Алексей Егоров - Радио Пустота

• Название: Радио Пустота
• Автор: Алексей Егоров
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 9785447435837

Роман нашего с вами современника. Его герой просто создал наш с вами мир, придумав его на досуге. Он отправляется в ад, чтобы понять, что такое любовь, жизнь и смерть. Роман написан в мистическом стиле «сюр». Наполнен философией и мыслительными прострациями. Заставляя подумать о смысле жизни и человеке вообще. Роман о нас с вами, о любви и…

---

– Все пройдет, успокаиваю её я, – обязательно пройдет. И с удивлением смотрю на зеленый цвет анализатора, – все у тебя будет хорошо, – уже выходя из кафе кричу ей, странно, а с первого взгляда и не скажешь.

Сам же я воспринимал жизнь гораздо проще. Может в силу своего недоразвитого интеллекта, вся бытность стоящая перед глазами, впитывалась мной в узкой специализации. Да и виделось мне все гораздо проще, чем казалось на самом деле. Любовь я расценивал, как эгоизм, ну или на крайний случай половое влечение. Желание всеобъемлюще обладать кем то, или чем – то частенько пробуждалось во мне, но так же быстро угасало. На корню. В громкие и шумные предприятия я не лез, с плохими мальчиками дел не имел. Учился средне, так… семь восемь. Порой мне казалось что вот если он растет, к примеру одуванчик, то он и есть… одуванчик. Не цветок солнца, не роддом для парашютов и не желтенькое счастье. А одуванчик, и все! И не надо все усложнять, не надо всего этого словесного и мыслительного онанизма. К чему оно все? Это поэты и писатели, художники и философы так незамысловато усложнили жизнь. Ища в холодном камне творческое начало, скульптор ваяет из него жизнь, вкладывает в кусок мрамора свою душу, а зачем? Что бы казаться лучше, или что бы ….хотя как мне казалось все это только лишь для самореализации, и не более того. Каждому хочется счастья, и по моему мнению стать кем то в жизни, и есть самореализация, поиск себя, как некой субстанции. Никто же не хочет быть никем. Пустым местом. Человека же за что – то надо уважать, ценить, любить. И где же я вас спрашиваю, положительные человеческие качества, как сегмент общества, как институт нашей жизни? И кто же после всего этого он… одуванчик? Растет себе запросто на лугу, тащиться от солнечного света, самокопанием и самореализовоностью не увлечен. Просто растет, дурак он что ли? Вот и я рос, учился общался и рос.

– Дурачком растет, – констатировала мою сущность тетушка разговаривая с мамой по телефону. Хотя сама так и продолжала встречаться с бараном, проводя с ним все ночи на пролет за карточным столом.

А дальше…

– А дальше ты еще много что рассказывал, – расхохотавшись просвистел он, – не кажется ли тебе что в твоей жизни пора что – то поменять?

– А вы что, Санта Клаус? – Поинтересовался я, и собрался положить трубку на место.

– Я круче, – серьезно ответил он, – встречаемся завтра в кафе, буду выполнять желания.

Я бросил трубку и посмотрел на часы. Над городом монотонно и радостно вставал новый день.

Глава четвертая. Греческая эйфория

На следующий день, у меня выдался выходной и мы встретились с ним в одном из уютных кафе, что опоясали многолюдный центр нашего города. Я пришел заранее и мне пришлось коротать время, занимаясь рассматриванием праздно шатающихся влюбленных, вдоль витринных окон того места, где я устроился. Наконец он пришел. Галантного вида, уже не молодой и порядком выпивший. В сером осеннем пальто, тростью и улыбкой на миллион долларов. Вынул из потайного кармана початую бутылку красного вина и нагло, но шепотом, заявил.

– Вы Бужеле тридцать седьмого пьете?

– А что, – переспросил его я, – в этом знаменательном году делали хорошее вино?

Он улыбнулся и поморщился как от кислой капусты, – Это у нас, на родине в это время не только вина, хорошей водки не делали. А то только и делали, что сажали всех и вся по каторгам да по лагерям. И еще, людей хороших делали, в смысле строгали. А там…, – и он многозначительно вытянул это слово, давая понять что точно уверен где это самое «Там» находится, и что там творилось в знаменательный тридцать седьмой.

Я от вина не отказался. Тем более он разливал его из под стола, он называл этот способ «Студенческий», и постоянно озирался по сторонам, подливая мне и себе.

– Как это вы про женщин скорбно рассказывали в своих ночных передачках, – видимо переходил к делу, он.

– От чего же скорбно, – смутился я, – возможно немного иносказательно, а так, если в общих чертах,…

– Правдоруб значит?! – расхохотался он и снова подлил, – А кому она нужна твоя эта правда? Ты так про баб говорил, что можно было подумать всякое такое.

– Что к примеру?

