переработано и дополнено новыми фактами и документами, содержит большое количество фотографий, в том числе и не вошедших в предыдущее издание.

Книга рассчитана на всех, кто интересуется отечественной историей и культурой.

---

Мария Игнатьевна сообщила об этом своему давнему знакомому Локкарту, который немедленно сделал вывод: если она бумаг не отдаст, их у нее возьмут силой: при помощи бомбы, или отмычки, или револьвера.

Выходит, теперь время возвращения документов уже не 1935 год, а 1936-й, июнь, последние дни Горького («перед смертью»). Вдумаемся в суть событий. Во имя минут прощания с дорогим человеком Горький якобы отдает распоряжение привезти бумаги, компрометирующие десятки людей… Напомним еще раз, что в заветном чемодане находились не только письма этих людей, но и собственноручные горьковские записи разговоров с ними, имевших абсолютно доверительный характер, рассчитанных на полнейшее неразглашение… Если Горький распорядился передать весь этот компромат Сталину, то как можно назвать такой поступок?

Берберова приводит устное свидетельство Б. Николаевского, сделанное во время частной беседы в Вермонте в 1959 году. На вопрос о судьбе лондонских бумаг «Николаевский ответил, что Мура отвезла их в Москву в июне 1936 года, когда Горький просил Сталина разрешить ей проститься с ним. Условие Сталина было: привезти архив… Помню реакцию Карповича, — пишет Берберова, — он пришел в ужас от сообщения Николаевского и долго не мог успокоиться». Вполне естественная, неизбежная реакция нормально мыслящего человека.

Дальше в историю с архивом включаются все новые лица, возникают новые версии. По одной из них бумаги попали в Россию в апреле 1936 года. (На первый взгляд велика ли разница: апрель или июнь? Огромная! И мы сейчас убедимся в этом.) На сей раз уже сам Николаевский запрашивал одного из своих корреспондентов, известного американского журналиста Луи Фишера: знает ли он что-либо о том, что это случилось не в июне, а именно в апреле? По-видимому, чутье профессионала подсказало Фишеру, что разница в каких-то два-три месяца может иметь, как он писал Николаевскому, «огромное значение». И он сам, не располагая никакими документальными данными, попросил Николаевского высказаться по этому поводу более определенно.

Берберова публикует исключительно важное письмо Николаевского Фишеру от 18 января 1966 года. Вот отрывок из него. «Сталин в 1935 г., когда Горький заступился за Каменева, отказал в выезде Горькому за границу на съезд писателей в Париже, потребовал выдачи ему архива. За границу приезжала Пешкова с полномочиями от Горького, тогда Будберг передать бумаги отказалась (это я знаю от Кусковой, которая тогда виделась и говорила с Пешковой). Перемена позиции Будберг, по сведениям, объяснялась влиянием Локкарта, который тогда вел особую политику в отношении Москвы. В Москву Будберг приехала в апреле 36 г., на границе ее ждал особый вагон, с вокзала она проехала прямо в санаторий, где тогда находился Горький, и там встретилась со Сталиным и Ворошиловым…»

Из письма Николаевского со всей очевидностью явствует, что приезд Будберг в Москву состоялся именно в апреле 1936 года, когда Горький еще не был болен и ни о каком окончательном прощании с Мурой не могло быть и речи.

К тому времени отношения между Горьким и Сталиным испортились окончательно. Горький понял, что Сталин от преследования инакомыслящих переходит к их физическому уничтожению. Не только понял, но в меру своих возможностей (которые, вероятно, весьма преувеличивал) решился этому противостоять. Не отсюда ли слухи о том, что в условиях вступления в силу новой Конституции Горький и академик И. Павлов собираются создать некую партию интеллигенции? Впрочем, об этом не таком уж немаловажном обстоятельстве — особый разговор позднее…

Между прочим, любопытна одна деталь поведения Сталина, явившегося 8 июня с первым визитом к постели Горького. Обнаружив при умирающем несколько человек, Сталин раздраженно спросил о Будберг: «А это кто рядом с Алексеем Максимовичем, в черном, монашка, что ли?» Сделал вид, что никогда не встречал Марию Игнатьевну раньше. Но ведь из книги Берберовой мы знаем, что (независимо от того, когда это произошло: в апреле или июне) Будберг отвезли с бумагами прямо к Сталину и Ворошилову. Значит, в этот момент вождь хотел скрыть от Горького факт своего знакомства с Будберг, а та, как будто чутко уловив маневр вождя, ничем не обнаружила своего понимания его искусственности.

