Мария Петровых - Костер в ночи

• Название: Костер в ночи
• Автор: Мария Петровых
• Издательство: Верхне-Волжское книжное издательство
• Жанр: Поэзия
• Год: 1991
• ISBN: 5-7415-0089-9

До недавнего времени имя Марии Петровых было мало знакомо широкому кругу читателей: при жизни у нее вышла единственная книга стихов и переводов с армянского. Разные тому были причины. Но стоит прочесть ее стихи — и не будет сомнения, что перед нами большой русский поэт. Творчество М. Петровых высоко ценили Б. Пастернак, О. Мандельштам, А. Ахматова. «Тайна поэзии Марии Петровых, — считал А. Твардовский, — тайна сильной мысли и обогащенного слова».

Мария Сергеевна Петровых (1908–1979) родом из Ярославля, здесь начала писать стихи, посещала собрания ярославского Союза поэтов, будучи еще ученицей школы им. Некрасова; оставила воспоминания об этом Союзе. В августе 1925 года переехала жить в Москву.

Книга стихов и переводов Марии Петровых на ее родине, в Ярославле, выходит впервые.

---

1929

Старость

Смысл старости печален и суров:
За радость покарать, унизить наказаньем…
Так, вместо возбуждающих смешков —
Разбухшие мешочки под глазами.

Нет на ладонях ласк. Ослабли пульсы зла.
Любимый отошел — не вскрикнула от боли…
Так ревность ревматизмом заросла
В суставах, не сгибающихся боле.

И вместо властных слов — нелепый лепет льнет
К обрюзгшим деснам… Смрад оплывшему огарку
Прощаешь, мимо чашки каплешь йод
И желчью харкаешь на старую кухарку.

На столике — и пластырь и псалтырь…
(Твоей ли пластике рукоплескали?..)
За окнами — постылое: пустырь.
Да ночь насмешливые звезды скалит…

1929

Сон

Кате

Да, все реже и уже с трудом
Я припоминаю старый дом
И шиповником заросший сад —
Сон, что снился много лет назад.
А ведь стоит только повернуть,
Только превозмочь привычный путь —
И дорога наша вновь легка,
Невесомы наши облака…

Побежим с тобой вперегонки
По крутому берегу реки.
Дом встречает окнами в упор.
Полутемный манит коридор…
Дай мне руки, трепетанье рук…
О, какая родина вокруг!

В нашу детскую не смеет злость,
Меж игрушек солнце обжилось.
Днем — зайчата скачут по стенам,
Ночью — карлик торкается к нам, —
Это солнце из-за темных гор,
Чтобы месяцу наперекор.

В спальне — строгий воздух тишины,
Сумрак, превращающийся в сны,
Блеклые обои, как тогда,
И в графине мертвая вода.
Грустно здесь, закроем эту дверь,
За живой водой пойдем теперь.

В кухню принесем ведро невзгод
На расправу под водопровод,
В дно ударит, обожжет края
Трезвая, упрямая струя,
А вокруг — в ответ на светлый плеск —
Алюминиевый лютый блеск.

В зал — он весь неверию ответ,
Здесь корректно радостен паркет,
Здесь внезапные, из-за угла,
Подтверждающие зеркала.
Поглядись, а я пока пойду
На секретный разговор в саду.

Преклоню колени у скамьи:
Ветры, покровители мои!
Долго вы дремали по углам,
Равнодушно обвевали хлам.
О, воспряньте, авторы тревог,
Дряхлые блюстители дорог,
Вздуйтесь гневом, взвейтесь на дыбы,
Дряхлые блюстители судьбы!..

Допотопный топот мне вослед
Пышет ликованьем бывших лет.
Это ветры! Судорга погонь
Иль пощечин сладостный Огонь.
На балконе смех порхает твой.
Ты зачем качаешь головой?
Думаешь, наверно, что, любя,
Утешаю сказками тебя.
Детство что! И начинаешь ты
Милые, печальные мечты.

Мы с тобою настрадались всласть.
Видно, молодость не удалась,
Если в 22 и 25
Стали мы о старости мечтать.
В темной глубине зрачков твоих
Горечи хватает на двоих,
Но засмейся, вспомни старый сад…
Это было жизнь тому назад.

1930

Рьявол

В. Д.

О рьяный дьявол, черт морской…
Дремучий Рьявол, спящий в туче
Младой воды, на дне…
   Ногой,
Обутой камнем, и онучей
Небрежно скрученной волны
Качаешь ты морскую чашу
Нечаянно…
   Ты видишь сны…
Волну взъяренну и кричащу
С хрипеньем выдыхаешь ты
На боль предельной высоты.

Несчастный черт, безвестный бог!
Стихия стихла в нем, и разом
Он синей мукой изнемог,
До пены гневался…
   Чтó разум,
Когда в тоске душа и плоть!
И чтобы чрево проколоть,
Бог жрал кораллы.
   Бедный черт!
Грозноголосый Рьявол, где ты?