– К примеру, – и он хитро прищурился, – к примеру, что у всех женщин только одно на уме. Обольстить нас забеременеть и бросить.

– Как будто у вас в этом плане все гладко да сладко, – злобно пробурчал я, но он к счастью меня не услышал.

– А я одинок, – продолжил он, – и знаете, думаю вы меня поймете. Свобода!!! Хотя, я не сразу пришел к этому. Хотите расскажу.

– А валяй, – пропел я, тем более Бужеле уже впиталось в корку головного мозга и он заказал баночного пива. В перспективе завтрашнего похмелья я не сомневался не капли, и вряд ли вспомню мою встречу сегодня.

– Я встретил ее случайно, также вы начинали свои рассказы в эфире?

– Ну да, – улыбнулся я.

– Так вот, хрена лысого, – озлобленно проскрипел он и глотнул свежего пива, – о ней я знал чуть ли не с рождения. Знаешь как это бывает, родители порешили и все. Но, я скажу тебе, она была совсем не дурнушка. Отец ее, грек, был директором колхоза «Светлый уть». Там кто – то первую букву спер, так и стали колхоз именовать.

– Грек? – недоумевал я.

– Точно тебе говорю, – он замотал головой в знак правдивости своего повествования, – колхоз этот он выиграл в казино. В этой своей Греции. Приехал как то один наш сельчанин, по совместительству держатель контрольного пакета акций, этого самого «Уть», в Грецию. Надрался до поросячьего визга, и, в порыве страсти бросил на зеленое сукно рулетки все то, что осталось у него из самого дорогого сердцу. Документы на колхоз. Так сказать пошел ва-банк. И просрал свою историческую родину.

Я сразу включил воображение. Передо мной открылся бескрайний пейзаж сельского безмолвия. Морозное ноябрьское утро. Сельчане собрались у клуба. Здесь все, и тетка Матрена с обосранным своим подойником. И дед Митяй со свистком. И Сенька плешивый и Любка пулеметчица. Короче весь цвет сельской интелегенции. Бомонд стыл в ожидании трансцендентного появления нового барина. Старый то сгинул на чуждой земле Эллады. Пал, так сказать.

О том здесь всякий и сожалел и нет одновременно. На повестке дня остро стояло три извечных вопроса.

Во первых, не закроет ли новый барин сельский пункт приемки цветного металла. Так успешно снабжавший всех жителей настойкой боярышника (в обмен на провода из соседних сел и оргтехнику).

Во вторых, не закроет ли новый барин дискотеку, ту, что так радовала молодежь по субботам. Когда сюда съезжались из окрестных деревень, все любители субботнего фитнеса, с изысканным угощением в отместку за украденные провода и оргтехнику.

Ну, и в третьих, начнет ли новый барин платить зарплату? И это ничего, что в селе никто и нигде не работает. Это же мелочи. А на мелочи, как водится, в нашей необъятной стране не принято обращать внимание.

Наконец из за пригорка показался белоснежный лимузин. Хотя вряд ли лимузин проехал бы по этим дорогам. Скорее всего это был бронетранспортер. И так… из за сопки, свирепо попукивая показался белоснежный бронетранспортер. Сельчане ойкнули, но не разбежались. В воздухе повисла немая пауза, запахло лавровым листом. Хрюкнула свинья, все куры дружно снесли по яичку.

– Да совсем все было не так, – раздосадовался он и заказал водки, – просто суть в другом. Дело в том что я поехал знакомиться с ее родителями в их семейный особняк. Невеста попросила преподнести ее родителям подарок. И знаешь, я начал бродить по бесконечным лабиринтам комнат, и вдруг наткнулся на убогое и обшарпанное пианино. И тут меня осенило. Я его выкинул на помойку. Да, представь себе, в Греции тоже есть помойки. И поставил на его место, белоснежный концертный рояль.

Я сразу представил продолжение этой истории. Конечно это был не бронетранспортер. Это был белый рояль на резиновом ходу. И Грек приехал на нем. Он вообще был во всем белом. Даже мальчик – паж, одетый в лиловое (что – бы оттенить белоснежность происходящего), вел под уздцы белоснежного скакуна. Говорят, у скакуна все же имелось маленькое темненькое пятнышко, на том самом месте, о котором не без предвздыхания любят шептаться девицы Бальзаковского возраста. Но оно было успешно обесцвечено перегедролью, и совершенно не давало повода для разговоров.

Грек умело спустился с рояля, аккуратно ступив на выигранную в честной игре землю. И начал сразу нравится сельчанам. Каждому выдавая по десять евро, одной бумажкой. Сельчане сразу же осерчали. Кто – то по умнее сказал из толпы.

– По что нам эти бумажки? Вот ежели бы каждому по мешку сахара, табаку да дрожжей.

Электорат засуетился, загудел, пришел в волнение. Решено было так и сделать.