Патрик Зюскинд - История господина Зоммера

• Название: История господина Зоммера
• Автор: Патрик Зюскинд
• Издательство: Фита
• Жанр: Романы
• Год: 1995

---

Я сидел на своей ветке, плотно прижавшись к стволу ели, я даже не знаю, как я снова туда попал. Я дрожал. Мне было холодно. У меня вдруг совершенно пропало желание прыгать вниз. Мне теперь это казалось смешным. Я не мог больше понять, как я мог дойти до такой идиотской идеи: убить себя из-за какой-то сопли! И ведь я только что увидел человека, который всю свою жизнь убегал от смерти.

Прошло, наверное, пять или шесть лет, пока я не встретил господина Зоммера в следующий и одновременно в последний раз. Конечно, за прошедшее время я его видел довольно часто, ведь было практически невозможно не видеть его, который был всегда в пути, где-то на проселочной дороге, на одной из множества маленьких тропинок вокруг озера, в чистом поле или в лесу. Но я не особенно замечал его, мне кажется, что его особо не замечал больше никто, его видели так часто, что на него просто не обращали внимания, как на хорошо знакомый инвентарь или что-то неотделимое от картины местности, при виде которого никому в голову не придет каждый раз удивляться и кричать: «Смотри, вон стоит колокольня! Смотри, вон стоит школьная гора! Смотри, вон едет автобус!..» И в крайнем случае, когда мы ездили с моим отцом по воскресеньям на скачки и приходилось по дороге его обгонять, мы ради развлечения говорили: «Смотри, вон идет господин Зоммер – он накличет на себя смерть!» – и имели при этом в виду уже совершенно не его, а имели в виду наше общее воспоминание о дне того кошмарного града много-много лет назад, когда мой отец употребил тот стереотип.

От кого-то мы слышали, что его жена, кукольница, вроде бы умерла, но никто не знал точно, когда и где, и никто не был на ее похоронах. Он не жил больше в полуподвале мастера малярного цеха Штангльмайера – сейчас там жили Рита и ее муж, – а он жил несколькими домами дальше, под крышей у рыбака Ридля. Но он бывал там чрезвычайно редко, говорила позже фрау Ридль, а если и бывал, то очень недолго, лишь для того, чтобы что-то перекусить или выпить чашку чая, после чего убегал снова. Зачастую он целыми днями не появлялся дома, даже для того, чтобы поспать; где он бывал, где он проводил ночь, спал ли он ночью вообще или может бродил и день и ночь напролет – всего этого никто не знал. Это никого и не интересовало. Сейчас у людей были другие заботы. Они думали о своих автомобилях, своих стиральных машинах, о своих системах для поливки газонов, а совсем не о том, куда какой-то странный старик кладет свою голову для сна. Они говорили о том, что они слышали вчера по радио или видели по телевизору или о новом магазине самообслуживания фрау Зирт, но совершенно ничего – о господине Зоммере! Господин Зоммер, хотя и попадался время от времени на глаза, в сознании других людей больше не существовал. Время господина Зоммера, как говорят, прошло.

Но не мое! Я продолжал идти со временем в ногу. Я был на вершине времени – во всяком случае, мне так казалось, а иногда я чувствовал себя даже впереди своего времени! Рост мой был уже почти метр семьдесят, весил сорок девять килограммов и носил обувь сорок первого размера. Я как раз ходил уже в пятый класс гимназии. Я прочитал уже все сказки братьев Гримм и еще половину Мопассана. Я уже выкурил полсигареты и посмотрел в кино два фильма об австрийской императрице. Еще немного времени, и я получу ученический билет со страстно желаемым красным штампом «старше 16», который даст мне право ходить на фильмы с ограничением возраста и без сопровождения «родителей и/или воспитателей» посещать до 22 часов общественные кафе. Я мог решать уравнения с тремя неизвестными, смастерить кристаллический детектор для приема на средних волнах, рассказать наизусть начало «De bello Galico» и первые строфы Одиссеи, даже если я не знал ни слова по-гречески. На пианино я больше не играл Диабелли или ненавистного Хесслера, а вместе с блюзами и буги-вуги играл знаменитых композиторов, таких как Гайдн, Шуман, Бетховен или Шопен, а случающиеся время от времени приступы гнева фройляйн Функель я переносил стоически и даже про себя ухмыляясь.

