Мария Петровых - Костер в ночи

• Название: Костер в ночи
• Автор: Мария Петровых
• Издательство: Верхне-Волжское книжное издательство
• Жанр: Поэзия
• Год: 1991
• ISBN: 5-7415-0089-9

До недавнего времени имя Марии Петровых было мало знакомо широкому кругу читателей: при жизни у нее вышла единственная книга стихов и переводов с армянского. Разные тому были причины. Но стоит прочесть ее стихи — и не будет сомнения, что перед нами большой русский поэт. Творчество М. Петровых высоко ценили Б. Пастернак, О. Мандельштам, А. Ахматова. «Тайна поэзии Марии Петровых, — считал А. Твардовский, — тайна сильной мысли и обогащенного слова».

Мария Сергеевна Петровых (1908–1979) родом из Ярославля, здесь начала писать стихи, посещала собрания ярославского Союза поэтов, будучи еще ученицей школы им. Некрасова; оставила воспоминания об этом Союзе. В августе 1925 года переехала жить в Москву.

Книга стихов и переводов Марии Петровых на ее родине, в Ярославле, выходит впервые.

---

Первый дождь

Первая, жужжа, проснулась муха,
Первый лист пробился, осмелев,
Первый дождь мне барабанит в ухо
Погромыхивающий напев.

Грохотанье выдоха и вдоха…
Кто поймет, — где взялся звук такой?
Ливень, расплясавшийся под грохот,
Бьется оземь плещущей башкой.

Но уже стихает плескот пенный,
В небе — отзвук грома меж зарниц,
А в разрывах тучи — даль вселенной,
Нету ей пределов, нет границ.

Солнце, раздробясь на мокрых стеклах,
Золотится нивой на полу,
Отраженья окон в стенах блеклых,
Множась, бродят от угла к углу.

Кто-то в сад толкнул калитку резко,
С треском рухнула она средь трав.
Чью-то руку утром, полным блеска,
Я благословляю, не узнав.

«В этом душном малиннике, тесном, высоком…»

В этом душном малиннике, тесном, высоком,
Скрылись мы ото всех, забрались в сердцевину
И срываем поспевшую за ночь малину.
Рдеют пальцы твои, орошенные соком.

Гневный шмель разгуделся, пугая травинки,
Хворый лист, весь в нарывах, на солнышко вылез,
В паутинных лохмотьях алмазы искрились,
И какой-то жучок скрылся, пятясь на спинке.

Все стихало мгновенно в зеленом заслоне,
Лишь когда я с ладони твоей обагренной
Брал малину губами, вдыхая влюбленно
Запах ягод сквозь благоуханье ладони.

Первой ласки посредницею молчаливой
Оказалась малина, — той ласки без слова,
Что, собой изумясь, хочет снова и снова
Повторяться бессчетно, себе лишь на диво.

И в одно из мгновений, всех прочих всевластней,
Ты ко лбу моему прикоснулась губами,
Я схватил твои руки, и ты предалась мне,
А малинник был всюду — вкруг нас и над нами.

Во сне

Ты в странном сне меня звала
С собой во мрак небесный.
Мы вместе мчимся. Мгла и мгла.
Бог, темнота и бездны.

Летим в верховья темноты,
Пронзенной молний светом.
«Я только сон твой, — шепчешь ты, —
Не забывай об этом!..»

Забуду ль!.. Мчимся в вышине
До неизвестной меты.
О, как ты худо снишься мне!
Моя живая, где ты?

Вечером

Уже темнело, темнело,
Заря в лесу догорела,
Дневной остывает жар.
Спускались мы тропкой длинной
В повитый туманом яр,
   Заросший калиной.
Из дали идет, из дали
Тот мрак, где цветы пропали.
Чуть дышит сонная цветь.
Коснулась ты, как в испуге,
Руки моей, чтоб согреть
   Озябшие руки.
С нежностью, нежностью тайной
Глядим в этот мрак бескрайный.
Двоих, забредших впотьмах
В осенних полей безбрежность,
Не сблизят ни скорбь, ни страх, —
   Одна только нежность!

Заклятье

— Птица ночи, ты пересекала закат, —
Чтó там с мертвыми? Ты их видала. — Лежат. —
А еще что? — Лежат и лежат без движенья,
Нет для них ни рассвета, ни ветра, ни тени,
Не мечтают, не ждут, не страшатся утрат —
Только вечно лежат, вечно только лежат.

Та, что так мне противилась, — пусть она тоже,
Пусть вот так же лежит на обманчивом ложе,
Покоряясь, теряясь безвольно, глубоко,
Пусть не ждет, не мечтает, лежит одиноко,
Пусть бессильно, бессонно желаньем грешит,
Пусть вот так и лежит — для меня так лежит!