Ты пьяно спишь, полуодетый,
Не накренишь рукою борт
Плавучей дряни…
   Смело воры
Кромсают колесом волну.
Ты их не позовешь ко дну,
Не вступишь с ними в разговоры
Неравные…
   Пускай враги
Плывут спокойно над тобою…
Во сне ты чувствуешь круги
Воды испуганной, но к бою,
Но к штормам с шрамами на дне,
Но к буре с пеной на спине —
Влеченья нет…
   Несчастный Рьявол!
С какой волной ушла душа?
Ты море Черное исплавал,
Захлебываясь и спеша,
Но волны — все одни и те же.
Ты ослабел и стал все реже
Метаться. Ты залег на дно.
Ни слез, ни гнева — все равно.

Но отзовись мне, бог безвестный!
Проснись хоть раз, одетый бездной,
Безумный бог!
   И я живу,
Темнея от бессильной жажды,
Как жаждет пробужденья каждый,
Кто заколдован наяву.

1930

Восточный Крым (Отрывок)

…Но я вернусь к твоим просторам,
И ты печаль мою рассей,
Суровый берег, на котором
Бродил усталый Одиссей.

Тогда воительницы милость
Он верным сердцем призывал,
И дева светлая спустилась
На голубые глыбы скал.

Она отплыть ему велела,
Враждебный ветер укротив,
И парус он направил смело
В послушно-голубой залив.

Она стояла здесь, блистая
Бессмертьем юной красоты.
Кустов испуганная стая
Металась у ее пяты.

Змеенышем обвивши чресла,
Подъяв копье, щитом звеня,
Вдруг белым облаком исчезла,
Растаяла в сияньи дня…

Неукротимы, непрестанны, —
Шел, верно, родовой раздор,—
Врубались в землю ураганы
И там остались до сих пор.

В ее расщелинах застыла
Тень от побоища богов.
Ее таинственная сила Похожа
на беззвучный зов…

Но мне родней родного — море,
Когда мильярдами сердец
Дрожит, само с собою споря,
Швыряя берегу венец…

1930

Муза

Когда я ошибкой перо окуну,
Минуя чернильницу, рядом, в луну, —
В ползучее озеро черных ночей,
В заросший мечтой соловьиный ручей, —
Иные созвучья стремятся с пера,
На них изумленный налет серебра,
Они словно птицы, мне страшно их брать,
Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.
Встречаю тебя, одичалая ночь,
И участь у нас, и начало — точь-в-точь:
Мы обе темны для неверящих глаз,
Одна и бессмертна отчизна у нас.
Я помню, как день тебя превозмогал,
Ты помнишь, как я откололась от скал,
Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,
Ты любишь скрываться в расселинах строк.
Исчадье мечты, черновик соловья,
Читатель единственный, муза моя,
Тебя провожу, не поблагодарив,
Но с пеной восторга, бегущей от рифм.

1930

Болдинская осень

Что может быть грустней и проще
Обобранной ветрами рощи,
Исхлестанных дождем осин…
Ты оставался здесь один
И слушал стонущие скрипы
Помешанной столетней липы.

Осенний лед, сковавший лужи,
Так ослепительно сверкал
Зарей вечернею… Бокал —
Огонь внутри и лед снаружи —
Ты вспомнил… (Он последним был,
Соединившим хлад и пыл.)

Той рощи нет. Она едва
Успела подружиться с тенью,
И та училась вдохновенью, —
Сгубили рощу на дрова.
Для радости чужих дорог
Три дерева господь сберег.

Их память крепко заросла
Корой, дремотой и годами,
Но в гулкой глубине дупла
Таят, не понимая сами, —
Свет глаз твоих, тепло руки
И слов неясных ветерки.

Несчастные! Какая участь!
Но пред тобой не утаю —
Завидую, ревную, мучусь…
Я отдала бы жизнь мою,
Чтоб только слышать под корой
Неповторимый голос твой.

Летучим шагом Аполлона
Подходит вечер. Он вчерне
Луну, светящую влюбленно,
Уже наметил, — быть луне
Под легкой дымкою тумана
Печальной, как твоя Татьяна.

Дорогой наизусть одной
Ты возвращаешься домой.
Поля пустынны и туманны,
И воздух как дыханье Анны,
Но вспыхнул ветер сквозь туман —
Бессмертно дерзкий Дон Жуан.

В бревенчатой теплыни дома
Тебя обволокла истома
Усталости… Но вносят свет,
Вино, дымящийся обед.
Огнем наполнили камин,
Прибрали стол, и ты — один.

Ты в плотном облаке халата,
Но проникает сквозь халат —
Тяжелый холод ржавых лат
И жар, струящийся от злата…
Ты снова грезишь наяву,
А надо бы писать в Москву.

Но, сколько душу ни двои, —
Чтó письма нежные твои,
Прелестные пустые вести,
И чтó — влечение к невесте,
И это ль властвует тобой,
Твоей душой, твоей судьбой!..

Во влажном серебре стволов
Троились отраженья слов,
Еще не виданных доныне,
И вот в разгневанном камине —
Внутри огня — ты видишь их
И пламя воплощаешь в стих.

С тех пор сто лет прошло. Никто
Тебе откликнуться не в силах…

1930