Я уже почти не лазил по деревьям. Теперь у меня уже был собственный велосипед, а именно бывший велосипед моего брата с гоночным рулем и трехступенчатым переключением скоростей, на котором я побил старый рекорд в тринадцать с половиной минут, затратив на поездку от Унтернзее до виллы Функель двенадцать минут пятьдесят пять секунд, побив предыдущий рекорд как минимум на тридцать пять секунд – засек на своих собственных наручных часах. Я вообще стал, говоря даже со всей скромностью, блестящим велосипедистом, причем не только в смысле скорости и выносливости, но и красоты езды. Ездить без рук, ездить без рук по кривой, поворачивать на месте или при помощи резкого торможения и заноса проблемы дли меня не составляло. Я мог даже во время езды становиться ногами на багажник – совершенно бессмысленное, но в артистическом смысле зрелищное достижение, которое свидетельствует о моем безграничном доверии к уже упоминавшемуся механическому закону сохранения импульса вращения. Мой скепсис по отношению к езде на велосипеде бесследно исчез, как с теоретической, так и с практической точки зрения. Я был восторженным велосипедистом. Езда на велосипеде была для меня сродни полету.

Конечно же, на этом этапе моей жизни были вещи, которые отравляли мое существование, а особенно: а) обстоятельство, что я не имел свободного доступа к радиоприемнику с возможностью приема УКВ-диапазона и поэтому был вынужден пропускать передаваемую по четвергам между десятью и одиннадцатью часами детективную радиопостановку и лишь на следующее утро слушать ее в школьном автобусе от моего друга Корнелиуса Михеля, скорее плохо, чем правильно и б) тот факт, что у нас не было телевизора.

– Телевизор никогда не попадет ко мне в дом, – безапелляционно заявил мой отец, который родился в тот же самый год, когда умер Джузеппе Верди, – потому что телевизор погребает исполнение домашней музыки, разрушает глаза, расшатывает семейную жизнь и вообще ведет ко всеобщему оболваниванию[10]. К сожалению, и в этом вопросе моя мать ему не противоречила, и получалось так, что я должен был приходить к моему другу Корнелиусу Михелю, чтобы хотя бы время от времени насладиться такими культурными событиями, как «Мать самая наилучшая», «Лесси» или «Приключения Хирама Холидея».

Совершенно по-дурацки все эти передачи шли в так называемой предвечерней программе и заканчивались лишь ровно в восемь часов с началом ежедневных новостей. Но ровно в восемь часов я должен был сидеть дома с уже помытыми руками за ужином. И потому, что в одно и то же время нельзя находиться в двух разных точках, прежде всего потому, что между этими пунктами лежит расстояние, которое можно проехать лишь за семь с половиной минут – о мытье рук я даже не вспоминаю, мои телевизионные просмотры регулярно вели к классическим конфликтам между долгом и привязанностью. То есть, я либо ехал за семь с половиной минут до окончания передачи домой и пропускал из-за этого развязку драматического сюжета; или я все-таки оставался до конца, возвращался, следовательно, к ужину с опозданием на семь с половиной минут и рисковал поссориться с моей матерью или выслушивать длинные триумфальные умозаключения моего отца о разрушении семейной жизни телевизором. Мне вообще кажется, что та фаза моей жизни характеризуется конфликтами этого или подобного вида. Постоянно я был о б я з а н , был должен, мог бы сделать лучше, от меня все время чего-то ждали, требовали, хотели: сделай это! сделай то! но не забудь того! ты уже сделал это? ты уже был там? почему ты пришел только сейчас?.. все время давление, постоянные притеснения, постоянная нехватка времени, постоянные упреки из-за опозданий. Меня редко оставляли в покое тогда… Но я не хочу впадать сейчас в жалобные сетования и не хочу перечислять конфликты моей юности. Мне кажется более подходящим быстро почесать затылок, может быть также постучать несколько раз потихоньку пальцем по определенному месту и сконцентрироваться на том, что я явно хотел с удовольствием рассказать, а именно рассказать о последней встрече с господином Зоммером и вместе с этим закончить его и эту истории.

Это случилось осенью, после одного из тех телевизионных вечеров у Корнелиуса Михеля. Передача была скучной, конец можно было предвидеть заранее и поэтому я вышел из дома Михелей без пяти восемь, чтобы вернуться к ужину более или менее вовремя.

На землю уже давно опустилась темнота, и только на западе, над озером, на небе висело еще немного серого света. Я ехал без света, с одной стороны, потому, что фара постоянно ломалась – была ли это лампа, был ли это патрон, был ли это провод, с другой стороны, при включенном динамо свободный ход колеса значительно уменьшался и поездка до Унтернзее удлинилась бы более чем на минуту. К тому же, свет мне был не нужен. Я мог бы проехать по этому маршруту и во сне. И даже самой темной ночью асфальт узкой дороги всегда был чуть-чуть чернее, чем садовые заборы на одной и кусты на другой стороне, так что для того, чтобы не сбиться с правильного и надежного курса, нужно было все время ехать только туда, где был самый черный цвет.