И еще одна деталь — несколько иного рода. Мы даже как-то не задаемся вопросом: откуда вообще стало известно вождю о существовании лондонского архива, если его судьбу перед отъездом в Россию в 1933 году решали три человека: Горький, Максим, Будберг… Не от Марии ли Игнатьевны, которая была просто обязана информировать свое начальство о такого рода вещах? И не происходила ли утечка информации о содержании отдельных «единиц хранения» еще раньше, до того, как Сталин решил завладеть архивом полностью?

Так или иначе знакомство Сталина с лондонским архивом Горького могло убедить его в одном: хозяин документов — носитель огромной и опасной информации, направленной против него, Сталина, а значит, и против великого дела, возглавляемого им. И если он ознакомился с содержанием бумаг в апреле, то это только активизировало его желание поскорее устранить Горького (что и произошло в июне).

Зададим, наконец, такой вопрос: если Сталин прикладывал усилия к тому, чтобы получить согласие умирающего Горького (в июне) на доставку бумаг, то с какой целью? Писатель все равно, считал вождь, уже обречен, несколько дней ничего не решали, и документы, нужные для дальнейшей расправы над оппозицией, Сталин после смерти Горького мог получить без особого труда.

Архив чрезвычайно нужен был Сталину для того, чтобы обратить его сначала против Горького (апрель!), а потом уже, с опорой на документы, вторично — против других своих политических врагов, в первую очередь против Каменева (которого защищал Горький) и Зиновьева, процесс над которыми начался спустя два месяца после того, как отзвучал похоронный марш.

Итак, предположение Берберовой о том, что «архив Горького …был получен Сталиным путем „сделки“ с умирающим Горьким», является совершенно несостоятельным. Как человек, работающий на советскую разведку, даже и без угрозы расправы (да еще при обещании, что владелец если и узнает о доставке архива, то лишь на смертном одре), Будберг должна была безоговорочно выполнить предъявленное ей требование.

Впрочем, концепцию «сделки» во имя свидания с любимой женщиной особенно убедительно опровергает один документ, который был неизвестен автору «Железной женщины». (Но сначала заметим попутно, что уже к 1927 году связь Будберг с Уэллсом была возобновлена, а расставания с Горьким растягивались на полгода в связи с его поездками в «республику Советов».)

Как свидетельствует медицинская сестра О. Черткова, постоянный человек в доме Горького, Горький полностью порвал с Мурой еще до возвращения в Москву в мае 1936 года. «А<лексей> М<аксимович> звал ее баронессой и все мне говорил: „Зачем ты ее ко мне пускаешь?“ — „Она сама приходит. Не могу же я ей запретить. Я думаю, что вам с ней приятно“. — „Откуда вы все взяли, что мне приятно ее видеть?“»

Отношения у них испортились уже давно. Еще в Тессели, где она прожила всего один день и, ссылаясь на неотложные дела, уехала в Москву, потом звонила по телефону, по-моему, пьяная, голос такой, я позвала А<лексея> М<аксимовича>, но он сказал: «Я говорить с ней не буду». — «Но она говорит, что ей очень нужно». — «Скажи ей, что говорить с ней не буду. Пусть веселится».

Когда она уезжала из Тессели, мы ее провожали на крыльце. Когда автомобиль скрылся, А<лексей> М<аксимович> повернулся (вот так) вокруг себя и весело сказал: «Уехала баронесса!» Потом — обнял меня. Он часто мне говорил: «Ты от этих бар — подальше. Держись простых людей — они лучше».

Скорее всего, происходила эта встреча в апреле, когда Мура доставила Сталину лондонский архив.

Горькому Мура больше была не нужна. Он наконец испытывал радостное чувство освобождения от ее власти. Но ей, уже давно соединившей свою жизнь с Уэллсом, Горький для чего-то был нужен по-прежнему…

ГЛАВА XXIX Последнее противостояние, или Драма Шостаковича и «сталинский» Горький

Ошибочно было бы полагать, однако, что наступал вообще какой-то закат Горького. В глазах большинства он по-прежнему выглядел основоположником, буревестником революции и т. д. и т. п. Писал статьи и приветствия различным организациям, редактировал журналы и книги, вел обширнейшую переписку. Куда только не избирали его: депутатом Московского и Ленинградского Советов, и делегатом на съезд Советов от Нижегородского (то бишь, теперь уже Горьковского края), и даже членом райисполкома Арзамасского района. Его продолжали приглашать на официальные торжества, где присутствовала руководящая верхушка, — как, к примеру, празднование 16-летия Первой конной армии Буденного в феврале 1935 года или физкультурный парад на Красной площади 30 июня, куда он был приглашен вместе с Ролланом.