«Уж пора полюбить огорода сиротство…»

Уж пора полюбить огорода сиротство,
Птиц, уставших от неба, деревьев уродства
И щербатый забор, от которого тени
Меж рассветов лежат на траве, как ступени.

Уж пора полюбить за рекою закаты
И соседа умершего сад небогатый,
Темноту, что быстрее, чем сны в сновиденье,
Уведет, укрываючи доброю сенью.

Уж пора приберечь хоть бы искорку зноя
В этих стенах, где вечер блестит желтизною,
Головою к рукам твоим тонким прижаться
И вдвоем удержаться от слез, удержаться!

Из детских лет

Вспоминаю, но вспомнить всего не могу я:
Трáвы… Даль за лугами… Кричу и ликую —
Веселит меня голос, летящий куда-то.
Чабрецом пахнет сено в теплыни заката.

А еще? Что еще вспоминается, длится?
Старый сад, где участвуют листья и лица, —
Только листья и лица. Листисто и людно.
А в аллее — мой смех. Не смеяться так трудно!

Я бегу, окунаясь в лазурь поднебесья.
Только небо в груди, а в глазах густолесье.
Беготня по плотине над пеной протока
Так далёко слышна, так волшебно далёко!
А потом — по траве, по ступенькам балкона,
Обожавшим, когда я взбегаю с разгона…

Вспоминается дом, полный света весною
И повсюду всегда переполненный мною,
Приниканье губами к стеклу —
   к мирозданью —
И мое — всеми силами — существованье!

«Снится лесу — лес…»

Снится лесу — лес
В ливне вешнем.
Май давно исчез,
Но примчится,

Вновь вернется он
В блеске прежнем,
Мне ж минувший сон
Не приснится.

Прохожий

Лиловый сумрак, безлюдье поля —
   И только эту явь —
Средь трав бескрайних молил я с болью:
   «Спаси меня, избавь!»

И шел прохожий… Зачем — не знаю —
Мне подал знак рукой.
Быть может, думал — к нему взываю,
Его молю с тоской.
И было тихо, весь мир как сгинул,
Лишь солнце шло ко сну.
Сказал прохожий, когда окинул Глазами тишину:
«И мне, скитаясь, взывать в печали,
   Без хлеба, без жилья,
Я тот, чью гибель не увидали,
   Тот самый — это я!

Мне смертью в ярах раскинут полог,
   Жилище — недруг сжег.
Бьет час предсмертный, был сон недолог,
   Его разрушит Бог.

Но верю в сон, что еще приснится,
   Обещанный судьбой.
Тот сон, когда в нем блеснет денница,
   Я разделю с тобой».

Клянясь, что в скорби нам нет разлуки
   Ни на единый час,
Прохожий тот протянул мне руки,
   И спас меня он, спас!
«Мгла у входа. Темень комнат…»
Мгла у входа. Темень комнат.
Ни о ком никто не помнит.
След твой снегом запушило,
Грусть метелью закружило.

В этот снег поверить надо,
Освежиться снегопадом,
Затениться тенью нежной,
В тишине притихнуть снежной.

В тревоге

Ищи, скиталец жалкий, во снах пропитанья!
Уже любою мглою кормиться не стыдно…
Что значат слезы, если не слышно рыданья?
Что значит мирозданье, коль Бога не видно?

Придите все, кто в скорби, в тревоге,
   в смятенье!
Пускай вас будет много, чтоб я между вами
Душою затерялся, — где вы и где тени,
Не ведал бы, теснимый бессчетными снами.

Чтоб лиц как можно больше, чтоб всюду лишь
   лица
И руки, чтоб заполнился город бескрайный!..
Все кончится сегодня, ничто не продлится,
Не стало ни одной неразгаданной тайны!..

Нам надо торопиться, сойтись надо вместе,
Поговорить, решиться, не упустить срока,
Чтобы потом не ждать уж ни знака, ни вести,
Чтобы исчезнуть слепо в печали глубокой…

Одиночество

Смиряет ветер над крышей
Свои ночные полеты.
Не виден мир и не слышен,
Но вижу и слышу что-то.

Там кто-то, будто из бездны,
Ко мне простирает руки,
Там голос, мне неизвестный,
Но я ль не знал этой муки!

На крик во мрак выбегаю.
Тиха, безлюдна дорога.
Кругом лишь темень ночная.
Откуда ж в сердце тревога?

Лишь мглистой березы трепет.
В ночи примстилось, быть может…
Никто никого не встретит
И никому не поможет!

Солдат